Мгновение спустя Фрэнки отвернулся, схватил Уинтер за руку и вывел ее из комнаты, оставив меня наедине с человеком, который внес свою ДНК в мое существование.

Мартелло прочистил горло и указал на кресла, стоящие у окон в пол. Я последовал за Мартелло к ним, и он сделал паузу, чтобы взять два стакана и бутылку скотча из винного шкафа, а затем занял место напротив меня.

— Это похоже на разговор, который будет легче вести с крепким напитком, даже если вкусы Фрэнки немного дешевы на мой вкус, — пробормотал он, наполняя бокалы до верха, несмотря на то, что еще не было девяти утра.

— Я уверен, что это пойло стоит больше ста долларов за бутылку, — прокомментировал я, но его взгляд сказал, что для него это дешевка. Вполне справедливо.

Я колебался недолго, прежде чем поднести стакан к губам и выпить все содержимое. Он обжег меня и наполнил мой живот огнем, но мне было наплевать. Я просто хотел снять напряжение.

— Прости, что не пришел и не встретился с тобой, как только ты вернулся в город, — начал Мартелло, глядя на меня поверх ободка своего стакана, когда он сделал глоток. — У меня есть только одно оправдание, но я надеюсь, что ты сможешь его понять.

— Продолжай, — подбодрил я, ожидая, задаваясь вопросом, насколько меня это волнует и хочу ли я вообще признаться себе, что меня задело то, что он так долго откладывал это.

Мартелло грустно улыбнулся мне, и на мгновение я увидел в нем частичку себя. В цвете его глаз и форме бровей. Это было так странно — смотреть на незнакомца и узнавать его так инстинктивно.

— Все эти годы назад, когда Джузеппе Калабрези ворвался в мой дом и убил мою жену и ребенка… когда я подумал, что он убил моего ребенка, во мне что-то сломалось. Это не может объяснить никто, кто не пережил подобного. Но я яростно любил твою мать, она и по сей день остается единственной женщиной, которую я любил и буду любить. Я — лишь часть того человека, которым был, когда она была рядом со мной. И мой мальчик, мой прекрасный мальчик с самыми большими карими глазами и самым легким смехом, который ты когда-либо знал…

Я затаил дыхание, когда в его глазах на мгновение блеснули настоящие слезы, и он переместился на край своего кресла, пристально глядя на меня, изучая мои глаза, как будто он искал того ребенка.

— Я подвел тебя, Анджело, — вздохнул он, и некоторые из твердых стен, которые я возводил вокруг своего сердца против этого человека, начали разрушаться. — Я подвел тебя, и я никогда не смогу это исправить. Я не могу представить, какую жизнь ты вел, и если бы этот подонок Калабрези был жив сегодня, уверяю тебя, я бы с огромным удовольствием разорвал его на куски за то, что он сделал, но я… — он посмотрел на меня так, словно у него не было слов, и я понял, что моя решимость не пускать этого человека в свою жизнь тоже рушится. Я видел, что с ним сделала потеря жены и ребенка. Более того, я видел, сколько времени он провел, думая обо мне и о жизни, которую я должен был прожить. Наверное, не меньше, чем я, когда считал себя сиротой, размышлял о том, что у меня могли быть настоящие родители. Именно поэтому я так жаждал одобрения и привязанности Джузеппе. Я просто искал это не в том месте.

— Мы ничего не можем сделать с прошлым, — сказал я, и в моем голосе прозвучало сожаление, которое я испытывал по этому поводу. — Но будущее принадлежит нам. Мы можем делать с ним все, что захотим.

Мартелло долго смотрел на меня, прежде чем поднести свой бокал к губам и осушить его содержимое одним махом, как это сделал я. Следующим движением он поднялся на ноги, сократив расстояние между нами так, что я тоже встал.

В тот момент, когда его руки сомкнулись вокруг меня, я вполне мог быть тем мальчиком, которого он потерял все эти годы назад. От него исходил аромат пряностей и сигар, и я готов поклясться, что он был мне знаком, успокаивал и умиротворял. Я ощущал себя рядом с ним как дома, что нельзя было объяснить иначе, как любовью. Он любил меня, своего ребенка, которого, как он думал, потерял, и в этом была какая-то глубокая красота, подобной которой я никогда не знал.

Когда мы крепко прижались друг к другу, у меня сжалось горло, и я постарался не потерять себя в сожалениях о той жизни, которая у меня должна была быть. С этого момента я мог прокладывать свой собственный путь. А это означало навсегда избавиться от лжи моего старого имени. Я был Ромеро по рождению и происхождению. И я наконец-то вернулся домой.

***

Еще два дня просиживания в квартире без дела в ожидании новостей от Фрэнки о Дюке и Клариссе заставили мои ноги чесаться. Каким бы огромным ни было это место и сколько бы дико дорогих и интересных вещей ни купил Фрэнки, чтобы развлечь себя и нас, пока мы здесь живем, мне нужен был свежий воздух. И Уинтер тоже.

Сначала Фрэнки был против, но в конце концов ему пришлось согласиться. Мы не могли оставаться здесь взаперти вечно, и я был уверен, что никто не сможет подобраться к Уинтер настолько близко, чтобы причинить ей какой-либо вред, если я буду рядом. Разумеется, я собирался носить с собой пистолет, спрятанный под курткой, и складной нож в кармане. Но мы просто собирались поужинать на пристани. Я и моя девушка. Это был шикарный ресторан, и я заказал столик на верхнем этаже с видом на воду, так что я не слишком беспокоился о том, что там может что-то случиться. Ресторан находился в глубине города, в районе Ромеро, и Мартелло уже распространил слух о моем истинном наследии, так что мне не нужно было бояться нападения со стороны кого-либо из них. Калабрези распались после смерти Джузеппе, и я все равно исчез. За последний год Ромеро практически полностью подчинили себе Синнер-Бэй.

Я привез Уинтер на Ferrari F8 Фрэнки прямо к парковщику, ожидавшему у ресторана. Я бросил долгий взгляд на ее потрясающее длинное черное платье. Оно было с разрезом вдоль одной ноги и настолько низким, что я знал, что мне захочется выколоть глаза каждому мужчине, который посмотрит в ее сторону сегодня вечером, но это стоило того, чтобы увидеть ее такой.

Слоан пришла помочь ей собраться и уложила ее рыжие волосы в узел из локонов, заколотых на затылке, несколько свободных прядей свисали вниз, щекоча шею и притягивая мой взгляд. На самом деле, если бы эта машина не была такой чертовски маленькой внутри, я бы точно остановился в каком-нибудь тихом месте по дороге сюда и затащил ее к себе на колени, чтобы показать ей, что я думаю о том, как она выглядит сегодня. Но так как на улице было слишком холодно, чтобы я мог нагнуть ее над капотом, мне придется подождать, пока я не привезу ее домой, прежде чем я смогу приступить к списку вещей, которые я запланировал для ее тела. И поскольку этот список становился все длиннее с каждой минутой, проведенной в ее обществе, я не думаю, что сегодня нам удастся поспать.

Я вышел из машины и быстро обогнул ее, бросив ключ парковщику, прежде чем открыть дверь для моей дикарки, которая сегодня выглядела не иначе как дикаркой. Она взяла мою руку с пылкой улыбкой, позволяя мне помочь ей подняться на ее высоченных шпильках, и тут же я обхватил ее за бедро и притянул к себе, направляя ее к дверям, где швейцар открыл их для нас и провел внутрь.

Мне даже не пришлось называть свое имя девушке за стойкой, ее глаза расширились от узнавания, когда она вышла вперед, чтобы поприветствовать нас.

— Сюда, мистер Вит-Ромеро. — Она так сильно покраснела, что я даже не удосужился упомянуть о ее промахе. Я и сам все еще часто забывал, что я Ромеро, так что не было ничего удивительного в том, что другим людям требовалось время, чтобы приспособиться. Черт знает, о чем они все думали. Год назад я был одним из самых крупных игроков в правлении Калабрези, а теперь я был здесь, прочно обосновавшись в ближнем кругу с Ромеро, объявив себя одним из них. Не то чтобы это имело значение, никто никогда не посмеет поставить под сомнение закон Мартелло Ромеро. Его слово значило больше, чем слово самого Бога в Синнер-Бэй.

Нас провели к столику на верхнем этаже, усадив возле широкого стеклянного окна, выходящего на залив, что давало нам иллюзию уединения, пока мы не смотрели в ту сторону, где в данный момент ели остальные посетители.

Я попросил официантку принести нам бутылку вина, и она ушла еще до того, как мы заняли свои места.

Я отодвинул для Уинтер стул, как настоящий джентльмен, затем взял ее салфетку и положил ей на колени, используя это действие, чтобы замаскировать момент, когда я скользнул рукой в прорезь ее платья и провел по ее бедру.

Я наклонился, чтобы поцеловать ее, и она тихо застонала, только для меня, чтобы я услышал, когда ее губы разошлись для моего языка, а бедра — для моих пальцев. Я дразнил пальцами ее трусики в течение слишком короткого момента и застонал от удовольствия, когда почувствовал, насколько она была влажной, и она застонала немного громче в моем поцелуе.

Я заставил себя снова отстраниться и занял свой собственный стул, ухмыляясь ей, медленно высасывая ее вкус из своего указательного пальца, а она прикусила нижнюю губу, пытаясь приглушить жар, который я пробудил в ее плоти.

— Это место прекрасно, — пробормотала она, оглядывая других посетителей ресторана, но ее голос оставался тихим.

— Оно меркнет по сравнению с тобой, — сказал я, не заботясь о том, насколько банально я звучал, глядя на свою девушку и пытаясь заглушить желание, которое я испытывал к ней, прежде чем затащить ее в уборную для быстрого секса. Не то чтобы это была ужасная идея…

— Саша? — прервал нас женский голос, и я поднял глаза, когда блондинка на огромных каблуках и в ненужном бюстгальтере пуш-ап, из-за которого ее огромные сиськи почти выпирали из платья, направилась к нам. — Это ты! — закричала она, подбегая к Уинтер, заливаясь громкими и несносными слезами. — Мы все так волновались! — она бросилась на Уинтер, как раз когда к нам подбежали еще четыре девушки и группа парней.