- Да, госпожа Джосилэн, - кротко сказала Гвинна. Очень кротко.

- Гвинна!..

Джосилэн сверкнула глазами, а затем беспомощно покачала головой. Она не смогла сдержать ответную улыбку, но беспокойство прогнало ее так же быстро, как и появилось.

- Послушай меня, Гвинна. Достаточно хорошо шутить с большинством вещей, но не с этой. То, что ты делаешь, опасно, дитя! Контроль возраста - редкий и драгоценный дар, но ты не должна использовать его таким образом. Контролируй свой возраст, да, но ты не можешь заставить себя расти, как тепличный цветок!

- Процесс контролируется, - сказала Гвинна, и Джосилэн посмотрела на нее с мгновенным удивлением. Теперь искорка полностью исчезла, и ее лицо внезапно стало зрелым, а голос - клиническим и безличным, как будто в этот момент она стала полностью взрослой. - Коэффициент составляет всего два к одному, и я планирую сохранить его до тех пор, пока полностью не овладею талантом. Но для этого мне нужна ваша помощь.

- Я не дам тебе ее! - огрызнулась Джосилэн, любовь и страх внезапно привели ее в ярость. - Черт возьми, Гвинна, это опасно! Особенно для женщины!

- Женщины, госпожа Джосилэн? - В странно взрослом голосе прозвучали ломкие нотки, и гнев Джосилэн исчез, когда ее сердце сжалось внутри нее. Гвинна посмотрела на нее и спокойно продолжила: - Я знаю, кто я такая. Думаю, что всегда знала, но узнала наверняка в тот день, когда вы научили меня сканировать мои собственные клетки. Неужели вы думали, что я буду только сканировать, а не сравнивать? Я знаю, что мне меньше, чем большинству, нужно беспокоиться о том, как такое возрастное изменение повлияет на мои гормоны и фертильность, госпожа Джосилэн.

- Гвинна... - голос Джосилэн был искажен болью.

- Не жалейте меня. - Гвинна подняла странно убедительную руку, как будто она внезапно стала учительницей. - По крайней мере, не за это. Я знаю, что у меня будут и другие радости. Я знаю это, госпожа Джосилэн, - почему-то в тот момент Джосилэн не могла усомниться в ее спокойной уверенности, - но чтобы это произошло, я должна жить. И для этого я должна делать то, что я делаю.

- Я понимаю. - Джосилэн наклонила голову, изучая свои собственные сцепленные руки, лежащие на столе. - Тогда чего ты хочешь от меня, Гвинна? Если я могу дать это тебе, я это сделаю. - Она подняла глаза, которые внезапно заблестели от непролитых слез. - Я сделаю все, что ты попросишь... только не причиню тебе боль.

- Мне нужно, чтобы вы помогли мне, чтобы я не навредила себе. Мне нужна ваша помощь, чтобы овладеть этим талантом и спланировать свою диету и упражнения с учетом этого.

- Я понимаю, - снова сказала Джосилэн с облегчением в голосе. - По крайней мере, ты знаешь, чего будешь требовать от своего тела. Но для этого требуется нечто большее, Гвинна. Это требует пристального контроля, и не с твоей стороны. Ты, вероятно, потеряешь некоторый тонкий контроль над всеми своими талантами, когда твои гормоны изменятся.

- Я знаю, госпожа Джосилэн. Вот почему мастер Трейн послал меня к вам.

- Я рада, что у него было столько здравого смысла, - едко сказала Джосилэн. - Хорошо, любимая, как быстро ты планируешь ехать?

- Мне нужен коэффициент двенадцать к одному, - тихо сказала Гвинна.

- Двенадцать к одному?! Это ужасная нагрузка на твой организм - особенно для того возрастного периода, о котором мы говорим. Ты наполовину градани, поэтому я подозреваю, что твой метаболизм справился бы с этим лучше, чем у кого-либо другого, но последствия все равно были бы ужасными. Как долго ты планируешь поддерживать этот темп?

- Шесть месяцев, - сказала Гвинна тем же мягким голосом.

- Семкирк! У тебя еще даже не начались месячные - ты уверена, что хочешь так быстро пройти период полового созревания? Не можешь ли ты, по крайней мере, начать помедленнее, дитя мое?

- Нет, если я не увеличу ставку позже, - твердо сказала Гвинна. - У меня нет времени, госпожа Джосилэн.

- Хорошо, - наконец сказала Джосилэн. - Я помогу тебе - но только если ты пообещаешь делать в точности то, что я тебе скажу!

- Я всегда так делаю, - пробормотала Гвинна, и в ее глазах снова появился огонек.

Кенходэн почувствовал себя очень незначительным, когда вошел в необъятный Большой зал Саут-Кип.

Каменный пол представлял собой сияющий узор из белых, черных и красных квадратов, простиравшийся во всех направлениях в лучах раннего света, льющегося через широкие окна. Стены были из гранита с нежными розовыми прожилками и отполированы до зеркального блеска. Богатые драпировки подчеркивали чистоту и прочность камня, а не скрывали стены, а ковровая дорожка с глубоким, мягким ворсом темно-красного цвета, как кровь, тянулась от двойных дверей из черного дерева к возвышению в дальнем конце зала. На стене над помостом сверкал топор Империи - массивная фигура из золота и серебра, украшенная бриллиантами, рубинами, изумрудами и опалами. Он был двадцати футов высотой, от рукояти до лезвия, и драгоценные камни отбрасывали на пол переливчатые лужи зеленого, белого, золотого и кровавого света. Под топором находился массивный трон, сияющий коваными металлами и богатым деревом, его мягкое сиденье было украшено вышивкой и драгоценными камнями. Мотив топора и императорская диадема бесконечно повторялись на шелке его балдахина винного цвета.

Государственный стул графа Бостика стоял у подножия помоста. Только Дом Кормака мог восседать на этом великолепно неудобном троне, а в нынешнем поколении его занимали всего двенадцать раз. Кресло Бостика тоже было с балдахином, но мрачно-черного цвета, на котором алой нитью были изображены скрещенные мечи и топор его ранга. Граф сидел там, ожидая, пока Кенходэн и его спутники медленно шли по ковру мимо длинных рядов людей.

Кенходэн посмотрел на лица и сглотнул. Старшие офицеры Бостика и полковник Грантос образовали первую линию. За ними стояли семьи тех, кто погиб от зубов и когтей дракона. А за ними стояли все остальные души, которые могли протиснуться в зал: мужчины, женщины, дети... солдаты Саут-Кип и их семьи. Глубокий басовый гром мужских голосов поднялся в приветствии, перекрытый более легкими, сладкими голосами женщин и детей. Это был голос воинственного народа, хранителей величайшей крепости своей империи. Это был суровый звук, и он пробудил его собственную гордость, потому что эти люди знали цену поступку, который они приветствовали.

Бостик поднялся, когда они приблизились сквозь этот гром голосов. Он носил официальную одежду своего ранга. Это был первый раз, когда Кенходэн увидел его вне простых доспехов или одежды солдата, и со сменой одежды произошла перемена в росте. Он был тем же самым человеком, но проявилась другая его сторона. Его лицо было суровым, обвисшие усы и глубокие глаза тронуты высокомерием командира и уверенностью, которая не граничила с высокомерием, но была больше, чем простая гордость. Это было лицо человека, которому король-император доверил правление крепостью Саут-Кип - человека, который знал ответственность своего положения... и что он был равен им. Простого, дружелюбного солдата заменил специально подобранный вице-король самого могущественного монарха Норфрессы.

Взгляд Кенходэна скользнул к государственному мечу графа. Строгие ажурные ножны были отделаны малахитом и серебром с рубинами. Серебряные цепочки соединяли его с украшенным драгоценными камнями поясом для меча, а рукоять была украшена сложной резьбой из золота и стали с серебряной чеканкой. Навершие было из цельного изумруда, размером в половину яйца малиновки, который мерцал зеленым блеском, но клинок был похож на самого Бостика: твердое, смертоносное оружие в блеске церемонии и помпы.

Их маленький отряд остановился перед ним, и Кенходэн хотел опуститься на одно колено, но сигнал Бостика остановил его. Губернатор оглядел их четверых долгим неподвижным взглядом, затем протянул руку, чтобы принять от помощника богато запечатанный свиток. Он щелкнул по печати ногтем большого пальца, и наступила тишина, когда кусочки воска упали на ковер. Жесткий шелест пергамента был громким, когда он развернул свиток и прочистил горло, а затем раздался его гнусавый голос, излучающий ясность, силу и привычку командовать.

- От Кормака, из Дома Кормака, Его Дома и Имени Девятого, императора Топора, повелителя гор Ист-Уолл, великого герцога Дварвенхейма, герцога и протектора Норфрессы, губернатора колоний Контовар и короля Мэн-Хоум, всем, кто слышит эти слова, приветствую.

- Знайте, что мы очень рады выразить нашу благодарность Венситу, лорду Рума; принцу Базелу Бахнаксону, прозванному Кровавой Рукой, защитнику Томанака; Кенходэну из Белхэйдана; и Элрите, пограничной стражнице клана Торм, которые своей силой и мужеством так умело защитили нашу крепость Саут-Кип от существа, призванного самым темным колдовством как проклятие для нашего народа. Знайте, что это наша воля, чтобы этим защитникам нашей империи был дан свободный доступ для всех границ и крепостей, и что все, что они могут попросить у офицеров нашей короны, будет дано им так, как если бы мы приказали им нашим собственным голосом. И также наша воля состоит в том, чтобы, когда они достигнут своих нынешних целей, они предстали перед нами в нашей столице Экс-Холлоу, чтобы мы могли поблагодарить их лично и преподнести им дары, которых они так щедро заслуживают от нас.

- Дано нашей рукой и печатью в этот восемнадцатый день Йенконто в тысяча триста девяносто восьмой год падения Контовара.

Голос Бостика прервался. Он позволил пергаментному свитку снова со щелчком свернуться и оглядел собравшихся, как ястреб, прежде чем высоко поднять свиток.

- Услышьте слова нашего короля-императора и прислушайтесь к ним!