2. Данте Галло

Охрана в «Дрейке» жесткая, благодаря всем напыщенным политикам, пришедшим на гала-вечеринку. Богатые люди воспользуются любым предлогом, чтобы устроить себе праздник. Банкеты по случаю награждения, сбор средств, благотворительные аукционы — все это просто повод для них публично похлопать друг друга по спине.

В La Mer, ресторане моего отца, подают ножки камчатского краба, алые креветки и устрицы в половинках раковин, которые создают гигантскую башню из морепродуктов в центре фуршета. Мы дешево заплатили за эту работу, потому что сегодня мы не будем получать прибыль от креветок.

Я подъезжаю на своем фургоне к служебным дверям и помогаю кухонному персоналу выгружать ящики с замороженными моллюсками. Один из охранников заглядывает на кухню, наблюдая, как мы вскрываем ящики.

— Как это вообще называется? — говорит он, с ужасом глядя на алых креветок.

— Это лучшие креветки, которые ты не можешь себе позволить, — говорю я ему, ухмыляясь.

— О, да? Сколько они стоят?

— Сто девятнадцать за фунт.

— Да ну нахер! — он недоверчиво качает головой. — За эту цену лучше вытащите мне из океана русалку в натуральную величину с сиськами четвертого размера.

Как только мы благополучно убрали все продукты во встроенный холодильник, я киваю Винни. Мы ставим последний ящик под тележку для обслуживания номеров.

Винни работает в «Дрейке», иногда посыльным, а иногда посудомойщиком. Его настоящая работа — обеспечивать гостей определенными вещами — такими, которые достать немного труднее, чем свежие полотенца и дополнительный лед.

Я знаю его с тех пор, как мы бегали по Старому городу в кроссовках Человека-паука. Я стал чертовски большим, в то время как Винни остался прежним — тощим, веснушчатым парнем, с ужасными зубами, но с великолепной улыбкой.

Мы поднимаемся на служебном лифте на четвертый этаж. Лифт тревожно кренится под нашим общим весом. «Дрейк» — один из самых шумных отелей Чикаго 20-х годов — с тех пор он был отремонтирован, но не сильно. Здесь остались медные дверные ручки, хрустальные люстры, стеганые стулья и затхлый запах ковров и драпировок, которые не чистили последние пятьдесят лет.

Бьюсь об заклад, Дукули в бешенстве от того, что его заселили в какой-то типичный номер на четвертом этаже. У него есть вид на озеро, но до президентского люкса ему далеко. К несчастью для него, он не самый важный человек в городе на гала-вечеринке, даже близко. На этом конкретном мероприятии он едва входит в первую половину значимых персон.

Наверное, поэтому он все еще дуется в своей комнате, когда вот-вот начнется гала-вечеринка. Я чувствую запах сигарного дыма, просачивающегося из-под его двери.

— Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? — спрашивает Винни.

— Нет, — говорю я. — Ты можешь вернуться вниз.

На кухне все будут заняты делом. Я не хочу, чтобы Винни попал в беду или чтобы кто-нибудь его искал. Кроме того, я уже дважды имел дело с Дукули. Так что не предвижу никаких неприятностей.

Винни оставляет меня с тележкой для обслуживания номеров.

Я стучу в дверь — три стука, как договаривались.

Телохранитель Дукули открывает ее. Он типичный здоровенный и угрюмый тип, одет в хороший костюм, но выглядит так, будто живет на вершине бобового стебля.

Он впускает меня в номер, который состоит из двух спален с гостиной между ними. После быстрого осмотра, чтобы убедиться, что я пришел без оружия, он ворчит:

— Присаживайся.

Я устраиваюсь на ситцевом диване, в то время как людоед занимает кресло напротив. Второй телохранитель прислоняется к стене, скрестив руки на груди. Этот парень немного худее своего друга, с длинными волосами, собранными в хвост на затылке. Я хочу сказать ему, что быть приспешником с завязанным хвостом вышло из моды с последним фильмом Стивена Сигала. Прежде чем у меня появляется шанс, Дукули выходит из своей комнаты, яростно попыхивая сигарой.

Он уже одет в свой официальный смокинг, который обтягивает его живот. Он один из тех мужчин, которые выглядят практически беременными, потому что его вес сконцентрирован исключительно посередине, между тонкими руками и ногами. Его коротко подстриженная борода покрыта сединой, а густые брови нависают над глазами.

— Данте, — говорит он вместо приветствия.

— Эдвин, — киваю я.

— Сигару? — он протягивает первоклассную кубинскую сигару, тяжелую и ароматную.

— Спасибо, — говорю я, вставая, чтобы взять ее у него.

— Подойди к окну, — говорит он. — Нам поступила жалоба от администратора. Судя по всему, ни в одной из других комнат больше не курят. Куда катится эта страна?

Он кивает Хвостику, который поспешно открывает окно и поднимает створку. Задача не из легких, поскольку старое оконное стекло практически приварено к месту временем и прочностью. Там нет решетки — просто прямой спуск в четыре этажа к навесу внизу.

Я вижу лимузины, подъезжающие к обочине, из дверей которых выходят завсегдатаи вечеринок, женщины в ярких цветах драгоценных камней, мужчины в оттенках черного, серого и темно-синего.

Кроме того, я вижу велосипедистов, едущих вдоль берега озера, и искрящуюся голубую воду, перемежающуюся белыми парусами.

— Красивый вид, — говорю я Дукули, когда он зажигает мою сигару.

— Озеро? — усмехается он. — Я останавливался в королевском люксе отеля «Бурдж Аль Араб». Это ничто.

Я затягиваюсь сигарой, чтобы скрыть улыбку. Я знал, что он будет недоволен номером.

Эдвин Дукули — министр земель, шахт и энергетики Либерии. Но именно кровавые бриллианты оплачивают его часы Vacheron и здоровенные сигары. Подобно современному Марко Поло, он повсюду таскает с собой маленькие мешочки с бриллиантами, чтобы обменять их на любую местную роскошь, которую он жаждет.

У меня есть одна такая роскошь с собой. Спрятана под шестью дюймами льда в ящике с морепродуктами.

— Приступим?

Он еще раз указывает на гостиную. Я гашу сигару о подоконник и иду за ним.

Мы составляем забавную картину — четверо крупных мужчин, сидящих на стульях в бело-розовую полоску.

Я поднимаю ящик на журнальный столик, открывая крышку. Затем вынимаю вкладыш со льдом, под которым маскируется слой креветок, и открываю оружие внизу.

Я принес ему все, что он просил: три автомата Калашникова, четыре Глока, Ругер и один ручной гранатомет РПГ-7, обычно используемый для уничтожения танков. Я понятия не имею, что он планирует с этим делать — я подозреваю, что он однажды увидел это в кино и подумал, что это выглядит круто.

Там также лежит плотно завернутый килограмм кокаина. Хорошая, порошкообразная колумбийская дрянь. Глаза Дукули загораются, когда он видит это. Он достает из нагрудного кармана смокинга маленький серебряный нож и разрезает обертку. Зачерпывает горку порошка кончиком ножа, прижимает его к ноздре и усиленно затягивается. А затем втирает остатки на язык и десны.

— Ах! — вздыхает он, кладя нож обратно на стол. — Я всегда могу рассчитывать на тебя, Данте.

Своим людям он говорит:

— Спрячьте все это куда-нибудь подальше, где горничные не найдут.

Я прочищаю горло, напоминая ему о маленьком вопросе оплаты.

— Да, конечно, — говорит он. Он достает из того же нагрудного кармана маленький бархатный мешочек и передает его мне. Я высыпаю бриллианты на ладонь.

У меня в кармане лежит ювелирная лупа, но мне не нужно ее использовать, чтобы понять, что Дукули считает меня идиотом.

Алмазы мутные и мелкие. Размер и количество составляют менее половины стоимости, о которой мы договорились.

— Что это? — спрашиваю я.

— Что? — ворчит Дукули, притворяясь невежественным. Он не очень хороший актер.

— Это полное дерьмо, — говорю я.

Лицо Дукули вспыхивает. Его густые брови опускаются так низко, что я едва могу разглядеть блеск его глаз под ними.

— Тебе лучше следить за своими словами, Данте.

— Конечно, — говорю я, наклоняясь вперед со своего места и глядя прямо на него. — Позволь мне выразиться как можно более вежливо. Заплати мне то, что ты мне должен, гребаный подлец.

Здоровенный телохранитель хватает один из Глоков и направляет его прямо мне в лицо. Я игнорирую его.

Я говорю Дукули:

— Ты серьезно? Собираешься пристрелить меня посреди отеля «Дрейк»?

Дукули усмехается.

— У меня есть дипломатическая неприкосновенность, друг мой. Я мог бы застрелить тебя на крыльце полицейского участка.

— У тебя нет неприкосновенности от Наряда. Мой отец — Дон Чикаго. Или ты забыл?

— О да, Энцо Галло, — Дукули кивает, на его лице медленно расплывается улыбка. — Очень влиятельный человек. Или, по крайней мере, был таковым… Я слышал, что он лишился яиц, когда потерял свою жену. Это была твоя мать или он стал твоим отцом от какой-то другой шлюхи?

Моя мать уже пять лет в земле. Но не проходит и часа в день, когда я не думаю о ней.

Ярость бурлит во мне, как кипящее масло, наполняя мои вены.

Одним движением я хватаю со стола маленький серебряный нож и вонзаю его в шею Дукули. Я вонзаю его так глубоко, что половина рукояти исчезает вместе с лезвием.

Дукули хлопает ладонью по ране, выпучив глаза и беззвучно открывая и закрывая рот, как рыба, вытащенная из воды.

Я слышу щелк-щелк-щелк, когда здоровенный телохранитель пытается выстрелить мне в спину. Глок беспомощно пытается выстрелить. Я не настолько глуп, чтобы приносить заряженное оружие на оружейную сделку.

Однако я не сомневаюсь, что в пистолетах под их куртками полно пуль.

Поэтому я разворачиваю Дукули, используя его тело как мясной щит. Мне приходится приседать — он не такой высокий, как я.

Конечно же, Хвостик уже достал свой пистолет. Он делает шесть выстрелов в быстрой последовательности, пронзая грудь и выпирающий живот своего босса. Он знает, что Дукули уже мертв — теперь им движет месть.

Что ж, мной тоже.

Эти ублюдки пытались обокрасть меня. Они оскорбили мою семью.