ГЛАВА 12

31 декабря 2000 г

я отрегулировала сиденье, так как не могла удобно устроиться.

— Больно? — спросил Шесть.

Мне было больно. Я устала. Но Шесть был прав. Хотя кардинально ситуация не изменилась, регулярный бег в течение последних нескольких дней рассеял туман, который, казалось, надолго завис над моей головой. Не то чтобы я никогда раньше не бегала, но разница заключалась в том, что я бегала с определенной целью, а не просто, чтобы получить немного витамина D или сбежать от дилера.

— Ага. Кажется, за последние несколько дней моя задница впитала в себя новые мышцы.

— Хорошо.

Он слегка улыбнулся. Не сомневаюсь, он гордился собой.

— Бег тебе на пользу.

Я отсалютовала ему.

— Спасибо, док.

Проигнорировав мой комментарий, он продолжил.

— Что тебе действительно нужно, так это собака.

— Что, черт возьми?

— Собака. Чтобы тебе было чем заняться, когда меня нет. Иногда мне приходится уезжать по делам. Если бы у тебя была собака, тебе было бы, на кого положиться. Кто требовал бы этих прогулок.

— Ты сошёл с ума, — я смотрела, как он наливал шампанское в два бокала. — Генри на последнем издыхании, и ты хочешь, чтобы у меня было что-то более требовательное, чем золотая рыбка? — я засмеялась. — Ну же, Шесть. В этих отношениях есть место только для одного сумасшедшего, и, боюсь, первенство за мной.

Он подошел к столу и поставил бутылку в ведро со льдом.

— Собака была бы отличным компаньоном. Определенные породы хороши в качестве животных для эмоциональной поддержки.

— И что, ты думаешь, что собака сделает состояние моей головы менее беспорядочным? Тот факт, что кто-то будет полагаться на меня, заставит меня, — я щелкнула пальцами, — вылечиться? Вот так просто?

— Ты отлично понимаешь мои слова и пробегаешь с ними марафон, Мира, — он вздохнул, ставя стаканы на пустые тарелки. — Думаю, компания пойдет тебе на пользу. Мы только начали бегать, но какая-то последовательность будет тебе полезна.

— Хорошо, я поставлю будильник. Собака мне не нужна.

Но он не ответил на это, просто посмотрел на часы. — У нас есть десять минут до наступления нового года.

Я поднесла стакан к губам, но рука Шесть остановила меня.

— За тебя, — сказал Шесть, поднимая бокал с шампанским.

— За меня? — я приподняла бровь. — С чего вдруг? — я поставила стакан, держа его за ножку.

Шесть наклонился вперед, все еще держа шампанское. Деревянный стол заскрипел под тяжестью его локтей, его лицо все больше заливалось светом свечи, освещая его темные брови, густые ресницы, выдающийся нос, полные губы.

— Потому что сейчас Новый год, — просто сказал он.

— Тогда тост за Новый год.

— Нет.

Я откинулась на спинку стула, приподняв бровь.

— Нет? — передразнила я. — Вот так? Речи не будет?

К его чести, Шесть все еще держал бокал в воздухе.

— Я не человек тысячи слов. Я говорю не для того, чтобы заполнить пробелы, когда достаточно тишины. Я хочу сказать тост за тебя, значит так и будет.

— Значит, ты просто делаешь то, что хочешь?

Он наклонил ко мне голову.

— Да.

— Ну, пока мы делаем то, что хотим, я хочу выпить всю эту бутылку, — сказала я, показывая на ведерко со льдом.

— И ты, вероятно, так и сделаешь, если не считать… — он поднял стакан в руках, — малой толики, которую я держу в руках, пока говорю за тебя тост.

— Это потому, что ты объявил меня своей девушкой?

В тот момент я увидела, что терпение Шесть начало угасать.

— Мира, я хочу выпить за тебя. Если тебе нужна причина… — Он потянулся через стол и взял мою руку. — Потому что ты сложная.

Я подняла свой бокал и чокнулась с его.

— Не сомневаюсь.

Я осушила его и потянулась за бутылкой.

— Но это не было сказано как комплимент. — Я наполнила бокал до краев, прежде чем поставить бутылку обратно в ведро.

Шесть отпил из своего бокала и откинулся на спинку кресла, скрывая лицо от света свечи.

— Ты не слишком высокого мнения о себе, да?

Шесть понятия не имел, что я о себе думаю. Я подняла бокал и сделала большой глоток.

— Ты когда-нибудь был в комиссионке?

Он не ответил, но мой вопрос этого и не требовал.

— Посмотри на всех тех кукол и мягкие игрушки на полках. У некоторых из них нет глаз, их швы пришли в негодность, они потеряли набивку или, может быть, конечности. Они в пятнах, не подлежат восстановлению. Они недолюбленные.

Я допила шампанское, а потом продолжила.

— Ни один маленький мальчик или маленькая девочка не будут просить их у своей мамы, а даже если вдруг и попросят, она скажет «нет» — напуганная тем, что живет в этих недолюбленных. Они будут сидеть на полках, пока не сгниют, или пока их не выбросят. — Я обвела свое лицо. — Я одна из тех кукол. Но разница между мной и ними в том, что я не собираюсь сидеть и ждать, пока кто-то меня захочет. Я приняла то, кем являюсь, кем всегда буду.

На этот раз Шесть налил мне еще.

—Ты когда-нибудь задумывалась о том, через что прошли эти игрушки? Сколько людей любило их?

Я отпила, приветствуя сухой вкус.

— Ты говоришь о любви, как будто это подарок, как будто она не доводит до гниения твое сердце и не загрязняет мозг.

Шесть положил руку на стол и ударил пальцами один раз.

— Когда я вижу набитую плюшевую игрушку, то вижу ее историю. Человек, который любил эту игрушку, никогда ее не отпускал, касался грязными пальцами, возможно потому, что он любил ее настолько сильно, что не имело значения, насколько чистыми были его руки.

Я допила шампанское, алкоголь начал действовать на меня, но этого было недостаточно.

Я резко встала и, побежав на кухню, ударилась о стол. Это было слишком тяжело. Нужно больше алкоголя. Сейчас было идеальное время, чтобы прикончить водку из морозилки.

— Хочешь поесть?

— У тебя в самом деле есть еда?

Я закатила глаза и открыла холодильник.

— У меня есть сальса и чипсы. Будешь?

С головой, засунутой в холодильник, я не видела, как Шесть встал из-за стола, пока не почувствовала его присутствие за дверью.

— Сальса звучит неплохо.

— Отлично, — сказала я, схватила банку и захлопнула дверцу бедром, внутри от недовольства загремели бутылки. Я открыла шкаф и достала чашку. Увидев мою битву по открытию банки, Шесть подошел ближе и сомкнул руки поверх моих.

— Давай я помогу тебе.

Голос его был теплым, а руки еще теплее. Я почувствовала его натиск и передала ему банку. Казалось, его слова имели более глубокий смысл и касались не только сальсы.

Я открыла шкаф и взяла пакет чипсов из тортильи, который купила в захудалом магазинчике на углу.

— Расскажи мне, кто тебя обидел.

Я была к нему спиной.

— Нет.

Открыв пакет, я распахнула дверцу морозильника, чтобы взять водку. Закрыв ее, я прошла мимо него к столу. Я проскользнула на стул и стала жевать чипсы, дожидаясь, когда он присоединится ко мне.

— Я знаю, что ты боишься, — начал он, прежде чем я его прервала.

— Я не боюсь.

Я сунула в рот еще один дольку чипсов и нервно стиснула ее зубами, пережевывая все до последнего кусочка.

— Но ты должна.

— Ты так сказал.

Он поставил миску на стол и больше ничего не сказал, окуная чипсы сальсой, прежде чем сунуть в рот. Его взгляд снова остановился на мне, как обычно. Даже когда он не говорил, его внимание было сосредоточено, и это было громче любых слов.

Я отвинтила крышку с водки и сделала глоток, лишь слегка поежившись от ожога, когда он пронзил мое горло. Алкоголь закипал у меня в животе, когда я вытерла рот рукой.

— Моя мать страдала биполярным расстройством.

Это сорвалось с моих губ быстрее, чем я успела себя остановить.

Шесть сунул в рот еще чипсов и задумчиво жевал.

— Страдала?

Я покачала головой.

— Страдает, полагаю. Я не разговариваю с ней, по возможности.

Кончики моих пальцев скользнули по конденсату из бутылки.

— Она не знает, как любить меня, — я натянула крышку от бутылки на шрам на челюсти. — Мост, помнишь?

Шесть зашел на кухню и через минуту вернулся с виски и стаканом. Тогда я чуть не захихикала, увидев, как он пьет из стакана, в то время как я пила из бутылки.

— Не думаю, что многие люди умеют любить, — сказал он, наливая янтарной жидкости на два пальца.

— Мать должна. Как твоя, например.

Кивнув, он согласился:

— Ты права. Выпьем за нее.

Он поднял свой стакан, и я подняла бутылку, чокаясь, а потом мы оба сделали глоток.

— Моя мать давала много обещаний, каждый новый год. «Это наш год, Мира» говорила она, пока мы смотрели, как в Нью-Йорке опускается шар (прим. пер.: шар времени, расположенный на здании Уан-Таймс-Сквер в Нью-Йорке. Он играет одну из ключевых ролей в праздновании Нового года. Каждый год 31 декабря в 23:59 по местному времени шар спускается с 23-метровой высоты по особому флагштоку. Нижней точки шар достигает в полночь, что символизирует наступление Нового года). Год никогда не был нашим, просто очередное маниакальное решение, которое она забывала достаточно быстро, чаще всего уже на следующее утро, когда наступало похмелье.

Я сделала еще глоток, чувствуя ожог все меньше и меньше.

— Ты оставила ее, или она тебя?

Я рассмеялась.

— Она бросала меня сто раз, прежде чем я оставила ее навсегда.

Я подумала о том, как просыпалась после ночного кошмара, шла по коридору в ее комнату и обнаруживала, что кровать пуста. Я забиралась туда и ждала ее возвращения, что обычно происходило только на следующее утро.

Я посмотрела ему в глаза.

— Я не люблю нуждаться в людях, Шесть. Я не хочу ни на кого рассчитывать.

— Всем нужен кто-то.

— Не мне, — сказала я, делая большой глоток водки. Я закрыла глаза и позволила алкоголю затопить мое горло, пока Шесть не убрал бутылку от моих губ.

— Почему ты пытаешься потеряться?

Мои глаза были закрыты, а губы изогнуты в улыбке.

— Потому что сегодня вечером я хочу забыть ее.

— Пока ты не забудешь меня.

Я моргнула, хотя алкоголь затуманивал мне глаза. Неужели он только что это сказал? Он так хорошо умел сдерживать свои эмоции, но произнеся эти слова, он немного намекнул на его собственную уязвимость.

У меня наступил момент ясности, когда я поняла, что Шесть, скорее всего, оставит меня, как она оставляла меня так много раз. Я не могла позволить этому причинить мне боль.