I

- Итак, Корин, как ты думаешь, что все это значит?

- Отец, если бы я знал это, я бы также умел читать мысли, предсказывать погоду, выбирать лошадь-победительницу и определять, куда делся мой левый носок, - ответил сэр Корин Гарвей, и граф Энвил-Рок рассмеялся.

- Думаю, мы, вероятно, можем сделать по крайней мере несколько предположений, Райсел, - предложил сэр Тарил Лектор. Граф Тартариэн сидел с одного конца стола для совещаний, чистя ногти кончиком перочинного ножа, удобно откинувшись на спинку кресла и положив каблуки сапог на сиденье кресла, обычно предназначавшегося графу Крэгги-Хилл. Лично Гарвей подозревал, что Тартариэн не совсем случайно выбрал именно это кресло.

- Ну, в таком случае, Тарил, угадай сразу, - пригласил Энвил-Рок.

- Для начала, - сказал Тартариэн. - Капитан Этроуз попросил поговорить только с нами четырьмя, а не со всем советом. Во-вторых, мы все знаем, насколько сейджин близок к императору, и - если я не ошибаюсь - к императрице тоже. В-третьих, не будет присутствовать архиепископ Мейкел.

Он сделал паузу, подняв левую руку, чтобы полюбоваться своими ногтями, и Энвил-Рок фыркнул.

- И что именно эти три соображения подсказывают вашему мощному интеллекту?

- Сильно подозреваю, что добрый капитан собирается передать нам сообщение, - ответил Тартариэн, глядя через пальцы на своего старого друга. - Учитывая отсутствие архиепископа, я бы также заподозрил, что это исключительно светское послание. Возможно, это то, о чем Церковь не хочет знать.

- В таком случае, как вы думаете, почему он так долго ждал, чтобы доставить его?

- С этим немного сложнее, - признал Тартариэн. - С другой стороны, мы знаем, что они получают постоянный поток сообщений. Так что, скорее всего, это то, о чем он не знал, пока Кэйлеб не отправил ему депешу.

- За исключением того, милорд, - почтительно вставил сэр Чарлз Дойл со своего места рядом с Гарвеем, - что Кэйлеб и Шарлиэн уехали в Теллесберг больше месяца назад. Это означает, что они сейчас в море, что немного затруднило бы отправку любых сообщений сейджину Мерлину.

- Опрометчивые и импульсивные молодые люди, которые указывают на пробелы в логике своих старших, плохо кончают, - заметил Тартариэн, ни к кому конкретно не обращаясь, и Дойл (которому было не так уж намного лет меньше чем графу) усмехнулся.

- И все же, Тарил, в его словах есть смысл, - сказал Энвил-Рок.

- Конечно, есть. Если бы он был не прав, я бы просто уничтожил его смертоносной силой своей собственной логики и покончил с этим. Как бы то ни было, я вынужден признать, что понятия не имею, почему сейджин так долго ждал, чтобы обсудить с нами, что бы это ни было. Вот! - Он начал работать над ногтями другой руки. - Я признал это. Я подвержен ошибкам.

- Успокойся, мое трепещущее сердце, - едко сказал Энвил-Рок, и настала очередь Гарвея рассмеяться.

Правда заключалась в том, что никто из них понятия не имел, о чем капитан Этроуз хотел с ними поговорить. За исключением, конечно, того, что Тартариэн почти наверняка был прав относительно того, от имени кого будет говорить сейджин. С другой стороны, атмосфера в зале совета была значительно более спокойной и уверенной, чем всего несколько месяцев назад.

Гарвей все еще горько сожалел о смерти отца Тимана, но решение Уэймина убить его явно стало поворотным моментом здесь, в Мэнчире. Гарвей не собирался делать никаких чрезмерно оптимистичных заявлений о триумфе, но после ареста Уэймина количество случаев насилия резко упало, а казнь бывшего интенданта вызвала не протесты и беспорядки, а нечто гораздо более близкое к огромному вздоху облегчения. На дверях по всему городу все еще висели плакаты против Чариса. Сторонники Храма продолжали собираться в своих собственных церквях, следуя за своими собственными священниками. Отряды чарисийских морских пехотинцев продолжали привлекать сердитые взгляды, даже время от времени раздавался свист, но на самом деле никто больше не бросал мертвых ящерокошек. На самом деле, они даже не бросали перезрелые помидоры.

Чарисийская оккупация все еще была источником негодования, но большинство жителей Корисанды - по крайней мере, на юго-востоке - казалось, были готовы согласиться, хотя и неохотно, с тем, что чарисийцы делали все возможное, чтобы не наступать на них.

Тот факт, что вице-король генерал Чермин скрупулезно соблюдал как местные законы, так и привычные обычаи, где это было возможно, не повредил. И тот факт, что чарисийцы, очевидно, доверили основную миротворческую службу в княжестве стражникам Гарвея, также не остался незамеченным для корисандцев. Критическое испытание во многих отношениях наступило, когда трое морских пехотинцев из Чариса изнасиловали молодую фермерскую девушку. Гарвей отправился прямо к Чермину, и реакция вице-короля была быстрой и решительной. Он приказал арестовать подозреваемых насильников, возбудил военный суд и приказал стражникам Гарвея привести свидетелей из Корисанды. Допрос адвоката защиты был резким, но этим свидетелям было оказано полное доверие, и вердикт суда был быстрым. Военные уставы устанавливали только одно наказание за насильственное изнасилование, и виновные были отправлены для казни на ту самую ферму, где произошло преступление.

Это тоже был не единственный случай быстрого и беспристрастного правосудия. Справедливости ради, таких инцидентов было гораздо меньше, чем ожидал Гарвей. На самом деле, он, к сожалению, осознавал, что его собственная армия, когда он сопротивлялся вторжению чарисийцев, совершила больше преступлений против подданных князя Гектора, чем захватчики. Конечно, были и другие нарушения - чарисийцы могли вести себя хорошо, но вряд ли они были святыми! Воровство, мародерство, случайные драки или избиения и, по крайней мере, две смерти, одна из которых явно была результатом самообороны со стороны чарисийца. И все же подданные княжества были вынуждены, многие против своей воли, признать, что "оккупанты" действительно были полны решимости обеспечить справедливость, а не только власть Чариса.

А еще есть Стейнейр, - подумал Гарвей. - Этот человек страшен. Это просто неестественно. Он чарисиец и еретик... и думаю, что он, вероятно, мог бы уговорить ящера-резака есть из своих рук.

Его губы дрогнули в полуулыбке, но он не был уверен, что эта мысль была полной гиперболой. Мейкел Стейнейр ни разу не извинился за раскольнический пыл Церкви Чариса. Он так же последовательно проводил грань между Церковью Чариса и сторонниками Храма в каждой своей проповеди, как и в самой первой, и никто из тех, кто видел и слышал его проповеди, ни на мгновение не мог усомниться в его непоколебимой преданности этому расколу. И все же, несмотря на всю несокрушимую силу его личной веры и ожесточенное неповиновение викарию и храмовой четверке, он излучал мягкость, доброту, которую могли отрицать только самые фанатичные.

Многие из этих фанатиков поступали именно так, но Гарвей наблюдал, как Стейнейр шел по нефу соборов и церквей по всей столице. Он видел, как "иностранный архиепископ", "еретик-отступник" и "слуга Шан-вей" останавливался, чтобы возложить руку на головы детей, поговорить с родителями этих детей, останавливал целые процессии, чтобы сказать слово здесь, благословить там. Должно быть, это был сущий кошмар для людей, ответственных за то, чтобы сохранить ему жизнь, потому что никто не мог гарантировать, что в этих домах Бога не было спрятанных кинжалов.

И все же он все равно это сделал. Он протянул руку, обнял, поприветствовал. И каждый в каждом из этих соборов и церквей слышал рассказ о том, что случилось с ним в соборе Теллесберга. Они слышали, что он знал из прямого и личного опыта, как легко было бы кому-то повторить это нападение. И, зная это, он все же решил идти среди них, рискуя именно этим.

Архиепископы не должны были быть такими. Они должны были быть царственными. Предполагалось, что они будут посещать свои архиепископства раз в год. Они могли отслужить мессу в соборах, прилегающих к их дворцам, но они не ходили в маленькие церкви, такие как церковь святой Кэтрин или святых торжествующих Архангелов. Они проходили мимо прихожан, как князья Матери-Церкви, которыми они были, не останавливаясь, чтобы подержать ребенка на руках, или успокоить больного малыша, или дать нежное благословение скорбящей вдове. Они распространяли постановления и правосудие Матери-Церкви, и они управляли, но они не подхватывали грязного шестилетнего ребенка на руки, смеясь и щекоча, не обращая внимания на свои изысканно сшитые сутаны, когда они отправлялись навестить один из детских домов Матери-Церкви.

Корисанда понятия не имела, что с ним делать. Если уж на то пошло, Гарвей и сам не был уверен, что думать о Стейнейре. Он не привык сталкиваться со святыми... Особенно, - подумал он более мрачно, - в облачении архиепископа.

Конечно, он не святой - он был бы самым первым, кто настоял бы на этом! Но до тех пор , пока не появится что-нибудь получше... Звук открывающейся двери вырвал его из размышлений, и его глаза прищурились, когда в зал совета вошел Мерлин Этроуз.

Сейджин подошел к столу для совещаний и учтиво поклонился. - Милорды, благодарю вас за то, что позволили мне поговорить с вами, - сказал он.

- На самом деле не думаю, что когда-либо была большая вероятность того, что мы не "позволим" вам поговорить с нами, - сухо сказал Энвил-Рок.

- Возможно, и нет. - Мерлин улыбнулся. - Тем не менее, нужно поддерживать видимость.

- Действительно, нужно. - Энвил-Рок задумчиво склонил голову набок. - Уверен, вы не удивитесь, обнаружив, что мы размышляли между собой о том, почему именно вы хотели поговорить с нами, сейджин Мерлин. Правильно ли я понимаю, что вы здесь по делу императора и императрицы?