Наши тела движутся плавно, в такт музыке, Леви танцует лучше, чем я думала. Я знала, что он умеет двигаться, но не думала, что он может настолько расслабиться, чтобы танцевать.

Мой рот изгибается, и я снова увеличиваю темп, опускаюсь ниже и медленно поднимаюсь обратно, его взгляд обжигает, пронзая меня. Он приподнимается, хватаясь за заднюю часть моих бедер и проводя руками по ним к заднице, хватка крепкая, и он притягивает меня ближе. С каждым чувственным движением мы не оставляем сомнений в том, что этот танец — демонстрация того, как наши тела жаждут друг друга.

Я хватаюсь за лацканы его пиджака, прижимаясь верхней частью тела к его груди под тяжелый ритм песни. Он трет мои соски о его грудь, пока мне не приходится прикусить губу, чтобы не закричать и уголок его рта приподнимается, осознание наполняет тлеющий взгляд. Леви кладет руку на середину моей спины, его мозолистая ладонь оставляет теплый след на обнаженной коже.

Мы оба двигаемся вместе, как одно целое, и я знаю, что будет дальше.

Когда наши рты сталкиваются, это прилив греховного жара, танцпол тает вокруг нас. Я провожу кончиком языка по кольцу его губ, стону, когда он рычит, погружая пальцы в мои волосы, чтобы удержать, пока он пожирает мой рот. Он целует меня до головокружения и я прижимаюсь к нему, чувствуя твердую длину на своем животе. Какая-то дикая часть меня хочет вскочить и обхватить его ногами, чтобы его член оказался между моих ног, там, где я так хочу его.

Но прежде чем успеваю это сделать, он вырывается, как и раньше. Его глаза — расплавленный вихрь запретной тьмы, обещающий поглотить меня целиком. В нем есть что-то дикое, что притягивает меня еще больше — мне нравится его дикая необузданность.

— Достаточно, — грубо говорит он.

— Тогда почему ты продолжаешь целовать меня, как будто умрешь, если этого не сделаешь?— бросаю я вызов.

Его глаза прыгают туда-сюда между моими, пока проводит языком по кольцу своих губ и зарывается лицом в мою шею, сжимая бедра.

Если это он едва сдерживает себя, то что будет, если сорвется и пойдет дальше поцелуев?

— Все в тебе меня заводит, — бормочет он в горло, приникая ртом к моей покрасневшей коже, как будто не может удержаться от этого каждый раз, когда пробует ее на вкус. — Ты заставляешь меня хотеть того, чего я не могу иметь.

— Кто сказал, что ты не можешь? Жизнь, в которой ты отказываешь себе в том, чего хочешь, — унылое существование. — Я думаю о том, как я, наконец, последовала этому совету, чтобы перестать играть в игру моего отца, требуя независимости, которую хочу, один маленький бунт за раз. — Бери то, что хочешь. Я пообещала себе, что перестану позволять другим управлять мной, и теперь делаю только то, что делает меня счастливой, что позволяет следовать за своим сердцем. Если мое сердце хочет тебя, Ворчун, кто я такая, чтобы отказывать ему в этом?

— Если я возьму то, что хочу, меня никто не остановит. — Он покусывает меня за ухо, ловя, когда я выгибаюсь от возбуждения, которое он вызывает во мне. — Я буду поглощать тебя, пока не поставлю клеймо на каждом дюйме твоего тела и души.

Мои пальцы впиваются в материал его кожаной куртки. Это первый раз, когда Леви прямо признается, что хочет меня. — Я не останавливаю тебя. На самом деле, я бы очень хотела, чтобы ты сделал именно это, пожалуйста.

— Ты должна. — Он фыркает, его горячее дыхание посылает мурашки по коже. — Потому что я слишком многого хочу, всегда слишком много. Хочу разрезать твою одежду своим ножом и взять тебя прямо здесь, но я бы убил любого за то, что видел тебя такой.

— Леви. — Я вздрагиваю, слишком возбужденная образами, которые он создает в моей голове.

— Я всего лишь испорченный монстр, принцесса, а ты... ты не создана для тени. Мы не можем. Если переступлю эту черту, пути назад не будет.

— Я бы шагнула во тьму, чтобы быть с тобой, — шепчу я, касаясь его щеки.

Леви позволяет это на мгновение, веки опускаются до полуопущенных, затем он отстраняется, качая головой.

— Нет. — Это окончательный, но вымученный ответ.

Леви оставляет меня одну посреди других танцоров, но я никогда не бываю одна, когда он рядом. Его пристальный взгляд приковывает к месту, одновременно предупреждая всех остальных и меня, что он не позволит никому прикоснуться ко мне — но и себя он удерживает от того, чтобы сделать то же самое. Неважно, как сильно мы оба этого хотим.