Я еще не встречала никого, кто был бы невосприимчив к ее чарам.

— Ты не выглядишь уверенной, — подтолкнула она.

Фиона, которая была бесконечно терпелива и заботлива, не находила эту часть моей личности раздражающей, странной или отталкивающей. А мой бывший жених именно так и думал. Что, как я предполагала, было нормальной реакцией. Я ненавидела иметь дело со своими собственными паразитами; я не могла ожидать, что кто-то другой — даже мужчина, который должен был любить меня безоговорочно, — захочет иметь с ними дело.

Я вздыхаю, сдувая с лица непослушную прядь волос.

— Я уверена, что клиенты хотят знать, убьют их маффины или нет, — сказала я ей. — А теперь, пойдем.

— Тебе нужно потрахаться, — Фиона поджала губы, когда я протиснулась мимо нее и направилась к выходу.

Несмотря на то, что я проводила здесь каждый божий день в течение последних пяти лет, влияние пекарни на меня не притупилось. Ни в малейшей степени.

Окна внизу были матовыми, но в верхней половине открывался вид на прекрасное побережье Новой Англии{?}[Регион на северо-востоке США, включающий в себя следующие штаты: Коннектикут, Мэн, Массачусетс, Нью-Гэмпшир, Род-Айленд, Вермонт. Граничит с Атлантическим океаном, Канадой и штатом Нью-Йорк. ]. Интерьер был выкрашен в нежно-розовый цвет, настолько мягкий, что постепенно переходил в бежевый, создавая тепло, которое заставляло меня чувствовать себя уютно даже в разгар зимы. Стены были заставлены разномастными винтажными рамами и картинами, которые я купила в комиссионных магазинах. Столы были круглыми, более темного оттенка розового. Стулья были бархатными, удобными, приглашавшими клиентов задержаться на некоторое время. С потолка свисали круглые подвесные светильники, контрастирующие с ярко-зелеными подвесными растениями, которые Фионе удалось сохранять живыми. На стене светилась розовая неоновая вывеска с надписью «Хаотичный пекарь».

Стеклянная витрина с хлебобулочными изделиями была огромной и изобиловала пирожными, тортами, печеньем и сладкими начинками. По всей поверхности были разбросаны корзины со свежей выпечкой.

На прилавке стояли подставки для тортов, все они в это время дня были наполовину заполнены шоколадными пирожными с помадкой, яблочными пирогами и клубничным коржом.

Наша кофемашина, привезенная из Италии, потому что я знала важность хорошего кофе, а то в США нам промыли мозги, заставив думать, что кофе продается в пакетиках возле кассы. Я выкрасила ее в розовый цвет, и «Хаотичный пекарь» было написано моим собственным почерком на боковой части.

Сердце замедлилось, когда я подошла к прилавку, заверила терпеливого покупателя, что мои маффины не убьют его, а затем приготовила заказ.

Мало что могло успокоить меня, когда я была на взводе, но запах, ощущение, ритм пекарни, которую я создала, помогали.

Хотя мне нравилось находиться в задней части, заниматься выпечкой, что позволяло мне чувствовать себя в безопасности и уюте, иногда приятно отвлекаться на приходящих клиентов, теряясь в спокойном ритме светской беседы, приготовления блюд и заказов на вынос.

Мои опасения по поводу здоровья рассеялись с моей собственной версией шума и суеты в пекарне.

Город Юпитер был маленьким, сонным приморским городком, в котором, как правило, жили поколения жителей, которые заботились друг о друге, делали небольшие покупки и имели склонность к сахару и кофе.

В дополнение к этому, наш город был очаровательным и живописным, поэтому практически в любое время года здесь много туристов. И мое заведение было в списке городских достопримечательностей, которые обязательно нужно увидеть, в каждой брошюре в каждой гостинице, пансионе и отеле.

А еще мы были популярны в социальных сетях. Фиона позаботилась обо всем этом, так как я питала отвращение ко всем видам технологий. Она считала безумием то, что у меня нет собственных соц. сетей. Только она делала нас популярными на платформах.

Она всегда снимала, как я пеку или украшаю торты. Меня это устраивало, пока она не сказала мне «приспустить декольте», тогда я запретила ей размещать меня на каких-либо фотографиях или видео.

Мне определенно не нужен такой бизнес.

В любом случае, мы были заняты. Постоянно заняты. Но даже у стабильно загруженных, успешных пекарен случались затишья.

Поскольку я была скрупулезна в отношении задач, графиков и чистоты, в указанные периоды затишья особо ничего не нужно было делать. Печенье, приготовленное для детей после школы, которые заходят сюда с мамами, уже были в духовке. Прилавки вымыты. Посудомоечная машина работала. Тарелки убраны со столов. Коробки с едой на вынос заполнены.

Свободное время.

Это враг, с которым я обычно сражалась.

Свободное время означало размышления. Размышления означали переосмысление того, что я ранее считала разумными решениями, или убеждение себя в том, что у меня опасное для жизни состояние здоровья.

На сегодня у меня уже был загон, так что теперь пришло время для принятия сомнительных решений.

— Я допустила ошибку? — спросила я себя тихим голосом, прикусив губу, когда упаковывала торт. Провела рукой по надписи: логотип «Невинные удовольствия — еда без морали», выполненный ярко-розовым наклонным шрифтом, под ним маленький ангелочек, поедающий кекс. Под ним мелким шрифтом с засечками было написано «Хаотичная выпечка».

Мои глаза нашли глаза Фионы. Она прислонилась к столешнице из розового гранита, слишком дорогая, но стоила каждого пенни.

— Из-за того, что рассталась с ним? — уточнила я.

— Блять, нет! — громко ответила она.

Я быстро поспешила к стойке, чтобы отдать пожилой паре их торт, улыбаясь в знак извинения за вспышку гнева моей сотрудницы — но почему-то, казалось, никого это не обидело, потому что она выругалась милым акцентом.

— Он был куском дерьма, — продолжила Фиона, разглядывая свои ногти. — Он заботился только о себе, но притворялся, что ему на тебя не насрать… хотя было о чем беспокоиться. Например, о том, чтобы доставить оргазмы, которых ты заслуживаешь, а это, моя дорогая, чертовски важно.

Мои щеки вспыхнули, когда я огляделась, благодарная за затишье, все наши клиенты сидели за столиками, вне пределов слышимости.

Фиона, со своей стороны, нисколько не стеснялась обсуждать оргазмы — разумеется, мои, а не ее — на рабочем месте.

— Да, но он был красив, имел стабильную работу, у него есть свой дом, — я отчеканила качества, мой желудок скрутило от беспокойства. — Он хорошо относился к своей матери… — я изо всех сил старалась найти больше положительных примеров. — Я никогда не видела, чтобы он сбивал собаку на машине, — слабо предположила я.

Фиона закатила глаза.

— О, вау, он был порядочным человеком, который не убивал животных. И все, детка? — она покачала головой. — Нет. Он вел себя как мудак, когда ты мягко сказала ему, что нужно приложить немного больше усилий в сексе. Вероятно, слишком мягко, — добавила она, прищурив глаза, зная меня слишком хорошо.

Я правда мягко сказала ему об этом. С такими же пылающими щеками, как сейчас, со смутным ощущением, что меня сейчас вырвет, с потом, собирающимся под мышками, и сердцем, грохочущим в груди.

Мне не нравилось спорить. Вообще. Мне пришлось заставлять себя завести этот разговор, около трех недель, размышляя об этом, пытаясь убедить себя, что на самом деле это не важно. Конечно, именно Фиона подтолкнула меня и пресекла мои попытки отрицать, сказав: «Да, это чертовски важно, и настоящий мужчина не против разговоров о сексе и потребностях своей женщины».

— Ты же донесла до меня, что ты не просто вещь, ты женщина с желаниями, с потребностями, — продолжила Фиона, ее глаза пылали яростью ко мне.

Она защищала меня, хотя была на два года младше и технически моей сотрудницей.

— Но…

— Нет, — перебила она. — Никаких гребаных «но». Когда ты попыталась сказать ему, чего хочешь, он взорвался, выжал из тебя все дерьмо, а потом сказал, что тебе лучше купить вибратор, потому что он не собирается меняться.

Я прикусила губу. Черт, он правда сказал это.

Я похолодела при одном воспоминании о тоне, которым он говорил со мной, о безразличии, с которым он произнес эти слова. То, как он пытался повернуть разговор, пристыдить меня, пытался заставить меня чувствовать себя сумасшедшей, требовательной.

На самом деле я не из тех девушек, которые злятся, и тогда я даже не была зла, а шокирована… и задета. Глубоко, очень глубоко задел меня тот момент. От того, что кто-то, кого ты любишь, говорит с тобой таким тоном, перехватывает дыхание. Выбивает дух борьбы.

Ну, я предполагала, что это не отнимет силы у такой женщины, как Фиона. Она никогда не позволила бы мужчине говорить с ней подобным образом. Черт, она бы даже никогда не сказала «да» мужчине, который недостаточно заботился о ней, и не удовлетворял ее потребности.

Фиона наклонилась, чтобы смахнуть немного глазури с кекса, слизывая с пальца.

— Видишь ли, самое худшее в мужчинах — это то, что они хотят сделать абсолютный минимум, а мы относимся к ним, как к богам, — сказала она. — Они притворяются тупыми, когда говоришь им, что ты не кончила за две минуты секса — кстати, без прелюдии, — затем обижаются, когда обсуждаешь это с ними, потому что они маленькие манипулятивные ублюдки.

Ее темные брови в ярости сошлись вместе, она съела еще глазури. Я знала, что лучше не прервать ее, когда она была в ударе.

— На самом деле они достаточно умны, знают, конечно, что ты не кончишь без прелюдии и двух секунд проникновения, — она закатила глаза, прежде чем сузить их, глядя на меня. — Твой бывший кусок дерьма злился не из-за этого; он злился из-за того, что ты указала на это. Потому что ты разрушила его дерьмовую фантазию о том, что у женщины не должно быть реальных потребностей и желаний. Все ваши гребаные американские комедии с тупым, жирным мужиком и секси-женой, с которой они обращаются как с дерьмом, говорят им, что у женщин нет потребностей. Думают, что мы существуем для них. И если мы осмеливаемся сообщать о своих потребностях, мы стервы, наши ожидания слишком высоки, мы читаем слишком много любовных романов… какого хрена, — она махнула рукой, нисколько не обеспокоенная тем, что только что вошли два посетителя. Два посетителя мужского пола, которые теперь были в пределах слышимости и смотрели на Фиону в равной степени с благоговением и страхом… Заслуженно.