Хроникерская заметка в "Утре России" о трагедии дошла и до поселка и вызвала разные толки о том, что будет с григоровскими землями и имением.

Для Виктора имя Нины было отчасти связано со старшим братом, правда, эта связь полностью относилась к прошлому и вряд ли могла быть оживлена. Тем не менее он сообщил Макарию новость, ибо в ней при желании можно было разглядеть и возможность мирного будущего, женитьбы, спокойной жизни. Почему бы на фронте не помечтать? Когда-нибудь война лопнет, насосавшись крови, и наступит новая жизнь.

Эту мысль об обновлении Виктор высказал Нине Григоровой и ее гостям на новогоднем вечере в имении, куда он почему-то был приглашен. Впрочем, тут не было загадки. Макарий написал ей и просил присмотреть за младшим братом, что и было исполнено. Она даже вальсировала с Виктором, держа его при себе в качестве громоотвода настойчивых ухаживаний самоуверенного господина Симона, на что тот шутливо заявлял: "История, похоже, повторяется". Его намек был Виктору непонятен, но Нина все понимала и отвечала холодноватыми фразами, что господин директор ей интересен только как опытный промышленник экономист.

Виктор не дождался конца веселья, заскучал и задремал в кресле. Играл рояль, кто-то пел романсы.

Его отвели в какую-то комнату и, когда он разделся и лег, вошла Нина, спросила:

- Спишь? Ну хорошо. - И погладила его по лбу и щеке.

Он проснулся влюбленным. Хотелось ради нее сделать что-то великое, даже умереть. Но возраст! Малолетство было нестерпимо!

С той поры молодая вдова не забывала Виктора, передавала через хмурого кучера Илью то шоколад, то яблоки. Она уезжала в Таганрог, Новочеркасск, Ростов, где у нее были какие-то дела, а вернувшись, присылала за Виктором Илью и рассказывала о своих занятиях в военно-промышленном комитете. Должно быть, Виктор был единственным человеком, с кем она отводила душу. И родители, навязывавшие ей в мужья Симона, не занимали ее в той мере, как гимназист.

Макарий писал ей письма, она отвечала.

Читая листочки со штампом военной цензуры, Виктор постигал незнакомый возвышенный голос летающего над горящими и сожженными деревнями брата. Макарий рассуждал о Боге, которого здесь каждый призывает на помощь ежедневно, но почти все стремятся показать друг перед другом не то что безбожие, а явную бездуховность, готовность на любое зло. И признавался, что уже никогда не сможет быть прежним, довоенным, ибо познал и одурманивающую отраду бездуховности, и легкость убийства, и простоту перевоплощения из человека в животное.

Правда, Макарий избрал необычную форму своим умозаключениям: он описывал некоего знакомого, который доблестно воюет и порой любит пофилософствовать.

"Есть две цены за какое-нибудь село, местность, проливы, - писал Макарий. - Одну платит, подобно налогу, весь народ от самых низов до самых верхов. И все согласны, что определенным количеством потерь можно оплатить завоевание. Это цена мертвых.

Вторая цена - приучение к тому, что можно расплачиваться неприкосновенным запасом, измерять жизнь и совесть метрами территории и другими практическими соображениями. А это цена живых. Чем, например, измерена его планида? В заповеди ему трудно верить, ибо он знает, что вокруг него верят в более прозаические вещи. А что поддержит его?"

"Надежда, вера, любовь, - отвечала Нина. - Вот что тебя поддержит". Она не рассуждала о божественном и была удовлетворена каждодневной деятельностью. В ней она руководствовалась советами Симона, приобрела акции "Униона" и Новороссийского общества и выполняла заказы Особого совещания по топливу и отчасти Особого совещания по обороне.

Виктор не понимал, зачем это нужно. Объяснения выгодой его не удовлетворяли. Зачем богатому входить в долги и покупать иное богатство, зависящее от неустойчивых обстоятельств?

И странно было слышать ответ Нины о падении курса и о том, что, если деньги не пустить в дело, они обесценятся. Видно, англо-франко-бельгиец сильно заморочил ей голову.

А что же было в действительности? Война катилась к поражению, железные дороги не справлялись с перевозками, добытый уголь ложился в отвалы. Она ничего не соображала!

Однако госпожа Григорова смотрела дальше сегодняшних печалей и ожидала, что после войны наступит пора восстановления, тогда и выяснится, кто был дальновиднее.

Разве спрос на уголь с каждым днем не растет? Еще как растет! На железо, рельсы, фугасные гранаты к пушкам образца 1902 года, передки, сами пушки - разве не растет?

Ей хотелось убить двух зайцев: промышленного, то есть получать доход, и патриотического, то есть помогать державе воевать.

Виктор не мог здесь быть советчиком, да она и не звала его, общалась с мосье Симоном, представителем Азовско - Донского банка, горными инженерами, путейцами, служащими "Униона" и Новороссийского общества. Ее молодость, свобода, зеленые глаза и темный румянец на смуглых щеках - вот обстоятельства, которыми юная промышленница умело пользовалась, как бы предоставляя им всем кредиты, заставляя их состязаться друг перед другом. Нина играла с взрослыми мужчинами и считала, что если один в чем-то не уступит, то другой тут же будет рад ей услужить.

Вскоре о Викторе почти забыла. Он ждал, когда позовет поговорить о Макарии, будущем, самосовершенствовании.

От Москаля он услышал, что Нина говорила шахтерам речь, называла их совладельцами и уверяла, что будет блюсти их интересы, ибо она зависит от них, а они - от нее; внесла деньги в кассу рабочего кооператива, организовала воскресную школу и фельдшерский пункт.

Она еще дитя-капиталистка, определил ее достояние Иван Платонович, скоро эти фокусы кончатся, не может быть мира у хозяина с работником, прогресс всегда хочет пить нектар из черепов.

Виктор возражал: Нина была не такая.

Москаль согласился, да, конечно, она другая, и потому жалко, что она пропадет.

А как ей помочь? Как спасти?

Виктор написал об этом Макарию, надеясь, что старший брат сумеет на нее повлиять возвышенным словом и напомнит об иных ценностях. Напрасно надеялся. Брат увидел в ее деятельности большой смысл.

Виктор встретил Нину случайно на проспекте, кинулся к ней, и Илья был вынужден остановить. Рядом с ней сидел мужчина в форме горного инженера, мешал откровенному разговору. Нина сказала, что скоро уедет в Таганрог, что у нее много дел и она торопится. Ее глаза как будто посерели.

Инженер взглянул на Виктора, стал смотреть в небо. Гимназист явно вызвал в нем скуку.

- Чего ты хотел? - спросила Нина.

Виктор только смог попросить за Миколку, чтобы она устроила его в школу десятников.

Она кивнула и стала поворачивать голову к своему спутнику, упуская Виктора из вида.

- Нина! - сказал он непроизвольно.

- Что?

- Тебе Макарий пишет?

- Ах, Витюша, - упрекнула она. - Потом поговорим, не сейчас.

- До свидания, - сказал Виктор.

И Нина уехала надолго. Он предчувствовал, что она уезжает почти навсегда со своим темно-синим в золотых пуговицах важным спутником, но все же не так безнадежно надолго.

Она просто исчезла на полтора года.

Для тех, кто следил за курсом рубля, было ясно, что финансовая система империи не выдержала напряжения. Кредит был подорван; любой гимназист понимал, что нет смысла давать взаймы, если тебе вернут меньше, чем ты давал; здравый смысл требовал либо пускать деньги в дело, рисковать, спекулировать, либо переводить капитал за границу в твердую валюту.

Но что было делать Родиону Герасимовичу Игнатенкову? На куры и яйца цены росли, но еще быстрее дорожали тужурки, сапоги, плуги, уголь, лопаты, ведра.

Шахтеры кричали о прибавке, ибо их заработок тоже не поспевал за дороговизной. Приходил Миколка, заявлял:

- Протрите глаза от жирного заплыва! Где мы хорошо живем?! Попробуйте поработать в шахтах на наших работах, подышите воздухом с мертвым газом и всеми углеродами, а тогда мы вас послушаем! Отработав упряжку, шахтер и дверей не откроет сам!