Глава восемьдесят восьмая

Паулина

Битва наяву завершилась. Битва в наших снах бушевала с прежним жаром. Чтобы сдержать детей, выведенных из долины, потребовался полк солдат и наши с Гвинет, Берди, Эбеном и Натией общие усилия. Мы не один день будем успокаивать растравленные детские сердца. Ужасы бойни от нас не скрылись: до нашего лагеря бесперебойно доносились рокот взрывов и вопли. Перед самым концом я в отчаянии рухнула на колени и в молитве воззвала к Лие, прося небеса дать ей сил, уберечь, донести ее голос до венданцев.

Натия, сама еще ребенок, нашла ключик от детских душ — нужные, знакомые им слова. Временами казалось, только благодаря ей мы перетерпим ночь. Утром ребятишки по-прежнему испуганно тряслись, не давая себя тронуть, отшатывались. Нелегко будет завоевать их доверие. Оно не взрастет само собой за ночь, его не привить силой. Время и терпение — вот средство, и я была готова по шажку сближаться с детьми столько, сколько потребуется.

Трупы в долине и сотни раненых в лазарете пробудили в моей памяти Священное писание: как случилась Катастрофа, и уцелела лишь горстка людей. Сейчас было почти как тогда. Я поцеловала два пальца и возвела к небу: один за погибших, второй — за грядущих, и взмолилась, чтобы их узы разбились навеки.

Довольно жизней мы уже отдали небесам.

— С этим все, — заключил лекарь.

Он смыл кровь с рук и велел стражникам перенести Кадена в дальний угол шатра. Я не отходила ни на шаг.

Каден

Я потянулся ощупать ногу.

— Не отняли, не волнуйся.

Паулина отерла мой лоб влажной тряпкой.

В голове еще шумело снадобье, которым меня напоил лекарь. Шатер был битком забит ранеными — а таких шатров оказалось еще с десяток. Рук на всех не хватало, и мне светило еще три дня жить с щепкой в ноге. Так и тянуло дать Оррину вырезать ее ножом. Напротив меня на скатке лежал Тавиш, забинтованный от руки по шею. Половину его длинного хвоста как слизнуло. Он было махнул мне здоровой рукой — мимолетный жест — и тут же скривился от боли.

В другом углу сидел на ящике Рейф, и Берди мазала ему ладони заживляющим бальзамом. Ему забинтовали плечо и продели руку в повязку. Где-то снаружи Гвинет велела Гризу принести бадьи с водой, рядом Оррин рвал ткань на бинты.

Стоял шум, почти как при битве — но шум жизни, а не побоища.

— Капитан стражи? — коротко спросил я.

Паулина помотала головой.

— Ни следа.

Сбежал, трус. Он и еще полдюжины членов совета. Может, конечно, лежали они среди трупов, изувеченные до неузнаваемости…

— Если кто-то из них уцелел, на свет до конца жизни не покажется, — добавила Паулина. — Мы их больше не увидим.

Я кивнул. Хоть бы она оказалась права.

Рейф

— Как руки?

— Берди только что сменила бинты, — ответил я. — Через пару дней смогу держать вожжи.

— Славно.

— А твое плечо?

— Болит, но ничего, стерплю. А что, вывихнуть хочешь? Милости просим.

Я успел к обрыву в самое последнее мгновение. Секунда — и Лия последовала бы за Комизаром и Калантой. Окровавленной рукой я схватил ее и втянул обратно на камни. Хотя нас и потрепало, мы уцелели. Повезло. Я рассказал Кадену про Андреса, но труп так и не нашли. Возможно, брезалот затоптал лицо.

Дальбрек заплатил высокую цену. По подсчетам генерала Дрейгера, мы потеряли четыре тысячи солдат и, не воззови Лия к венданцам, кровопролитие не знало бы конца. Теперь-то даже Дрейгеру не приходилось сомневаться, что Комизар стер бы с лица земли Морриган, а следом и нас.

Дальбрек, Венда и Морриган сообща разгребали последствия бойни. Лия изо дня в день говорила с венданцами, готовя их к дороге домой.

— Через пару дней мы тоже начнем отход, — сообщила она. — Всех павших сожгли. Их столько, что ни одна братская могила не вместит.

— Джеб?

Они кивнула и зашагала прочь.

Лия

Минуло почти две недели. Часть убитых похоронили, часть сожгли — как Комизара. Так странно было видеть его бездыханное тело — пальцы, некогда сжимавших мое горло, рот, извечно таящий угрозу. Тот, кто взирал на армию до горизонта и мнил себя выше богов, теперь не отличался от тысяч других трупов.

— Пусть пес достанется зверью, — предложил часовой возле меня.

Видимо, заметил мою мрачность — на другую мысль она не могла навести. Я посмотрела на Каланту.

— Нет, — помотала я головой. — Комизар канул в прошлое. Остался только мальчик по имени Реджинос. Сожгите его вместе с ней.

Джебу устроили отдельный костер. Я заметила его утром после битвы среди груды трупов. Тогда я положила его голову себе на колени, и он открыл глаза.

— Ваше высочество, — прошептал он, весь грязный и в крови. В глазах же горела жизнь.

— Я с тобой, Джеб. — Я отерла ему лоб. — Все будет хорошо.

Джеб кивнул. Мы оба понимали, что он нежилец.

Он попытался натянуть улыбку, но вышла болезненная гримаса.

— Вот же угораздило, — застонал он, опустив глаза на пробитую грудь. — Очередную рубаху испоганил.

— Дырочка с ноготь. Я зашью. Или куплю новую.

— Крувасский лен, — напомнил Джеб сквозь судорожные хрипы.

— Я помню. Буду помнить до последнего вздоха.

Он задержал на мне протяжный, понимающий взгляд и спустя мгновение его глаза остекленели.

Я гладила его волосы. Шептала его имя. Отирала лицо. Баюкала на руках. Держала его так, словно в нем воплотились все, кого я утратила за год. Больше никто не падет по моей вине. Я зарылась лицом в его шею, из моих глаз брызнули слезы. Стиснув руку Джеба, я вспомнила нашу первую встречу: метельщик падает на колено со словами «мы здесь, чтобы отвезти вас домой». Стражник тронул мою руку — нет толка жаться к мертвецу, — но я оттолкнула его. Пусть хоть раз прощание будет… просто будет!

Над телом Джеба я плакала в последний раз. За ним на костер и в могилы отправилась тьма мертвых, но я не проронила и слезинки. После одной смерти сердце ноет. После тысячи — немеет.

Но рано или поздно я дам трещину. Рано или поздно задавленная боль вырвется наружу и повергнет меня на колени. Скорбь беспорядочна и непредсказуема, тогда как жизнь подчинена правилам. И правила запрещали мне опускать руки.

Многие сложили головы на поле боя. Перри, Маркес, главнокомандующий. Одни офицеры остались калеками, другие так же бросались грудью на врага, а на них — ни царапины. Из всего венданского совета оружие сложили только наместники Умброз и Карцвил. В них тоже зажглась надежда иного рода.

Не пострадал и генерал Дрейгер. После сражения он не остался в стороне и порой брал на себя самый трудный, душераздирающий долг. Мы вдвоем держали юного венданца, которому отнимали руку, застрявшую между шестерней в кошмарной махине Комизара.

— Должен перед вами извиниться, — заговорил он как-то по пути в лагерь. — Я был о вас худшего мнения.

— Пустое. Я тоже представляла вас другим: упрямым ослом с жаждой власти.

Он удивленно усмехнулся.

— А кого увидели?

— А увидела верного своему отечеству воина — верного до глубины души. Это достойный, но опасный путь, генерал. Может толкнуть на крайности, когда выбора не оставляют. Я знаю, о чем говорю. Молюсь, чтобы ни одной дочери Дальбрека не пришлось кровью добывать себе право быть услышанной, как мне.

Генерал замялся. Мой намек вышел лобовым.

— По этой причине вы сбежали со свадьбы?

— Каждый достоин любви. Искренней, а не по велению договора. Чужая воля, если не пытаться сжать ее в кулаке, на многое способна.

Обозы с провизией, набитые Комизаром до верху, почти не пострадали. На путь до Венды нам хватит. Я встречалась с кланами, плакала на их плечах, а они — на моем. Решимость, поминутно зрея, сплачивала нас, сращивала, как перебитую кость, и наши общие шрамы придавали нам сил. От титула Комизара я отказалась, зато от титула королевы…

День ото дня во мне крепли твердость и надежда, и все же в минуту прощания на выходе из долины в душе что-то дрогнуло.

Я обняла Тавиша и Оррина, Кадена, пожала руки генералам Хоуланду и Дрейгеру. Последний будто хотел еще что-то сказать, но лишь пожелал всех благ на прощание.

Рейф, шагнув вперед, с хлопком пожал руку Кадена. Они посмотрели друг на друга и молча кивнули, как бы обменявшись немыми словами.

А я глядела на Рейфа и пробуждала в памяти прошлое, лишь бы не думать о будущем. Вспоминала, как хмуро он впервые на меня посмотрел, как солнце играло на его скулах в Каньоне дьявола, как он замялся на вопросе, откуда родом. Вспоминала пятнышко пота в форме сердца на его рубахе, когда он смахивал паутину с карниза; с каким любопытством скользил пальцами по моей каве, как мы взвились перед нашим первым поцелуем, как Рейф со слезами на глазах сжимал меня на берегу ледяной реки.

Но ярче всего я вспоминала нашу пару украденных часов, когда весь свет канул в небытие.

— Лия.

Голос Рейфа вернул меня на землю. Стало жарко, свет солнца будто утроился.

Рейф подошел ко мне на глазах военных и Кадена. Об уединенности и речи не шло. Наверное, к лучшему.

— Тебя ждет Дальбрек, — произнесла я твердо.

От него не укрылся вопрос между строк. Рейф кивул.

— А тебя — Венда.

Тот же вопрос в его словах.

— Я дала слово. Как и ты.

— Как и я. — Он потупил глаза в землю. — Скоро мы пришлем делегацию с пактами. Вам и другим королевствам.

— Спасибо. Без Дальбрека мы не выстояли бы. Желаю вам счастья, король Джаксон.

Он не назвал меня в ответ королевой Джезелией. То ли не мог принять титула, то ли моего решения. Рейф никогда не разделял мою любовь к Венде.

Он устремил на меня протяжный взгляд. Секунды растягивались в часы.

— И я желаю тебе счастья, Лия.

И мы разминулись. Поехали каждый своей дорогой, но ради одной цели: проложить странам, которых мы любили всей душой, путь в будущее. Есть еще, чему стоит отдать себя в жертву — и не войти в число мертвых.

Обернувшись, я смотрела Рейфу вслед, и тут на ум пришли старые слова Гвинет: «Любовь… Приятная штука, если посчастливится ее найти».

Найти посчастливилось.

Но найти и удержать — это совершенно разные вещи.

Бескрайнее море венданцев колыхалось в ожидании только мое команды. Люди сияли надеждой, предвкушая будущее, которое я пообещала. Я подала знак, и наш бесконечный караван двинулся вперед — туда, где ждал дом.