— Я буду приманкой, — объяснила Слоан с озорной ухмылкой, оставшись в нижнем белье и открыв сумочку, чтобы достать рыжий парик, который она спрятала в вакуумном пакете.

Пока она доставала его и начинала поправлять на своем черном пучке, я осторожно развернул Уинтер и начал расстегивать для нее платье.

— Ты выглядишь съедобной независимо от того, что на тебе надето, дикарка, — вздохнул я, проводя пальцами по ее позвоночнику, и в ответ на мое прикосновение по нему пробежала дрожь. — Но это платье чертовски отвратительно.

Вместо ожидаемого мною смеха она повернула голову так, чтобы посмотреть на меня через плечо.

— Не так отвратительно, как мои шрамы, — объяснила она, и я увидел вспышку обиды и ненависти в ее глазах от признания причины, по которой она надела этот ворох ткани.

— Да пошли они все, кто так думает, — прорычал я, злясь на причину, по которой она надела эту одежду. — Твои шрамы только подчеркивают твою красоту, моя дикарка. Не позволяй никому говорить тебе обратное.

Она решительно кивнула, затем подняла руку и сняла с горла тяжелое ожерелье-чокер, бросила его на пол и топнула каблуком.

Мне захотелось наклониться вперед и поцеловать ее, но поскольку Эрнандес уже охотился, у нас не было времени терять его. Слоан и Рокко нужно было убираться отсюда как можно быстрее.

Наконец я расстегнул платье настолько, что смог стянуть его с нее, и с тоской застонал, глядя на нее, стоящую в одном нижнем белье.

— Давай сначала выберемся отсюда, stronzo (п.п. мудак), — рявкнул Рокко. — Тогда у тебя будет двадцать минут, чтобы заняться всем, чем тебе, блядь, захочется.

Я проклинал его вполголоса, предлагая платье Уинтер Слоан, не глядя на нее, так как мой взгляд был прикован к моей девочке. Слоан поменяла платья местами, и я предложил Уинтер ее зеленое атласное платье. Она взяла его, прижав к груди, как раз в тот момент, когда Слоан начала ругаться.

— Что это за уродливая штука? — сказала она, когда Рокко начал застегивать на ней пуговицы, и я не удержался от смеха, глядя на нее в кипах темно-синего материала, который больше подходил для прабабушки на похоронах, чем для красивой женщины на изысканном балу.

— Я сорву его с тебя зубами, когда мы вернемся домой, и покажу тебе, каким сексуальным оно может быть, principessa²⁸, — пообещал ей Рокко, и она засмеялась, поправляя свой рыжий парик, бросая взгляд на волосы Уинтер, чтобы уложить их как можно более похоже.

— Ты собираешься заставить его следовать за тобой? — Уинтер задохнулась, когда до нее дошло, что происходит, и Слоан ободряюще улыбнулась ей.

— Да, но не волнуйся за меня, у меня наготове нож и самая агрессивная сторожевая собака в городе, которая держит меня за руку. — Она улыбнулась Рокко, когда он закончил застегивать пуговицы на ее платье и прижался голодным поцелуем к ее губам.

— Чертовски верно, жена, — сказал он ей. — И я думаю, что позволю тебе оставить этот парик, когда мы вернемся домой, я смогу притвориться, что шокирован тем, что это не твой натуральный цвет, когда окажусь между твоих бедер.

Слоан шлепнула его, притворившись возмущенной, а он укусил ее за ухо с собственническим рычанием, которое говорило о том, что он шутит лишь наполовину. Слоан забрала маску Уинтер, оставив свою собственную рядом с раковиной, так как она завершила свое преображение, а я остался смотреть на каждый дюйм прекрасного лица моей дикарки.

— Пора идти, — твердо сказал я, схватив брата за плечо и толкнув его к двери.

— Ладно, ладно, — согласился Рокко, протягивая руку Слоан и обхватывая ее за талию, когда она шагнула к нему. — Я напишу тебе, как только мы выберемся наружу, и они не начнут нас преследовать. Фабио подготовил машину для побега на другой стороне улицы. Встретимся у Фрэнки, когда все будет готово.

— Удачи, — серьезно сказал я, глядя между ними двумя, когда они снова вышли из туалета и дверь медленно закрылась за ними.

Тишина повисла густая и тяжелая, и я медленно повернулся, чтобы посмотреть на мою дикарку.

Мы так давно не виделись, слишком давно не были наедине, и каждое мгновение, которое я тратил на охоту за ней, на тоску по ней, казалось, лишь приводило меня к этому. И теперь я не знал, что сказать или сделать в первую очередь, чтобы показать ей, как много она для меня значит.

Никто из нас не произнес ни слова, и воздух в маленькой комнате стал тяжелым от ожидания, мы просто смотрели друг на друга, упиваясь друг другом и пробуя желание, которое росло между нами.

Уинтер все еще прижимала платье Слоан к груди, но ее пальцы медленно разжали ткань, пока она не уронила его, и оно соскользнуло вниз по изгибам ее тела, как разлившаяся вода, так что она осталась передо мной в черном бюстгальтере и стрингах. Поверх трусиков она надела подтяжки с подвязками, а из-за высоких каблуков, которые она носила, ее ноги казались длиннее, чем когда-либо. Мобильный телефон, который Фрэнки передал ей, был засунут в одну из них, и я с ухмылкой посмотрел на него.

— Я скучал по тебе больше, чем можно выразить словами, куколка, — вздохнул я, мое горло сжалось, а слова стали грубыми от вожделения.

— Покажи мне, как сильно, — ответила она, ее голос дрожал, а грудь тяжело вздымалась и опускалась.

Мой взгляд блуждал по ней, и я сделал шаг ближе, затем еще один, пока наши тела не разделял всего один дюйм, и это пространство было заполнено тяжелым дыханием нашей потребности.

— Когда я смотрю на тебя, я чувствую себя нищим, стоящим перед своей королевой, — сказал я ей. — Как будто я смотрю на что-то гораздо более чистое и лучшее, чем я, и как будто я очерняю тебя, просто находясь в твоем присутствии. Как будто я делаю тебя грязной, просто думая обо всех способах, которыми я хочу поклоняться тебе.

— Тогда сделай меня грязной, горный человек, — взмолилась она, задыхаясь, все еще не прикасаясь ко мне. — Заставь меня почувствовать тяжесть короны, которую ты возложишь на мою голову.

Я не сводил с нее глаз, а затем медленно опустил рот к ее ключице, где на ее плоти был шрам в форме полумесяца, и провел языком по его длине.

Она вздохнула, когда я поцеловал ее, и я застонал от этого звука, вырвавшегося у нее, мой член набух в штанах, так как я жаждал получить больше ее. Всю ее.

Моя маска задевала ее кожу, когда мой рот двигался по ее плоти, но когда я поднял руку, чтобы снять ее, она остановила меня голодным стоном. Как будто она хотела, чтобы я не снимал ее, дьявол в красной маске, расписывающий ее тело в грехе.

Я знал, что должен был обратить внимание на дверь позади меня, но мы должны были остаться здесь, чтобы план сработал, и у нас было время, чтобы убить его. Я так долго ждал, чтобы она снова была со мной, что был бессилен игнорировать эту потребность во мне или в ней тоже. Мы могли действовать быстро. И мы оба нуждались в этом слишком сильно, чтобы отрицать это.

Мой рот переместился к следующему шраму на ее плоти, и я поцеловал его тоже, медленно перемещаясь по нему ртом, пробуя ее кожу и целуя каждый маленький кусочек доказательства того, насколько она сильна. Я ненавидел и любил эти шрамы в равной степени. Я ненавидел то, что они напоминали мне обо всем, что ей пришлось пережить, и в то же время я любил силу, с которой каждый из них сохранился. Мне нравилось, что она носила их как воин, гордясь огнем в своем нутре и силой своей души, и мне нужно было, чтобы она знала, как я ценю каждый из них, что я вижу в них именно то, что они символизируют, и что в моих глазах они делают ее только красивее.

Я двигался ниже, отыскивая каждую отметину на ее плоти по памяти, а она прижимала руки к стене позади себя, борясь с желанием прикоснуться ко мне в ответ, купаясь в том, как я поклоняюсь ей, и позволяя мне не торопиться, заново знакомясь с каждым сантиметром ее тела.

Когда я спустился достаточно низко, я опустился перед ней на колени и откинул голову назад, чтобы посмотреть на нее снизу вверх, пока она пыхтела надо мной.

— Скажи мне, что ты все еще хочешь меня, как раньше, дикарка, — умолял я ее, мои руки обвились вокруг ее бедер, а все мое тело начало дрожать от предвкушения.

Мой член был тверд как железо в штанах, и я желал ее так, что понимал, что мы не сможем удовлетвориться одним разом, но я, черт возьми, собирался попробовать, если она этого хотела.

— Не будь со мной нежным, Николи, — предупредила она. — Мне не нужен утонченный мужчина, которого видит мир, когда смотрит на тебя. Мне нужен жестокий зверь, который убивал ради меня. Мне нужен мужчина, покрытый кровью моих врагов, и я хочу забыть, что меня когда-либо звали Сашей, и быть просто твоей дикаркой.

Мой взгляд потемнел от ее слов, а сердце забилось в диком ритме, когда я резко встал, переместив хватку на заднюю поверхность ее бедер и подняв ее с пола. Я распахнул дверь в туалетную кабинку рядом с нами и занес ее внутрь, закрыв дверь щелчком пальцев, прежде чем впечатать ее спиной в стену. Мои губы встретились с ее губами в пылком, отчаянном, грязном поцелуе, в котором были и язык, и зубы, и потребность.

Ее ноги плотно сомкнулись за моей спиной, и я обхватил ее задницу одной рукой, чтобы удержать ее, а другой провел между нами и застонал, обнаружив, что ее трусики насквозь промокли.

Я отодвинул промокшую ткань в сторону, встретившись с горячим, влажным жаром ее киски, и ввел два пальца глубоко внутрь нее, заставив ее вскрикнуть.

Я поцеловал ее еще раз, почувствовав вкус крови, когда она прикусила мою нижнюю губу, и я безжалостно вводил и выводил свои пальцы из нее, большим пальцем нажимая на ее клитор, когда ее бедра сжались вокруг меня, а ее ногти впились в мою спину.

На четвертом глубоком толчке моих пальцев ее киска плотно сжалась вокруг меня, и она закричала мне в рот, только жестокость моего поцелуя не дала ее голосу разнестись эхом по всему туалету.

— Черт, детка, когда ты в последний раз испытывала оргазм? — обвиняюще произнес я ей в губы, расстегивая брюки и давая ей время прийти в себя. Потому что если она думала, что это было сильно, то она понятия не имела, чего я от нее хочу.