ГЛАВА СЕМНАДЦАТЬ

У меня холодеет внутри.

Я замираю, с любопытством ожидая, продолжит ли Ной. Когда он этого не делает, мне ничего не остаётся, кроме как ему подыграть.

Я скрещиваю руки на груди и, уперев локоть в ладонь, постукиваю, постукиваю, постукиваю по подбородку — теперь я полностью в образе. Затем произношу профессиональным голосом лечащего врача.

— Эти чувства... они приходят и уходят?

— Нет. На самом деле, они становятся только сильнее. Их совершенно невозможно игнорировать. В последнее время они полностью подчинили себе всю мою жизнь.

Я хмыкаю, будто это меня сильно беспокоит.

— Неприятно. Какие-нибудь другие симптомы?

— Бабочки. Потные руки. Сбивчивая речь.

— Звучит как приговор.

Я подхожу ближе и протягиваю руку, чтобы пощупать его лоб.

— Жар.

— Правда?

— Боюсь, что да. Ну-ка, покашляй.

Ной кашляет.

— Да, как я и предполагала. Даю тебе одну, максимум две недели.

Мы оба разражаемся смехом.

Я хочу отступить, но он ловит мою руку, держит, как нежный цветок, внимательно на нее смотрит. Я стою как вкопанная и не сопротивляюсь.

Я — редкое животное, с которым он никогда раньше не сталкивался. Ной проводит по моим пальцам, по каждому из них, вверх, вниз, снова вверх, пока не достигает основания моего большого пальца и не проводит от него вниз к моему пульсу. Пульс подскакивает, и Ной чувствует это.

Ловит мой взгляд.

— Одри, ты когда-нибудь думала...

— Нет. Я никогда не думаю. Если в этом нет необходимости.

Он смеется и садится, отпустив мою руку.

Ной раздраженно проводит пальцами по волосам. За эти несколько часов после дождя его темные пряди высохли и теперь мягкие и блестящие. Если Ной когда-нибудь обзаведется детьми, надеюсь, у них будут его волосы.

Он снова начинает говорить, отчасти взволновано, отчасти будто забавляясь:

— Боже. Ты... ты... я не знаю! Я никогда не встречал такую, как ты. Я был прямо на пляже, знаешь — ты на самом деле трусиха. Ты будешь вечно от этого прятаться, да? Если я не сподвигну тебя на этот разговор, он никогда не состоится.

Теперь, когда Ной сидит на краю кровати, мы с ним почти на одном уровне глаз, опасно близко, но я не делаю шаг назад. Он только что назвал меня трусихой. Я хочу доказать ему, что это не так.

— Итак, поцелуй...

Ной вздыхает, чувствуя облегчение от того, что я об этом заговорила.

— Поцелуй был настоящим. Я поцеловал тебя, потому что хотел этого. Я хотел этого уже давно.

Вау.

Как вам такая честность?

— Я знаю, что ты чувствуешь то же самое. Не думаю, что это не взаимно, — Ной в панке распахивает глаза. — Господи, скажи мне, что это взаимно. Иначе я умру прямо сейчас.

Мой мозг так устроен, запрограммирован на противоречия с Ноем, что даже когда я сталкиваюсь с неопровержимыми доказательствами правдивости его слов, то все равно спрашиваю:

— Поклянись, что это не какой-то тщательно спланированный розыгрыш, в котором ты убеждаешь меня влюбиться в тебя, а затем разбиваешь мне сердце и перед всеми этим хвастаешься. Это не что-то типа того?

— Как ни странно, нет, я не пытаюсь воспроизвести сюжет подросткового фильма начала 2000-х. Я говорю правду.

Вау.

Обалдеть.

Просто... вообще обалдеть.

Я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть всю эту чушь.

— Что именно ты предлагаешь, Ной?

— Прекращение военных действий.

— Интересно. И надолго?

Ной с трудом сдерживает улыбку.

— Навсегда, Одри.

Думаю, он понимает, что все еще меня не убедил.

— Позволь мне доказать, что я говорю правду. Дай мне неделю. Никаких подлых розыгрышей. Я не буду макать твои волосы в чернильницу. Не буду тыкать в тебя палкой на перемене. В следующую субботу ты пойдешь со мной на свидание.

— Зачем?

Ной вскидывает руки и пожимает плечами.

— О, я не знаю. Так делают нормальные люди. Я закажу тебе поесть. В конце мы, может, поцелуемся.

По моей спине пробегает дрожь.

И все же я заставляю его ждать. Я хочу, чтобы по его лицу катились бисеринки пота. Я хочу, чтобы он нервничал от предвкушения. Если все это реально...

Возможности безграничны.

— Хорошо.

Я протягиваю ему ладонь, пока у меня еще не сдали нервы.

— Хорошо, — повторяет он мне в ответ.

Мы пожимаем руки, тряся ими снова и снова, а наши лица расплываются в улыбке.

Затем я вздыхаю, вполне себе довольно.

— Ну, теперь, когда мы с этим разобрались, мне нужно, чтобы ты помог мне убрать этот чердак. Если будем работать вместе, то, возможно, к утру закончим.

Ной со стоном тянется ко мне и, обхватив меня за талию, затаскивает к себе на кровать.

— Мы ложимся спать, — настаивает он и доя наглядности выключает лампу. Мы погружаемся в темноту.

— Мы вдвоем не поместимся на этой кровати.

Мы с Ноем напоминаем клубок из спутанных ног и рук.

— Поместимся. Прижмись плотнее к стене.

— Моя щека расплющена по ней, в прямом смысле этого слова. Я задыхаюсь.

—Не драматизируй.

Ной переворачивается так, что теперь мы оба лежим на боку, лицом к стене с окном. Я — маленькая ложка, он — большая. Мы соприкасаемся везде. Моя спина прислонена к его груди. Его рука лежит на моей талии. Наши колени согнуты, а ноги прижаты друг к другу. Моя попа прямо у него в паху. У-ла-ла. Я должна была догадаться, что все эти годы он был на взводе. Бедный Ной. Если я ему действительно так нравлюсь, как он говорит, это сродни пытке.

— Просто... не обращай внимания. Это пройдет.

Ной сдвигается и пытается приспособиться там, внизу, но это не помогает.

Я хитро улыбаюсь в темноте.

Видимо, от старых привычек трудно избавиться, потому что мне нравится знать, что я так на него действую. Знать, что вся власть в моих руках. И если я чуть-чуть качну бедрами...

Ной хватает меня за талию.

— Остановись ради бога.

— Прости. Просто пытаюсь устроиться поудобнее.

Он выругивается себе под нос, и моя улыбка становится еще шире.

Но моя победа недолговечна, потому что чем дольше я лежу, тем душнее становится в комнате. Я начинаю потеть. Перед сном я забыла снять свитер. Вдобавок к плохому воздухообмену и теплу от тела Ноя, я буквально задыхаюсь.

Я не вижу другого выхода.

— Подожди секунду, — говорю я, приподнимаясь, чтобы снять свитер.

Слава богу, что сейчас темно, иначе он бы увидел мое декольте в этом платье.

Я наклоняюсь над ним, чтобы бросить свитер на прикроватную тумбочку, а затем ложусь обратно. Если при этом мои сиськи с ним соприкоснутся, эй, это маленькая кровать. У меня по-другому не получается.

Когда я возвращаюсь в позу маленькой ложки и прижимаюсь к нему, Ной уже совсем твердый. Признаться, я его провоцирую.

— Нечего смущаться, — говорю ему я. — Это случается со многими парнями. Если через несколько часов не пройдет, мы просто отвезем тебя в больницу.

Очевидно, я зашла слишком далеко, потому что в мгновение ока Ной переворачивает меня на спину и склоняется надо мной. Я беспомощна. Его колено зажато между моих ног, руки по обе стороны от моей головы, он нависает надо мной.

Я, как могу, сдерживаю вопль, чтобы не напугать семью Джузеппе. Это как раз то, что нам сейчас нужно — все они бросятся сюда, чтобы помочь мне отбиться от Ноя.

— Ты играешь с огнем, — предупреждает он.

В темноте я едва могу разглядеть его лицо, но могу представить, что оно выглядит зловеще.

— Ты доказал свою правоту, — слегка задыхаясь, говорю ему я.

Но даже сейчас я ничего не могу с собой поделать. Я запускаю руку ему под рубашку и прижимаю ладонь к прессу, который весь день так хотела потрогать. Это, мягко говоря, приятно.

— Одри.

Звучит так, будто он стискивает зубы. Мне действительно нужно остановиться.

«Прекрасно».

Я поднимаю руки и размахиваю белым флагом.

— Хорошо. Прости. Я буду вести себя хорошо.

Я предполагаю, что сейчас Ной с меня скатится, удовлетворившись моими извинениями, но вместо этого он плавно опускается, и я чувствую, как его восхитительное тело прижимает меня к матрасу. Лежа на мне, Ной кажется огромным и угрожающим. Он трется коленом у меня между ног, делая свою грязную работу. Каким-то образом он точно знает, где нужно тереться, и я задыхаюсь. Ной посмеивается и прижимается губами к моей шее, прямо под ухом.

— Это случается со многими девушками, — язвительно говорит он мне. — Если через несколько часов не пройдет, мы просто отвезем тебя в больницу.

Так вот как все будет происходить.

Мы можем говорить о прекращении военных действий, что-то в наших отношениях может и впрямь измениться, но я сомневаюсь, что мы с Ноем когда-нибудь сможем жить в мире. Тигр не может поменять свои полосы, и нам это слишком нравится. Око за око — наша любимая игра.

Удовлетворенный тем, что вызвал у меня ту же реакцию, Ной слезает с меня, и мы перестраиваемся в исходное положение.

— Постарайся немного поспать, — говорит он, откинув мои волосы в невероятно нежном проявлении чувств.

Это первый случай, когда я понимаю, что полностью обречена. Если Ной проявит ко мне доброту, я влюблюсь. Мгновенно.

Как только я закрываю веки и пытаюсь расслабиться, я понимаю, что не сомкну глаз. Я могла бы сейчас встать и избавить себя от проблем, но мне слишком хорошо лежать здесь, прижавшись к Ною. Странно, да. Чуждо, определенно. Но и хорошо. Приятно. Безопасно. Когда я в последний раз так себя чувствовала? Джефф никогда не давал мне чувство защищенности. Он не любил обниматься, говорил, что ему это неприятно.

Я никогда не представляла, каково это — спать в одной постели с Ноем. Он относится к этому с большой заботой. Старается дать мне как можно больше места, не переваливаясь через край. Поворочавшись, Ной устраивается позади меня, и когда его дыхание становится ровным, и он засыпает, я немного расслабляюсь, зная, что теперь, когда Ной спит, он больше не сможет причинить мне никаких неприятностей.

Я почти привыкла к весу его руки на моей талии, но мне еще многое нужно переварить после прошедшего дня.

Теперь, когда я осталась наедине со своими мыслями (ужасающими мыслями) я проигрываю в голове каждую деталь моего общения с Ноем от пляжа до машины и этой комнаты, и когда заканчиваю и все еще не чувствую усталости, то повторяю все заново.