Глава 4

Антониа

Тихо ступаю по клубу и кладу шлем на деревянную стойку бара. Взгляд падает на мужчину, стоящего за ней, и из горла вырывается стон. Как можно сделать ужасный день еще хуже? Встретить парня, которого, по моему мнению, я когда-то любила.

Серхио, более известный в наших краях как Хаунд (прим.перев.: бабник), отворачивается от полностью заставленных алкоголем полок и встречается со мной взглядом. Приподняв проколотую бровь, он буквально впитывает меня в себя. Было время, когда его взор возбуждал и заставлял чувствовать себя желанной. Потом я поняла, что не особенная, что он одинаково смотрел на всех с сиськами и вагиной – отсюда и его прозвище.

– Так, так, так. Неужели сама принцесса пожаловала, – игриво поддразнивает Хаунд.

Уголки моих губ приподнимаются. Жаль, что он такой придурок, потому что в постели он просто рок-звезда, и на него приятно смотреть. Он намного более суровый, чем красавчик-коп, и его взгляд далеко не такой пьянящий. Господи.

Я только что призналась себе, что нахожу взгляд полицейского пьянящим?

Что, черт возьми, со мной не так?

Качая головой, отвлекаюсь от бывшего соседа по кровати и захожу за барную стойку.

– Отвали, Хаунд, я не в настроении, – ухмыляюсь, хватая бутылку текилы с полки.

– Эй, я еще не записал ее в журнал, – предупреждает он, пытаясь вырвать текилу у меня из рук.

Игнорируя его, я откручиваю крышку. Не теряю времени даром и, потянувшись за рюмкой, подношу бутылку к губам, делая большой глоток. Жжение распространяется по горлу и согревает грудь. Еще пара рюмок и, может, мне удастся забыть о сегодняшнем дне.

– Вау, – говорит Хаунд. – Возможно, стоит быть аккуратнее с этим, принцесса. Текила – жесткая хрень. Но ты ведь любишь пожестче?

Вот идиот.

Убрав бутылку ото рта, вытираю губы тыльной стороной ладони и закатываю глаза.

– Знаешь, что я ненавижу больше всего на свете? Когда кто-то называет меня принцессой.

– Все здесь зовут тебя принцессой с тех пор, как ты появилась в утробе матери, – отвечает Хаунд. – Теперь это внезапно стало проблемой?

Нет, это является проблемой на протяжении многих лет, но никто не хочет этого признавать. Все говорят, что я избалована, и называют меня сучкой. Для всех, у кого есть нашивка мотоклуба, я неблагодарная заноза в заднице, которую они вынуждены защищать. Принцесса Танка ДеЛука.

Неприкасаемая.

Неебабельная.

В которую нельзя влюбляться.

К Хаунду относилось только первое и третье. У него не было загвоздок с тем, чтобы трахать меня, о чем мой отец так и не узнал. Боже упаси, чтобы нашивка Хаунда оказалась под угрозой из-за меня, маленькой сучки.

Сделав еще один глоток из бутылки, ставлю ее на стол и встречаюсь взглядом с парнем.

– Где Маус? – спрашиваю я, теряя терпение.

– Зачем он тебе? – интересуется Хаунд, убирая бутылку из зоны моей досягаемости. Я не спорю с ним. Вместо этого наблюдаю, как он выписывает чек в планшете и возвращает текилу на полку, откуда я ее стащила.

Маус – технарь, единственный из «Восставших из Ада», у кого есть талант к чему-то полезному. Он может сделать документы на новую личность и миллион долларов на оффшорном счете, и все это одним взмахом руки. Это также означает, что он может на скорую руку раздобыть копию моего водительского удостоверения, и я завтра начну работу стажера без каких-либо проблем.

Однако я не обязана Хаунду ничего объяснять.

– Можешь просто сказать, где он?

Он секунду обдумывает мой вопрос, кладет планшет на стойку и скрещивает руки на груди.

– Ты в курсе, что твой отец ищет тебя? – произносит Хаунд. – У него чуть крышу не снесло, когда я сказал, что ты сегодня устраиваешься на работу. – он делает паузу и упирается обеими руками в край стойки. Наклонившись вперед, Хаунд опускает взгляд на мой рот, и на долю секунды меня охватывает знакомое притяжение.

Может, он все-таки не придурок?

Может, это я?

Дура.

Дура, которая все еще реагирует на него, потому что одинока и несчастна.

– Почему ты не сказала отцу, что получила стажировку?

Самое плохое в том, что я вышвырнула Хаунда из своей постели и порвала связи с его членом – то есть потеряла в клубе свое единственное доверенное лицо. Быть дочерью Танка – неблагодарный труд, и иногда после занятия сексом, я говорила с Хаундом о происходящем в моей жизни. О том, чего я хотела достичь, и том, что надеялась увидеть. Не думаю, что он обращал внимание на мои откровения, но лежал тихо и не перебивал.

– Чтобы он отговорил меня? – отвечаю я со вздохом.

Хаунд качает головой. Выражение его лица становится жестким, когда он сердито прищуривается, глядя на меня.

– Ты когда-нибудь думала, что есть причина, по которой он так о тебе беспокоится? По которой тебе небезопасно разгуливать без охраны? Ради всего святого, как ты думаешь, почему он перевез тебя в клуб? – вскипает Хаунд.

Гнев переполняет меня и прежде, чем я успеваю передумать, хватаюсь за край столешницы и копирую стойку парня.

– Я не знаю, почему он перевез меня в клуб, он ни хрена мне не рассказывает. Лишь командует, будто я какая-то маленькая марионетка... будто я собственность. И вы все относитесь ко мне одинаково. Словно «Восставшие из Ада» владеют мной!

Хаунд придвигается ко мне еще ближе, и в его глазах мелькает нечто такое, что я не могу точно определить, но моя позиция не меняется. Когда ваш отец – король, вас мало что пугает.

– Срочные новости, принцесса, ты действительно принадлежишь нам, и тот факт, что ты постоянно ведешь себя безрассудно – является еще одной проблемой, которая не нужна клубу. Особенно сейчас, когда все так...

– Хаунд! – рявкает отец позади меня. – Достаточно.

Парень стискивает зубы от раздражения, когда его взгляд скользит за мое плечо. Не говоря больше ни слова, он отступает от стойки и поднимает руки вверх, словно сдается.

– Она вся твоя, Президент. Удачи.

– Что, черт возьми, это значит? – набрасываюсь я.

– Антониа, – отрезает отец. Его бруклинский акцент звучит сильнее, чем обычно. – В кабинет. Сейчас же, – грубо приказывает он.

Прекрасно.

Если я пойду туда, то знаю, что произойдет. Он скажет уволиться с работы или найдет какой-нибудь способ контролировать меня. Танк Де Лука всегда так делает. Он не хочет причинить вреда, просто не знает другого способа.

Когда хаос и беспредел являются проклятием существования, ничего нельзя с собой поделать. Вы пытаетесь контролировать то немногое, что можете. Например, дочь. Но я устала от того, что меня контролируют. Дело не в том, чтобы бросить вызов моему отцу, а в том, чтобы стать самой собой. Может, работа в «Спроси Иду» и не мое место. Давайте будем честными, если я продержусь неделю – будет чудо. Но это шаг в правильном направлении. Подальше от клуба.

Не желая встречаться взглядом с отцом, я отодвигаюсь от стойки и поворачиваюсь к нему спиной.

– Нет, – возражаю я.

Хаунд бормочет проклятие.

Прерывисто выдыхая, я заправляю волосы за уши и делаю шаг к двери.

– Антониа, куда, черт возьми, ты собралась? – снова рявкает отец. – Я сказал...

Я останавливаюсь на полпути и, наконец, разворачиваюсь к нему лицом. Его темно-карий взор мгновенно смягчается, и на минуту я становлюсь не женщиной, которая просит своего отца отпустить ее. На одну-единственную минуту я – его маленькая девочка. Маленькая девочка, чьи волосы он заплетал в косу, когда все дети в школе смеялись над ее дикими кудрями.

– Тоня, – бормочет папа со вздохом, проводя рукой по лицу.

Не знаю, сколько раз мы будем вести один и тот же разговор. Мечтаю, чтобы кто-нибудь просто подсказал, как мне ему объяснить, чтобы он понял. Я люблю отца, но ненавижу то, что он олицетворяет, и я устала чувствовать, что застряла на месте.

Сглотнув, заставляю себя посмотреть ему в глаза.

– Это – твоя жизнь, твой выбор, и никто не может отнять его у тебя. Все, чего я прошу – дать мне шанс выбрать ту жизнь, которую люблю я. – Папа не отвечает, но в этом нет ничего нового. – Я домой, – делаю паузу, чтобы проглотить комок, застрявший в горле. – Домой, папа, где находятся все наши семейные фотографии и стоит бабушкин фарфор в шкафу.

Домой, где нет места коррупции и хаосу.

– Пожалуйста, не ходи за мной.

* * *

Наверное, не следовало выбегать из клуба, не пообщавшись с Маусом по поводу водительского удостоверения, но нет, я повела себя как маленькая девчонка и проявила эмоции. Это до меня доходит, как только я въезжаю на своем «Харлее» на подъездную дорожку и опускаю подножку.

Без удостоверения Пенелопа не сможет принять меня на работу... Похоже, вместо того чтобы сортировать завтра скрепки и стикеры, придется подавать заявление на пособие по безработице.

Чувствуя себя обескураженной, снимаю шлем и перекидываю ногу через борт байка. Роюсь в заднем кармане в поисках ключа от дома, и желудок урчит, когда я направляюсь к двери. Еще одна вещь, которую следовало сделать – остановиться, чтобы поесть. Ни я, ни папа не были дома больше месяца. Если в холодильнике что-то и есть, то, скорее всего, оно протухло.

– Кудряшка Сью.

Да ну нахрен.

Жду, когда парни со скрытыми камерами выскочат из кустов, и пригласят меня на одно из тех шоу, где предлагают денежный приз за то, что напугали до смерти.

Медленно оборачиваюсь и, конечно же, встречаюсь взглядом с Марко. Чувствую, как в мое существо закрадывается истерика, и недоверчиво качаю головой.

– Прежде чем ты продолжишь и скажешь, что я преследую тебя, клянусь, я здесь не поэтому поводу, – защищается он, и мои глаза расширяются еще больше.

Такими темпами они просто вывалятся из головы.

– Тот факт, что ты стоишь на моей лужайке перед домом, доказывает обратное. Что ты здесь делаешь, и откуда, черт возьми, ты знаешь, где я живу?

– Ну...

– Нет, – перебиваю я, поднимая руки к голове. Запускаю пальцы в кудри и делаю шаг к нему. – Не отвечай. Разумеется, ты знаешь, где я живу, и, скорее всего, знаешь мою группу крови и какого цвета нижнее белье я ношу.