— Ты хочешь, чтобы я остановился? — спрашивает он, целуя меня от груди до шеи.

Я качаю головой.

— Я еще не решила, имеешь ли ты право мечтать обо мне.

От его ответного смешка у меня между ног вспыхивает жар. Это восхитительное наслаждение, которого я никогда раньше не чувствовала, и я растворяюсь.

Талант скользит руками под мой зад и встает на ноги. Я обхватываю его ногами и стягиваю рубашку с его рук, обнажая его эффектную грудь. Его руки мускулистые, но не неприятные, а грудь стройная и подтянутая. Он кладет меня на свой стол, стуча ручками, скрепками или чем-то еще. Бумага каскадом падает на пол, покачиваясь взад-вперед, как на медленных качелях, прежде чем приземлиться рядом с моим лифчиком и его рубашкой.

Я провожу пальцами по его спине, вжимая кончики пальцев в твердые мышцы, когда они движутся под его горячей кожей. Он приподнимается только для того, чтобы посмотреть мне в глаза, залезая мне под платье. Запустив руки в волосы, я выгибаю спину, поскольку настоящая похоть оставляет меня беззащитной и нуждающейся.

— Давай, — шепчу я, затаив дыхание, обхватывая ступнями его бедра сзади, — Ну же. Ну же. Ну же.

Прохладный воздух касается моего горячего центра, вызывая мурашки по позвоночнику. Я едва слышу звук открывающегося и закрывающегося ящика из-за звона Таланта, расстегивающего ремень. Протягивая руку между нами, я расстегиваю его молнию, а он разрывает обертку презерватива зубами.

— У нас нет всей ночи, — дразняще говорю я, ложась на стол. Я шире раздвигаю перед ним колени, вытягиваю руки над головой, чтобы в предвкушении ухватиться за край стола.

Темные волосы Таланта падают ему на лоб, когда он прижимается ко мне. Он опускает голову ниже, ниже и ниже, пока его рот не зависает прямо над моим. Запах мяты в его дыхании достаточно близок, чтобы чувствовать его на моих губах.

— Обычно я не…

Подняв бедра со стола, я прерываю его на полуслове и говорю.

— Просто трахни меня.

Я не хочу слышать о том, что он обычно этим не занимается, особенно когда у него в ящике офиса есть презервативы. Вызов киски никогда не является чем-то, что они обычно делают. Их слабое понимание невинности ничего мне не сделает. Мне от этого не становится лучше или хуже, потому что обычно я ничего не чувствую.

Решительность ослабляет напряжение, когда он хмурит брови, заканчивая любые сомнения, которые возникают у него по поводу того, чтобы трахнуть эскортницу. Общество не понимает, почему люди вроде Таланта платят за секс. Общество не понимает, что сложность и статус идут рука об руку, и через некоторое время ставить под сомнение подлинность и мотивы каждого в его жизни становится обузой.

Плата за мою компанию отбрасывает драму и переходит прямо к хорошим частям без каких-либо условий.

Проституция — старейшее занятие в мире не просто так.

Я растянулась для этого человека — в его власти. Я крепче сжимаю и скрещиваю лодыжки вокруг его ног, притягивая его ближе, открывая себя шире. Его член касается внутренней стороны моего бедра, и я вскрикиваю, зажигая безумие в Таланте. Он не удосуживается развязать мои трусики. Ни у кого из нас не хватит терпения на те считанные секунды, которые потребуются для этого.

Он тянет их в сторону и толкается в меня одним длинным, сильным толчком.

Воздуха нет.

Моя голова откидывается назад. Моя спина выгибается над столом. Я разжимаю губы, чтобы вдохнуть, но из комнаты высосали кислород.

По моему телу пробегают мурашки, ощущение такое необыкновенное, я невесомая.

Ничего из этого не практикуется, рутина… часть работы. На моем языке нет сценария. Мое тело ничего не делает в надежде заставить его кончить быстрее, покончить с этим. Мурашки по коже настоящие. Стон, который, наконец, касается моих губ, непроизволен, и единственное что я могу сделать, это не взорваться.

Талант хватается за стол над моей головой, рядом с моими руками, и использует его в качестве рычага, когда вытаскивает и загоняет член обратно внутрь меня. Я отпускаю край стола, обвиваю руками его шею и держусь. Твердая древесина содрогается под нами, еще больше бумаги падает на пол, и телефон вместе с ней.

Я прижимаюсь губами к его шее, где пульсирует его пульс, размазывая помаду по его коже. Мои соски касаются его груди, добавляя массу ощущений, которые я не могу обработать. Это уже слишком. Это больше, чем я когда-либо имела. Больше, чем я когда-либо позволяла.

Он обращает на меня всю силу своих серых глаз, выражая обеспокоенность, которую его тело не чувствует, когда он снова и снова врезается в меня.

Нормально ли это, они спрашивают.

— Сильнее, — отвечаю я.

Талант Ридж — это чистая мужественность.

Он контроль.

Он власть.

Он сила.

Я вонзаю ногти в его спину и кусаю его острую челюсть зубами. Я слизываю жар на его щеках и провожу пальцами по его волосам, оттягивая их на затылке.

— Сильнее, — командую я.

Я теряю сознание, когда он толкается в меня, толкается, и толкается, и толкается до упора, поглаживая мой клитор, наполняя меня полностью. Если бы он не прижал меня к столу своим членом, я бы отлетела.

Я бы уплыла, чтобы меня больше никогда не видели.

Когда я так высоко и не могу представить, что может быть лучше, чем это, Талант наматывает мои волосы на кулак и оттягивает мою голову назад. Его мягкие губы скользят по моему плечу вверх к моему горлу, прежде чем остановиться у моего уха.

— Хорошая девочка, — шепчет он, когда мое тело растворяется под его прикосновениями.

Я держу его во время его кульминации, покачивая бедрами, встречая его толчок за толчком, пока мы не насытимся и не запыхаемся. Он опирается на предплечья надо мной, лениво целуя мою разгоряченную кожу. Я закрываю глаза, падая жертвой временного блаженства после такого хорошего секса, и медленно провожу пальцами вверх и вниз по его спине.

Реальность — это постепенный спуск, изо всех сил пытающийся прорваться через непривычную легкость. Он начинается с медленного моргания в тумане, пока мои глаза не становятся широко открытыми и я не осматриваю офис. Небо теперь темное, и город светится искусственным светом. Мои руки и ноги кажутся бескостными, а спина кричит, протестуя против твердой древесины подо мной.

Талант все еще внутри меня, я не спешу заканчивать нашу договоренность. Работающая девушка во мне знает, что время еще не истекло, и типичная двадцатилетняя девушка, которой я являюсь, хочет насладиться этим моментом — таким же непривычным, как и привязанность после секса. Но невесомость становится тяжелее и плотнее, учащается сердцебиение, а легкие охватывает паника.

Что произошло?

Что я только что сделала?

— Встань, — говорю я, шлепая Таланта по рукам, — Пожалуйста. Позволь мне подняться.

Талант отступает, подтягивая штаны. Он не застегивает ремень и не застегивает рубашку. Он предлагает мне руку, чтобы я села, но я встаю из-за стола, прежде чем соображаю. То, что я стою на своих собственных ногах, не избавляет от подкрадывающейся клаустрофобии, затемняющей края моего зрения. Мое платье свернуто вокруг талии и перекручено, и я не могу найти свой лифчик.

— Он здесь, — говорит Талант. Он вежливо смотрит в другую сторону, протягивая мне лифчик.

— Спасибо, — бормочу я, пытаясь застегнуть его сзади.

— Послушай, Кара, — начинает он. Его челюсти напрягаются, и он засовывает руки в карманы, — Мне нужно извиниться.

Я усмехаюсь, стягивая платье вниз по бедрам.

— Не беспокойся.

Он делает шаг ко мне, но останавливается, когда я делаю шаг назад. Талант запускает пальцы в волосы и тяжело выдыхает. Его щеки все еще окрашены в красный цвет, а в глазах читается свежее траханье. Его штаны сидят низко на бедрах, а моя помада размазана по его коже.

— Мне нужно, чтобы это осталось между нами, — говорит он, опуская взгляд в пол. Он качает головой, прежде чем встретиться со мной взглядом, разбивая мне сердце сожалением, которое отражается на мне, — Это не потому, что ты мне не понравилась… я наслаждался этим. Но моя семья…

Приглаживая руками волосы, я сдерживаю разочарование и вину, лежащие на дне живота, и заставляю себя вернуться в свою роль Кары Смит. Это слабая попытка проявить равнодушие, когда все, чего я хочу, это согнуться пополам и заплакать. Ограничение моих эмоций едва ли преодолимо, но Талант этого не признает.

— Я знаю все о твоей семье, Талант. Тебе не нужно беспокоиться о том, что я скажу что-то, что может навредить твоей репутации. Осторожность — часть моей работы.

— Ты ничего не знаешь о моей семье, — Талант становится очень, очень неподвижным. Он прищуривается, глядя на меня, и спрашивает, — О чем ты говоришь? Твоя работа?

— Знаешь что, — я протягиваю ему руку, — Это на мне.

— Что именно на тебе? — он спрашивает. Цвет его глаз темнеет, а руки сжимаются в кулаки.

Я сжимаю губы, чтобы не рассмеяться от того, как плохо все обернулось. Именно в этой ситуации я не нарушаю свои собственные правила, и это больше не повторится.

— Раньше ты хотел сказать, что обычно не спишь с эскортни…

Талант хмурит брови и щиплет переносицу.

— Я собирался сказать, что обычно не трахаю потенциальных клиентов в своем офисе. Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Ты врешь, — моя кровь стынет в жилах.

Он указывает на меня.

— Ты эскортница? Я не нанимал эскортницу. Я не видел тебя ни ризу в своей гребаной жизни.

Моя сумочка лежит на полу между нами, открытая после падения. Я делаю шаг вперед, чтобы забрать ее, но Талант отступает, как будто меня нужно бояться.

— Не понимаю, во что ты играешь, — говорю я, поднимая сумочку с пола. Я направляюсь к двери, — Но тебе не нужно беспокоиться о том, что я что-нибудь расскажу. Твоя тайна в безопасности со мной.

— Я тебя не нанимал, — говорит он, кипя.

— Кто-то сделал это, — я повышаю голос, — Кто-то из этого офиса назначил встречу. Извиняюсь за путаницу, но ты не казался слишком сбитым с толку, когда трахал меня на своем столе.