Ты уже увязла слишком глубоко, — прошептал голос, прежде чем я отодвинула его в сторону.

— Да. — Я выдавила свой ответ из одеревеневших губ. — Каникулы, секретная комната, частный остров ...Это были невероятные впечатления, и я не жалею о них. Но они не являются устойчивыми. Они были… — Фраза оборвалась, затопленная слезами. — Им никогда не суждено было быть вечными.

Что-то горячее и влажное скользнуло по моей щеке, но я не потрудилась стряхнуть это. Мои глаза были слишком полны, моя грудь слишком сжата. Я не могла дышать достаточно быстро или глубоко, и я была уверена, что умру здесь, за этим столом, с опустошенной душой и разорванным на куски сердцем.

Мускул дернулся на щеке Кая, его первая видимая реакция с тех пор, как я затронула эту тему.

— Не делай этого, Изабелла.

Стальные руки сдавили мои легкие при грубом, ноющем звуке имени.

— Тебе будет лучше с кем-то вроде Клариссы, — продолжила я, ненавидя себя все больше с каждой секундой. Мой голос был таким хриплым и водянистым, что звучал неузнаваемо для моих собственных ушей. — Она — это то, что тебе нужно. Только не я.

Еще одна слеза скатилась с моего подбородка на колени. Затем еще один, и еще, пока их не стало слишком много, чтобы их можно было сосчитать, и они не слились в одну непрерывную, нескончаемую реку горя.

— Прекрати. — Пальцы Кая сжались в кулаки с побелевшими костяшками. — Если бы я хотел кого-то вроде Клариссы, я бы был с Клариссой, но это не так. Я хочу тебя. Твой смех, твой сарказм, твои неуместные шутки и странная любовь к эротике динозавров...

Слабый смех расцвел в пустыне моего горя. Только Кай мог заставить меня смеяться в такой момент, как этот. Подумать только, я однажды сказала, что он скучный.

Его мимолетная улыбка совпала с моей, прежде чем она соскользнула.

— Мы так близки, Иза. Вальгалла, Национальная звезда, голосование за генерального директора ... Ничто не мешает нам быть вместе. Не отказывайся от нас. Не сейчас. Не так, как это.

Мой краткий миг легкости угас.

Боль в его голосе соответствовала той, что терзала меня. Это было хуже, чем в те разы, когда я ломала руку или случайно порезала кисть, потому что это не было физическим. Это было эмоционально, и это так глубоко запало мне в душу, что я была уверена, что никогда не смогу это раскопать.

Выворачивающая наизнанку, крадущая душу, сводящая с ума боль.

Я хотела верить Каю. Хотела погрузиться в его уверенность и позволить ей увлечь меня, потому что я действительно понимала иронию расставания, когда вещи, которые разделяли нас, больше не были применимы. Но дело было не во внешних препятствиях. Речь шла о том, кем мы были как люди, и мы были принципиально несовместимы.

Невидимая лента стянулась вокруг моего торса, сдавливая грудь.

Он был успешным и целеустремленным; я была взбалмошной и ненадежной.

Он достиг всех целей, к которым стремился; я не могла оставаться на работе больше года и измениться.

Наши жизни переплелись на краткий, восхитительный момент, но в конечном счете мы оказались на разных путях. В конце концов, мы отдалились бы слишком далеко друг от друга, чтобы оставаться вместе без того, чтобы один или оба из нас не сломались.

Я обхватила себя руками за талию, пытаясь держать себя в руках, когда я медленно разваливалась на куски.

— Мне очень жаль, — прошептала я.

Любовь моя.

Мне очень жаль.

Две пары слов. Две настройки. Оба разрушительны совершенно по-разному.

Я скорее почувствовала, чем услышала, как последнее повлияло на Кая. По воздуху прокатилась ударная волна, и на его лице отразилась яркая, пылающая агония. Это было душераздирающе в своей тишине и всепоглощающе по своей мощи, его эффект четко запечатлелся в неровном подъеме его груди и глянцевом блеске его глаз.

Он потянулся ко мне, но я крепче обняла себя и покачала головой.

— Не усложняй это еще больше, чем это должно быть. — Слезы обжигали мою кожу. — Пожалуйста, Кай. Пожалуйста, просто уходи.

Мои рыдания вырвались на свободу. Волны боли разворачивались внутри меня, ударяясь о мою защиту и затягивая под их ужасную, свирепую ярость, пока я не утонула в муках.

Кай был не из тех, кто остается, когда его не хотят видеть. Он был слишком горд, слишком хорошо воспитан. Тем не менее, он задержался, его страдания были ощутимым отражением моих собственных, прежде чем он, наконец, ушел, и воздух стал холодным.

Я не слышала, как закрылась дверь. Я не почувствовала, как твердое дерево царапает мою кожу, когда я опустилась на пол, и не услышала своих прерывистых вдохов.

Единственное, что существовало в отсутствие Кая, — это ничто.