Медведь усмехнулся.

— Не потому, что она с тобой, дурачок. Из-за боссов. Аттикусу наплевать на то, что ты думаешь, но он остановится, потому что ему приказали остановиться. Понял это?

— Да, да, — проворчала я, мое настроение опускалось до мрачных глубин. — Я понимаю это.

— Хорошо. А теперь иди к своей девушке и поблагодари гребаных богов провидения за то, что они позволили тебе приблизиться к ней.

У них не было выбора. Я был там в тот день, когда они планировали принять ее в братву. Я был причиной, по которой они вообще имели к ней доступ. И хотя с тех пор мы редко говорили об этом, я понял, что заслужил право встречаться с ней.

Право, которое я не считал само собой разумеющимся, но также и право, от которого я бы никогда не отказался.

Я протиснулся мимо Медведя и направился к бару. Каро все еще была с Фрэнки в их углу. Гас присоединился к ним, и теперь они смеялись. Не в силах сопротивляться ее притяжению, я направился к ним. Ее голова поднялась от моей близости, и наши взгляды столкнулись, врезавшись друг в друга.

Она была так красива, так совершенно сногсшибательна. Ее короткие волосы обрамляли лицо, а большие карие глаза, казалось, впитывали мой вид.

Аттикус не мог прикоснуться к ней. Братва, бл*ть, не могла ее заполучить. Она была моей.

Не говоря ни слова, я поднял ее на ноги, сел на ее место, а затем снова усадил ее к себе на колени. Так гораздо лучше. Она успокоила какую-то дикую часть меня, которую никто другой не мог. Она укротила зверя внутри меня, усыпила дракона.

— Где ты был? — спросила она, ее голос был достаточно громким, чтобы я один мог ее услышать.

— Мне нужно было разобраться с одним тупым дерьмом.

Ее большой палец скользнул по моей нижней губе, и я понял, что она напрашивается на поцелуй. Но прежде, она сказала:

— Тогда нам следует найти другое занятие. Таким образом, тебе не придется продолжать иметь дело с тупым дерьмом.

Ее губы прижались к моим, застенчиво, неуверенно, так медленно, что я не мог не ответить немедленно. Мои руки обвились вокруг ее талии, и я притянул ее к себе, жадно принимая все поцелуи, которые она хотела мне подарить.

Все это время я продолжал думать, что она была неправа, что мне всегда придется иметь дело с тупым дерьмом. Потому что, как бы мне ни нравилось называть ее своей, они не собирались ее отпускать. Они не собирались бросать ее и позволять ей вести свою независимую жизнь. Она принадлежала им в такой же степени, как и мне.

И если бы я хотел сохранить ее, если бы я хотел, чтобы мы были вместе вечно, тогда нам обоим пришлось бы навсегда остаться с братвой. От этой жизни было никуда не деться, даже если бы я планировал однажды взять власть в свои руки. Не было никакого способа оставить Вашингтон позади. Нет, если бы мы хотели выжить.