ГЛАВА 7

Дита открыла дверь раньше, чем я постучала, ее пухлое лицо раскраснелось: — Мисс София!

— Дита, как поживаешь?

— Хорошо, хорошо. Прошло так много времени с тех пор, как вы меня навещали. — она открыла дверь шире, позволяя прохладному воздуху ударить мне в лицо. Кондиционер всегда работал на полную мощность, как только наступал май.

Я повернулась и помахала Елене и ее тете. Мы возили Елену на дегустацию тортов на ее свадьбу, что было очень напряженным событием. Елена сделала своей миссией быть настолько язвительной и грубой, насколько это было возможно, даже если ее тетя ясно дала понять, что ничто из того, что Елена скажет или сделает, не помешает ей выйти замуж за Дона Фальконе в ноябре.

Я попросила их отвезти меня к отцу с единственной целью, чтобы избавить дам от вопросов, почему я не навещаю его.

Надеюсь, они передадут эти сплетни своим мужьям, а затем Дону Пьеро. Это избавит меня от укоров старика.

Папы в данный момент здесь не было. Он был на еженедельном обеде с моим дядей. Я знала об этом — поэтому и пришла в это время.

Но было бы неплохо провести некоторое время с Дитой и поговорить с ней, подумала я, входя в прохладное фойе.

Дита не стала ждать: — Проходите и садитесь, мисс София. Вы слишком беременны, чтобы стоять, да еще на таких каблуках! Вы всегда были без ума от этих каблуков! Так опасно.

Я сделала то, что мне сказали, прошла за ней на кухню и устроилась на диване. Я часами сидела здесь с Дитой, смотрела, как она готовит, и впитывала все ее забавные истории и странные уроки. Если бы мне пришлось назвать одно материнское присутствие в моей жизни, Дита подошла бы для этого — даже если бы ей платили за то, что она была добра ко мне.

Было немного нереально вернуться в дом моего детства спустя столько времени. Я постоянно оглядывала столовую и палисадник, как будто могла увидеть юную Кэт, которая шпионила за мужчинами в семье. В моем воображении она всегда была немного похожа на Нэнси Дрю (прим. героиня книг, сыщик-любитель).

— Какой вкусный аромат, — сказала я.

Дита открыла крышку кастрюли, показав кипящий томатный соус: — Я готовлю соус болоньезе. Если вы останетесь на ужин, то сможете попробовать, хорошо? Вы всегда любили спагетти. Или это Кэт их любила? Я уже забыла.

Я улыбнулась: — К сожалению, у меня есть дела. Но я возьму немного с собой?

— Мм, — пробормотала она.

Дита подала мне большой стакан апельсинового сока и большой кусок пирога: — Вы сейчас питаетесь за двоих, София. Вы должны есть больше.

— С удовольствием. — как обычно, пирог Диты был отвратителен, но я улыбнулась, проглатывая его. Она была прекрасным кулинаром, но никак не могла освоить выпечку. Мы с Кэт потратили годы на то, чтобы научиться проглатывать сухие пирожные, чтобы не расстраивать ее.

Дита готовила в тишине, ожидая, пока я заговорю. Мы могли болтать часами, если никто не мешал, но иногда Дита ждала, пока я начну разговор. Я понятия не имела, почему. Кэт говорила, что это потому, что я хозяйка дома, но Кэт всегда так говорила, ее тон всегда был насмешливым.

— Как папа? — спросила я. Я не была уверена, что меня волнует ответ, но... в конце концов, он был моим отцом. Он разбил мое сердце и солгал мне, но он был моим единственным родителем. Даже если он проделал ужасную работу по воспитанию меня и Кэт. — У него все хорошо?

— Ваш отец — это ваш отец, — сказала Дита. Она достала разделочную доску и принялась за стебли сельдерея. Я с легким ужасом поняла, что она намеревалась скормить их мне: — У него новая женщина. Я забыла ее имя, но что-то итальянское.

Я ничего не сказала, когда она положила палочки сельдерея на мою тарелку, рядом с моим сухим пирогом: — Спасибо, — сказала я. Потом: — Папа всегда встречается с кем-то новым. Ему полезно выходить на улицу и общаться. Вместо того, чтобы все время сидеть дома.

— Я могу сказать то же самое о вас.

— Я общаюсь. Все время, — я стала защищаться. — Ты же знаешь, я никогда не могу заткнуться.

Дита щелкнула языком: — Но вы совсем одна в этом большом доме. Мне это не нравится, как и вашему отцу. Кто защитит и убережет вас? Женщине не свойственно быть одной.

— Я в порядке, Дита. Более чем в порядке. У меня много отличных телохранителей и Фрикаделька — он злобный.

— Злобная собака, — согласилась Дита. — Но что будет, когда родится ребенок? Вы будете совсем одна.

— Ты сможешь приходить в гости, когда захочешь.

Она издала ворчливый звук: — Вы не захотите, чтобы я была рядом, когда у вас будет новорожденный. Вы вообще не захотите, чтобы кто-то был рядом.

— Ерунда. Я всегда буду желать, чтобы ты была рядом. Кто иначе нарежет мне сельдерей?

Это заставило ее слегка улыбнуться. Заставить Диту улыбаться было детской игрой в доме Падовино. Даже папа и мои мачехи несколько раз подключались к этому, но ни у кого никогда не получалось. Пока мне не удалось заставить ее улыбнуться, и тогда победа была за мной. Кэт не переставала ворчать по этому поводу в течение многих лет.

— У тебя есть своя домработница, — бормотала она. — Прекрасная Тереза. Милая молодая девушка. Не старая, нет.

Мой первый опыт манипулирования, вероятно, был с Дитой. Осознанно или нет, но Дита сыграла важную роль в том, чтобы научить меня использовать окружающих.

— Почему у тебя такое грустное настроение? — спросила я. — Мне неприятно видеть тебя в таком состоянии. Тебя кто-то расстроил? Может, мне о них позаботиться?

Ее глаза сверкнули: — У тебя душа Полноправного Члена.

Я сделала паузу: — Я не думаю, что мы должны говорить такие вещи. У нас могут быть неприятности.

Дита махнула рукой: — Неприятности? Единственный человек, который может наказать вас сейчас — это Безбожник, а я не вижу его здесь. А вы?

Я покачала головой, пряча улыбку. Мой юмор только подстегнет ее: — Нет, не вижу. Значит ли это, что мы обе можем совершать богохульства без последствий? — я не могла удержаться от дразнящей нотки в своем тоне.

— Конечно. Если кто-то меня отчитает, я скажу, что Донна позволила мне говорить такие вещи. Тогда они отстанут.

Я выпрямилась. Донна? — Дита, Дон Пьеро — глава семьи, а я не его жена. Я не Донна.

— Пока еще нет, — сказала она совершенно серьезно. — О, помнишь, когда вы были маленькой? Вы расхаживала в короне и называли себя королевой замка?

— Все дети любят притворяться кем-то другим.

— У тебя это всегда получалось особенно хорошо.

Я сделала паузу, откусывая сельдерей: — Что ты имеешь в виду?

Дита выключила плиту и повернулась ко мне. Она положила руку на бедро, как будто была разочарована мной и собиралась прочитать мне лекцию: — Что я имею в виду, спрашивает она? Ба! С самого детства вы умели притворяться кем-то другим. Я помню, как мастер (прим. означает хозяин дома) Чезаре ненавидел госпожу Антонию. Я думаю, что вы так похожи на своего отца, потому что это позволяет вам выжить. Потому что если бы вы были похожи на Антонию... — она вздрогнула. — Я не могу представить, что бы он с вами сделал.

Так много всего нужно было усвоить сразу, включая непонимание Диты относительно генетики. Но упоминание моей матери привлекло мое внимание. Антония никогда не была той, о ком я действительно когда-либо думала. Она умерла, когда я была совсем маленькой. У меня была только одна ее фотография, таинственная женщина, которая дала мне жизнь.

Меня осенило, что, возможно, мой ребенок будет воспринимать меня так же. Незнакомка, которая родила его, но которую он не знал.

Я сглотнула. Я не хотела, чтобы мой ребенок думал обо мне так же, как я думала об Антонии. Я уже так любила его, разговаривала с ним часами. Он этого не запомнит, и у него не будет возможности узнать об этом. Чувствовала ли моя мама то же самое, когда была беременна?

Твой ребенок будет знать тебя, сурово сказала я себе. Ты не умрешь, не так, как твоя мать. И не как другие женщины Роккетти.

Дита еще не закончила. Она выглядела немного потерянной в прошлом, подняв глаза к потолку, с ностальгическим выражением лица: — Вы были таким счастливым ребенком, — продолжала она. — Никогда не плакали и не ныли. Мне нравилось сидеть с вами по ночам и смотреть, как вы спите. Как маленький ангел. Кэтрин всегда была такой шумной, такой дикой... но вы всегда были немного умнее. Более терпеливы.

— Я была просто ребенком, — сказала я. — У меня не было таких коварных мыслей.

— О, у вас были. Это была техника выживания. Чезаре любил мать Кэтрин — госпожу Розу. И когда она умерла, и ему пришлось жениться на вашей обычной матери. Мне было немного жаль его. Она не была очень интересной женщиной, Антония. По крайней мере, Роза была интересной.

— Дита, ужасно говорить такое о мертвой женщине.

И снова старая домработница пренебрежительно махнула рукой, казалось, выходя из оцепенения: — Ба! Я кормлю Донну из Наряда. Я говорю, что хочу, черт возьми.

Я откусила немного сельдерея, хруст разнесся по всей кухне.

Дита помахала мне пальцем: — Не теряйте этот свой навык. Тот, которому вас заставил научиться отец. Он поможет вам справиться с этими Роккетти и этим чертовым ФБР.

Никто из нас не потрудился определить, о каком навыке говорила Дита. Мы обе знали, что это такое.

— Ты грустишь о Кэтрин? — спросила я, прежде чем смог остановить себя. — Иногда мне кажется, что я единственный человек в мире, который грустит.

— Ваш отец грустит. Он не показывает этого. Слишком упрямый. Но он скучает по ней. Так же, как он скучает по своей Розе, не так ли?

Я сделала глоток апельсинового сока. Он смыл противный вкус пирога и овощей. Я хотела возразить, что папе все равно, если бы ему было не безразлично, то почему он держал ее смерть в секрете, но слова подвели меня. Поэтому я спросила: — А как насчет тебя?

Дита выглядела так, словно обдумывала свой ответ: — Я скучаю по вам девочки, рядом. Слышать вас в доме. Сейчас здесь тихо. Очень тихо, — она выглянула в дверной проем кухни, как будто могла увидеть нас, возвращающихся из школы и требующих еды. — Но грущу ли я о Кэтрин? Я думаю... Кэтрин грустила здесь. Очень грустная озлобленная девушка. Эта жизнь была не для нее, не так, как для тебя.