5

НОВА

Прошлое

— О, Боже мой, — практически взвизгнула девушка, девушка, которую, по-моему, звали Эмбер, наклонившись к моему открытому шкафчику.

Я замерла, широко распахнув глаза, испугавшись и гадая, не приняла ли она меня за кого-то другого. Мы точно никогда раньше не общались.

— Я понятия не имела, что Паркер Каллахан — твой брат.

— Сводный брат, — машинально поправила я, поежившись от одного этого признания.

— Да, когда доктор Брукс упомянул, что твой брат был у него на утреннем занятии, я не могла поверить. Как круто ходить на те же занятия, что и твой брат. Вы могли бы вместе заниматься дома, — продолжала она, как будто я ничего не говорила.

— Да. Круто.

Мой интерес к разговору упал с минимума до полного отсутствия. Прошло всего пару месяцев, но это была уже не первая девушка, которая случайно подходила ко мне, чтобы спросить о Паркере. Я уже могла проиграть в голове остаток разговора, так часто это случалось.

— Я имею в виду, Паркер такой сексуальный. Не то чтобы ты заметила, он ведь твой брат. Что совершенно неуместно, поскольку было бы похоже на инцест.

— Сводный брат, — проворчала я, зная, что она, скорее всего, даже меня не слышала, съежившись от комментария об инцесте.

Может, повторяй я это почаще, то начала бы в это верить, потому что, когда на него смотрела, он вызывал у меня какие угодно чувства, но только не братские.

Трепет в моей груди начался летом, до того, как я столкнулась с публичными мыслями и вопросами, подобными этому. Было легко подпитывать растущее в сердце чувство, потому что ситуация делала нас больше похожими на соседей по комнате, чем на семью. Или друзей, которые просто живут вместе, и нет ничего плохого в том, чтобы пускать слюни на своего безумно сексуального друга. Нет ничего плохого в том, чтобы отбросить наивность и исследовать жар, по его милости разгоравшийся в глубине твоего живота. В моих мыслях о друге не было ничего плохого.

До школы, где такие люди, как Эмбер и доктор Брукс, на каждом шагу напоминали мне, что он мой сводный брат.

— Но все равно. Тебе так повезло. Он кажется таким классным. На прошлой неделе Кейтлин тусовалась с группой и сказала, что он лучше всех целуется. В смысле, эти губы. Я спросила ее, не зашли ли они дальше, но она не ответила. Уверена, что да. Я слышала, что он переспал со многими счастливицами.

«Боже, если ты меня слышишь, убей меня сейчас и, пожалуйста, останови этот пылающий в груди огонь».

— О, Боже, Нора, нам обязательно нужно создать учебную группу.

— Нова, — поправила я.

— Что?

— Меня так зовут. Нова.

Она моргнула, как будто увидела меня в первый раз.

— Точно. Нова. Вот я дура. Так как насчет группы?

— Знаешь, я очень занята. — Враньё. — И Паркер все равно часто отсутствует. Так что мы редко учимся вместе. — К сожалению, это правда.

— Да, наверное, с группой, — медленно произнесла она, как будто ее только что осенило. — Наверное, мне стоит спросить Кейтлин, что она сделала, чтобы потусоваться с ними.

— Возможно, стоит просто с ними поговорить, — предложила я, не скрывая своего отчаянного желания, чтобы этот разговор поскорее закончился. Не то чтобы она это заметила.

— Да, точно. Мне нужно, чтобы он, типа, обратил на меня внимание.

— Ну, удачи тебе в этом.

— Спасибо, Нора.

— Нова.

Но она уже ушла. К несчастью для нее, потому что меньше чем через минуту подошел Паркер.

— Готова отправиться домой? — Он прислонился к тому месту, где всего несколько минут назад стояла она, и мое настроение уже улучшилось.

Улыбнувшись, я закрыла свой шкафчик и последовала за ним в метро.

Наблюдая за тем, как толпа расступается перед его широкоплечей фигурой, я обдумывала комментарии Эмбер и других девушек. Все эти ежедневные напоминания приводили к тому, что растущее влечение становилось еще более неловким. Как будто страха, что о моих чувствах узнают, было недостаточно.

Но иногда я задавалась вопросом... а так ли безответна моя влюбленность? Иногда я замечала, что Паркер наблюдает за мной так же, как я за ним. Что мог бы отодвинуться, чтобы ко мне не прикасаться, но не делал этого. Например, когда он сидел рядом со мной во время поездки домой, и его бедро прижималось к моему. Мог поставить между нами подлокотник или подвинуться, но даже не попытался.

Я знала, что между нами возникла дружба, но задавалась вопросом, не скрывается ли под ней что-то большее. Задавалась вопросом, что, черт возьми, с этим делать.

Ничего. Потому что я ничего не знала о том, как быть с кем-то вроде Паркера. Черт, вся эта дружба была для меня в новинку. Я была довольно неопытна, в отличие от Паркера, который, как утверждала Эмбер, встречался со всеми подряд. Я понятия не имела, каково это, когда кто-то настолько крутой обращает на меня свое внимание. Но мне чертовски хотелось это узнать. Он заставил меня это захотеть.

Когда вернулись домой, квартира была пуста, и мы без лишних слов занялись обычными делами. Прошло несколько месяцев, и это стало нашей рутиной. Паркер занимался своим творчеством и был музой для моего. Иногда он даже поправлял мне холст и присоединялся ко мне, мы слушали музыку, выясняя, кто угадает песню раньше другого. Или обсуждали достоинства и недостатки каждой песни. Или просто сидели в тишине и наслаждались обществом понимающего человека.

Это было легко.

Так легко, что время пролетало незаметно.

Скрежет моей кисти по холсту совпадал с бренчанием гитары Паркера. И когда он начал напевать, я закрывала глаза и погружалась в музыку, которую мы вместе создавали в моей тихой комнате.

Бренчание сменялось быстрыми переборами струн и изменением высоты тона. Не удержавшись, я накладывала на мелодию слова. Ему не нужно было об этом знать. Эту часть я хранила у себя в голове. Ритмичная мелодия стаккато, переходящая в долгие траурные аккорды, буквально рождала слова в моей голове. Как будто он сам их там создавал, перебирая струны.

Когда Паркер остановился, я открыла глаза, чтобы рассмотреть холст и то, что создала наша музыка — как яркий синий цвет в углу перетекал в бледный, нейтрально-розовый. Примерно так же, как Паркер с каждым днем все больше вливался в мою жизнь. Я повернулась, чтобы посмотреть, как он делает пометки в лежащем рядом блокноте. Паркер откинулся на подушки, согнув одну ногу и вытянув другую, его босые ступни казались произведением искусства.

Он проводил рукой по своим волнистым волосам, а я наблюдала за тем, как при каждом движении на внутренней стороне его бицепса плавно изгибается татуировка в виде музыкальной ноты. У него было немного татуировок, на которые, судя по всему, дала согласие его мама. Они были маленькими, спрятанными, словно сокровища из моей любимой детской игры.

— Дай мне посмотреть, — сказал Паркер, прервав мое разглядывание.

Я моргнула и перевела взгляд на его ухмыляющееся лицо. Даже когда Паркер не улыбался, его лицо выглядело так, будто он улыбается. В его голубых глазах сияло счастье, словно весь мир был у него под рукой, и он это знал.

— О, не думаю, что она закончена, — сказала я, повернувшись к холсту и оценивая его.

Я откинула голову назад, затем наклонилась вперед и, прищурив глаза, посмотрела на картину под другим углом. Его босые ноги, приближаясь, зашлепали по полу, и я затаила дыхание. Это была моя любимая часть нашего совместного времяпрепровождения.

Его ладонь легла на мое плечо, посылая пылающую дорожку вниз по груди, ничего подобного я раньше не испытывала, он наклонился ко мне и положил другую руку на стол, окутывая меня своим теплом. Когда его лицо оказалось рядом с моим, картина исчезла. Все, что я видела, — это профиль Паркера, смотрящего на мою работу, в непосредственной близости от меня.

Паркер тоже наклонил голову, и секунды потекли незаметно. Часть меня не хотела, чтобы он двигался, а другая в этом нуждалась, пока я не потеряла сознание от нехватки кислорода.

Наконец, на его щеке дернулся мускул, и он выпрямился.

— Черт, Нова. Это здорово.

Воздух со свистом вырвался из моих легких, и, клянусь, я чуть не рухнула с табурета.

— И еще кое-что, — добавил он.

Словно в замедленной съемке, его рука потянулась к все еще зажатой у меня в ладони кисточке. Не вынимая ее из моей руки, а лишь обхватив ее пальцами, он обмакнул кисть в белую краску и поставил крошечную точку внутри одного из синих кругов. Обычно, если кто-то пытался прикоснуться к моему искусству, я отрубала ему руку. Но, как и совместный отдых в комнате, это тоже стало для нас нормой. Первые несколько раз он просил разрешения добавить особый штрих, и я была не в силах отказать. Но теперь он делал это в свое удовольствие, и я ему позволяла.

Когда Паркер отпустил мою руку, я хотела потянуться за ним и умолять не прекращать ко мне прикасаться, но он выпрямился, и мне пришлось взять себя в руки.

— Вот, — сказал Паркер и, выпрямившись во весь рост, скрестил на груди руки и кивнул на картину. — Теперь это наше совместное творение.

И именно поэтому я позволяла ему это делать. Потому что, когда мы были у меня в комнате, это было наше совместное творчество. Даже если он делал всего лишь никому невидимый мазок краски, реальность была такова, что он наполнял каждый созданный мною штрих, линию и точку, а фоном служила его музыка.

— Да, — вздохнула я. — Идеально.

Паркер повернулся, и, как всегда, его улыбка вызвала улыбку у меня. Словно в замедленной съемке, начался переход от друзей к чему-то большему. Его улыбка померкла, а взгляд опустился к моему рту. Я невольно провела языком по пересохшим губам.

Может и хорошо, что Паркер не так часто бывал дома, потому что с каждой секундой сковывающее мою грудь напряжение все туже и туже, и я боялась того, что может вырваться наружу, когда все накалится до предела.

У меня бывали увлечения — это не ново. Я целовалась с парнями и даже позволяла им себя лапать, но такого у меня никогда не было. У меня никогда не было всепоглощающего желания становиться все ближе и ближе, пока мы не станем одним целым. У меня никогда не было желания забраться кому-то под кожу и остаться там навечно.