ГЛАВА 20

Несколько дней спустя я стояла посреди детской, держа руки на бедрах, и оглядывала комнату.

Что-то было не так.

Не в том, как она выглядела... и не в количестве детских вещей, которые у меня были. Нет. Что-то гораздо худшее зарождалось в моем мозгу, когда я смотрела на комнату.

Я пробежалась глазами по кроватке, пеленальному столику и креслу-качалке. Комната была выдержана в нейтральных кремовых и оливково-зеленых тонах, а ее поверхности украшали маленькие дикие животные. Плюшевый слон, игрушечный жираф, картина с изображением зебры.

И все же...

Я опустилась на пол, прижав колени к мягкому ковру. Может быть, под таким углом я смогу понять, почему эта комната не подходит.

Может быть, дело в запахе? Мебель? Была ли здесь какая-то опасность, которую я не могла заметить?

Может быть, в краске есть свинец?

Я с интересом посмотрела на стены. Но потом отбросила эту мысль. Мы перекрашивали стены и когда я переехала, и когда начала оформлять детскую.

Но что если...

Звук тяжелых шагов раздался по коридору, минуя детскую. Они остановились. Затем вернулись назад.

— София, почему ты на полу? — спросил Алессандро у меня за спиной.

— Я думаю, в краске есть свинец.

Молчание, затем: — Нет. Мы все проверили.

Я повернула голову. Мой муж прислонился к дверному косяку, скрестив руки, с озабоченным выражением лица. Я подавила учащенное сердцебиение, отрывисто вдыхая воздух и его обнаженную грудь, и Внимание! Свинец! Краска! — Когда именно проверили?

— Когда мы купили дом, — сказал он. — Было проведено множество тестов, чтобы убедиться, что дом соответствует стандартам. Отчет где-то здесь.

Я посмотрела на стену: — Я не знаю ни о каком отчете. Ты точно уверен?

— На все сто. — Алессандро вошел в комнату. — Сейчас три часа ночи. Почему ты не спишь?

Я положила руку на живот, чувствуя, как ребенок шевелится в своем маленьком домике. С каждым днем я становилась все больше и больше, ложилась спать с одним объемом, а просыпалась совсем с другим.

— Сон дается с трудом. — не только из-за беременности, но и из-за моих кошмаров. — Обычно я дремлю в течение дня.

Он обвел взглядом комнату: — Что ты здесь делаешь?

У меня внезапно возникло непреодолимое желание заплакать. Я вскинула руки вверх в знак поражения: — С этой комнатой что-то не так!

— Что именно?

— Я не знаю, что это, но я чувствую это... — я прижала палец к виску: — Я знаю это! Что-то не так.

— Эй, эй, — Алессандро присел передо мной на корточки. — Детская идеальна, София. Лучшее, что можно купить за деньги. Если верить чеку.

Его попытка пошутить не осталась незамеченной. Я попыталась улыбнуться, но почувствовала, как страдание сжимает мое лицо: — Я не знаю. Есть что-то... — мои губы начали дрожать.

— Не плачь, — сказал он слегка испуганный. — Комната прекрасная. В краске нет свинца.

— Но что-то не так. Я знаю это. А что, если я принесу своего ребенка в эту комнату? О Боже, я собираюсь принести своего ребенка в эту комнату, — я уткнулась лицом в ладони. — Я ужасная мать!

Я почувствовала, как руки Алессандро обвились вокруг меня, крепко прижав к своей обнаженной груди: — Эй, эй, — успокаивал он, гладя мои волосы. — Как насчет того, чтобы я снова проверил безопасность на окнах? Я даже позвоню парню, чтобы он приехал и снова покрасил.

Мое ворчание немного утихло. Я посмотрела на него, мои глаза щипало: — Правда?

Он посмотрел на меня сверху вниз и кивнул: — Конечно. И мы можем позвонить Дите, чтобы она приехала и проверила, хорошо? У нее есть дети, если я не ошибаюсь.

— У нее три мальчика, — фыркнула я.

Алессандро продолжал растирать мою спину. Тревога, скопившаяся в моем позвоночнике, начала исчезать: — София?

— Мм.

Он нажал пальцем под моим подбородком, поднимая мою голову. Я встретилась с его темными глазами и почувствовала, как воздух выходит из моих легких: — Ты неплохая мать.

— Откуда ты знаешь? — спросила я, прежде чем смогла остановить себя.

— Потому что я знаю плохих матерей, и ни одна из них не стала бы плакать на полу в детской из-за возможного содержания свинца в краске. — Алессандро погладил мои волосы. — У меня была плохая мать, и ты совсем на нее не похожа.

Внезапно свинец стал последним, о чем я могла думать: — Ты имеешь в виду Данту?

Мышцы на его челюсти напряглись, но он ответил мне: — Да.

— Я не помню свою мать.

Мы сидели, молча оплакивая своих матерей, но этот момент длился недолго.

— Тебе уже лучше? — спросил Алессандро.

Я кивнула, вдыхая его запах. Теплая кожа его груди согревала меня до костей, и я боялась, что холод вернется ко мне, как только Алессандро отстранится.

Но он не отстранился.

Просто продолжал держать меня в своих объятиях, гладя по волосам и спине. Я прильнула ближе, устроившись подбородком между его шеей и плечом. Алессандро прижался лицом к моим волосам, глубоко дыша.

И впервые за несколько месяцев... за несколько лет я с легкостью вдохнула.

Потом еще один, и еще.

Пока я не обмякла в его объятиях, потеряв контроль над своим телом. Тяжесть навалилась на мои веки, и я почувствовала, как они закрываются.

Может быть, всего несколько секунд...

— Шшш. — успокаивал он, и я почувствовала, как поднимаюсь. — Тише, София.

Я помню мягкое давление кровати подо мной, растущее тепло одеял... а затем темноту.

Меня разбудил Фрикаделька, скребущий в дверь.

Я потянулась, хрустя суставами. Прежде чем меня осенила какая-либо рациональная мысль, мой мочевой пузырь сказал мне, что нужно пописать, и пописать немедленно.

Сходив в туалет, я выпустила Фрикадельку из спальни и последовала за ним к задней двери. Снаружи был ранний рассвет, небо было лилового цвета. Роса покрыла оконные стекла, и я слышала, как птицы поют друг другу.

Фрикаделька удрал на свой любимый участок травы, как только я открыла заднюю дверь.

Я услышала, как хлопнула дверь, и сразу же пошла проверить.

Алессандро выходил из своего кабинета с букетом цветов в руках. Он был одет в простой костюм, воротник был расстегнут достаточно широко, чтобы под ним была видна его оливковая кожа.

— Куда ты идешь? — спросила я.

Он посмотрел на меня: — Я не слышал, как ты проснулась.

Мой взгляд упал на цветы: — Я только что проснулась, — сказала я. — Для кого эти цветы? Они для меня?

— Нет, — вздохнул Алессандро. Его лицо напряглось, когда он сказал: — У моей мамы день рождение. Ну, ее день рождения был несколько дней назад.

Я пробежалась глазами по его лицу, отмечая тревогу и беспокойство, скрытые в его выражении: — Хочешь, я пойду с тобой?

Его темные глаза вспыхнули неузнаваемым взглядом: — Если ты не занята, — сказал он немного хрипло, — я бы очень хотел, чтобы ты составила мне компанию.

Мне не потребовалось много времени, чтобы собраться.

Когда Алессандро повернул за угол, я начала понимать, куда мы едем. Кладбище Элмвуд находилось на окраине города, в часе езды от нашего дома. Я никогда там не была — никто из моих знакомых там не был похоронен.

Слова Тото Грозного промелькнули в моем мозгу. Кладбище Элмвуд, сказал он. Рядом с задним двором.

В тот момент я была сбита с толку. Элмвуд не было католическим кладбищем, поэтому там не мог быть похоронен никто из Наряда. Но бесчестная женщина, чей муж считал ее прелюбодейкой?

Полагаю, Данте просто повезло, что ее не бросили в океан.

Неудивительно, что не было похорон. Данту, вероятно, похоронили под покровом ночи, а место ее последнего упокоения держалось в секрете. Чтобы репутация Тото не пострадала из-за его блудливой жены. Его чертова шлюха жена.

Я взглянула на профиль Алессандро. Он становился все напряженнее по мере того, как мы приближались, хотя и старался это скрыть.

— Оскуро обделается, когда узнает, что ты не взял с собой охрану. — сказала я, пытаясь отвлечь его.

Алессандро улыбнулся: — Обделается? Где ты научилась такому неженскому выражению?

— Надеюсь, ты не смеешься надо мной, — пошутила я. — И если хочешь знать, это были дамы из церкви.

Он фыркнул и сделал крутой поворот. Я схватилась за сиденье: — Я более чем способен защитить тебя, София, — от моего имени в его устах у меня закружилась голова.

— В этом тебе нужно убеждать не меня. А Оскуро и Беппе.

Мы въехали на кладбище, вдалеке всходило солнце. Надгробные плиты отражал растущий свет, мерцая, как коллекция драгоценностей. Большие деревья отбрасывали тени, мягкие от утренней росы.

Алессандро открыл мне дверь и протянул руку.

Я свесила ноги, используя его силу для стабилизации. Вставать становилось все труднее и труднее, чем больше становился мой живот.

Я держала букет в руке, пока мы шли через кладбище. Хорошо утоптанная грунтовая дорожка привела нас к задней части кладбища, а затем скрылась в густой мокрой траве. Алессандро помог мне пройти сквозь траву и подойти к ограде у задней части кладбища.

Вдоль задней ограды было меньше могил, простые надгробия с общими цитатами.

Мы дошли до надгробия с надписью,

ДАНТА Д'АНДЖЕЛО.

МАТЬ, СЕСТРА И ДОЧЬ.

Она даже не была похоронена Роккетти.

Я сморщилась, пытаясь скрыть свою реакцию. Но Алессандро уловил это.

— Я знаю, — сказал он. — Мой отец очень четко выдвинул свои требования, что должно быть написано на надгробии.

— Мне жаль, — сказала я, потому что не знала, что еще сказать. Как еще я могла утешить его в данный момент? — Не хочешь возложить цветы?

— Ты можешь это сделать.

Я присела, проведя несколько секунд в почтительном молчании, прежде чем положить цветы на могилу. Благодаря их ярким краскам это место выглядело немного более приятным.

Я посмотрела на мужа. Он держал руки в карманах, на его лице было кислое выражение. Как будто он съел что-то плохое.

Я встала рядом с ним, опираясь на его руку: — Нина очень высокого мнения о твоей матери. А Нина обо всех может сказать плохо.

Его глаза слегка сверкнули: — Я помню, что они были очень близки. — Алессандро поискал что-то на надгробии, а потом спросил: — Ты помнишь свою мать?