Хотя я все понимала, мне это не нравилось. И я определенно не заслуживала этой холодной отстраненности, особенно после того, что сейчас произошло.

— Мэгги, — Роуэн открыл для нее пассажирскую дверь.

Я осталась как вкопанная на месте. Как и Мэгги. Челюсть Роуэна дернулась, когда мы с Мэгги проигнорировали его команды.

Было теплое удовлетворение от осознания того, что его превосходно обученная собака твердо встала на мою сторону.

Женская сила, детка.

Я скрестила руки перед собой.

— Я понимаю, что ты большой плохой парень, у которого есть… какие-то чувства ко мне, — неуклюже объяснила я. — Я понимаю, что ты видел, как меня чуть не избили на парковке, и злишься из-за этого. Но меня только что чуть не избили на парковке. Меня, — я ткнула себя пальцем в грудь. — И это не моя обязанность ходить вокруг тебя на цыпочках, потому что ты не можешь контролировать свой гнев. И не нужно его вымещать на мне.

К концу этой маленькой тирады я почти кричала.

К счастью, Лори, Ронни, ее братья и остальная собравшаяся публика ушли.

Но я все равно не хотела на парковке кричать на парня, который даже не был моим парнем.

Я никогда не кричу. Даже не повышаю голос. Повзрослев, я поняла, что для меня лучший способ существовать — быть тихой, почти невидимой. И даже после того, как я переехала из дома своей матери, не смогла избавиться от этого. К тому же, кричать на мужчину рискованно. Опасно. Нельзя предугадать, как мужчина может наказать женщину за то, что она вышла из себя.

Но в кои-то веки мое обычно железное чувство самосохранения пошатнулось. И несмотря на то, насколько я была зла на Роуэна, с ним я чувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы наорать на него.

Мои слова проникли ему внутрь. Я наблюдала, как они проходят сквозь маску, видела, как в его глазах вспыхнуло что-то похожее на стыд или сожаление. Но он не выплеснул свою ярость. Ни капельки.

Он шагнул вперед, близко ко мне, но не касался. Его ноги были расставлены, поза напряжена. Он выглядел как человек, который твердо стоит на своем перед битвой.

— Ронни Кокран — кусок дерьма. И придурок, — кипел Роуэн. — И обычно я бы описал его как безобидный кусок дерьма. За исключением тех случаев, когда ты встаешь перед его лицом и говоришь, какой он идиот, — когда его глаза скользнули вниз по моему телу, а затем снова поднялись, я была удивлена, что моя одежда не загорелась. Не так страстно, как он смотрел этим утром. А взглядом, полном ярости. — Особенно, когда ты маленькая девушка.

Я была потрясена, но не настолько, чтобы позволить ему выйти сухим из воды.

— Какое, черт возьми, отношение ко всему этому имеет то, что я девушка? — потребовала я, уперев руки в бедра.

Его ярость не рассеялась, но бровь дернулась, то ли от удовольствия, то ли от гнева. И в тот момент мне было все равно.

— Я говорю это не потому, что думаю, будто девушки в чем-то уступают мужчинам, — его слова были отрывистыми. — Я считаю, что они лучше мужчин во всех отношениях, и если бы я не вмешался, ты бы победила его, — он скрестил руки на груди, так что мы оба приняли боевые позы. — Вот почему он более опасен. Он стоял там, пытаясь вести себя как мужчина, угрожая девушке. Своей девушке, — в его глазах была буря. — Потом он угрожал, блять, моей девушке. И поднимал руки. Так что теперь он должен умереть.

Мои глаза вылезли из орбит.

Когда кто-то угрожал смертью, я не воспринимала их всерьез. Фиона ежедневно угрожала людям, как и Тина. По разным причинам. Тина за заказ слишком сложного кофе или слишком долгого взгляда на ее жену. Фиона за то, что люди разговаривали на громкой связи. Ни разу я не была серьезно обеспокоена тем, что подобные угрозы реальны. Потому что, хотя обе женщины могли быть пугающими и опасными в равной степени, я не думала, что кто-то из них способен на убийство. Хотя Тина довольно собственническая по отношению к своей жене, так что я не могла полностью исключать ее.

Но это ее жена. Они были женаты много лет, страстно любили друг друга. Совершить убийство в ее защиту или отомстить за нее имело бы смысл.

Мы с Роуэном не женаты. Мы вроде встречались — если это можно так назвать. И это технически даже не правда, потому что у нас еще было нашего первого свидания.

Конечно, у меня к нему страстное увлечение, которое, возможно, можно назвать любовью. Но, конечно, я безумная, раз так считаю.

Роуэн был, если не считать этого текущего момента, исключительно здравомыслящим человеком. Следовательно, он абсолютно никак не мог быть влюблен в меня.

Таким образом, его угроза убийства не имела смысла.

Но он говорил серьезно. Глядя на него, в эти бурные глаза, я знала, что он серьезно собирался покончить с жизнью человека, который угрожал мне.

— Не надо, — прошептала я, мой прежний резкий тон полностью исчез.

Я схватила большую, сильную руку Роуэна. Почувствовала тепло. Безопасность. Приземленность.

— Пожалуйста, не убивай человека ради меня, — попросила я, умоляя его глазами.

— Он бы причинил тебе боль, если бы мы не проезжали мимо, — выдавил он. — Он уже причинял боль той девушке.

— Да, — согласилась я, моя кровь все еще кипела от этого. — Но у нее есть братья, которые позаботятся об этом. И тогда есть вероятность, что Ронни окажется мертвым, а этих мальчиков обвинят в его убийстве, — я шутила, или пыталась. Но была предельно серьезна — простите за каламбур — зная, что я разговариваю с другой версией мужчины, в которого я быстро — слишком быстро — влюбилась.

Теперь, когда я смотрела на него поближе, без красной пелены ярости, я видела, насколько он напряжен. Почувствовала дрожь в его руках.

Он превратился в опасного — смертельно опасного — человека. Видимо, таким он должен был быть, чтобы выжить.

Я понятия не имела, как вести себя. Как вернуть его с края пропасти. Просто знала, что мне это нужно.

Итак, я действовала инстинктивно. Я поднялась на цыпочки, чтобы обхватить его лицо, притягивая его к себе, наши губы почти соприкасались.

— Ты отвезешь меня домой? — тихо спросила я, глядя в его дикие глаза.

Он не ответил, просто продолжал смотреть, его руки крепко сжимали мои бедра.

Я не отступила, хотя и чувствовала неуверенность в том, что поступаю правильно.

— Пожалуйста? — прошептала я, касаясь своими губами его губ.

Затем он ответил.

С энтузиазмом.

Я намеревалась нежно поцеловать его, уговорить вернуться к прежнему состоянию, которому не нужно применять насилие, чтобы отомстить за свою женщину.

Он не такой человек.

Он тот, кому нужно было заявить права на свою женщину в жестоком поцелуе на парковке.

Моя спина ударилась о машину прежде, чем я поняла, что происходит, руки Роуэна теперь были на моей заднице, он яростно целовал меня.

Честно говоря, я поцеловала его в ответ так же сильно, понимая, что у меня в организме тоже поднялся уровень адреналина.

— Я отвезу тебя домой, — прорычал Роуэн мне в рот как раз в тот момент, когда я собиралась обхватить ногами его бедра и подвергнуть нас обоих опасности быть арестованными за непристойное поведение.

— Да, — согласилась я, пытаясь отдышаться.

Он не отпустил меня сразу, просто держал, прижатую к машине, к нему, моя грудь быстро поднималась и опускалась.

— Меня пугает мысль о том, что тебе будет больно, — пробормотал он, его рука коснулась все еще заживающего синяка на моем глазу.

Это казалось сюрреалистичным, что на моем теле все еще существовала отметина с тех времен, когда мы с Роуэном не были так близки. Что эти отношения — если так можно назвать — еще не пережили синяк.

— Иногда я хожу в места, которыми не горжусь, — продолжил он, теперь его взгляд стал мягким. — Становлюсь мужчиной, которого тебе не следует видеть. Тем, кто не заслуживает такую девушку, как ты.

Сейчас он наказывал себя. Я видела. Чувствовала.

Я много чего могла сказать на это. Например, то, что я хотела увидеть его всего, даже те версии, которыми он не гордился. И что темная и немного постыдная часть меня была возбуждена этим слегка неуравновешенным, опасным мужчиной, который потерял контроль при мысли о том, что мне будет больно.

Но эти вещи не подходили для разговоров на парковке. Или для отношений, которые еще не пережили синяк.

— Отвези меня домой, — попросила я вместо этого.

Он смотрел на меня еще мгновение, прежде чем прижался своими губами к моим и пробормотал:

— Хорошо, кексик.