Очевидцы

Пока мы высматривали новые тела, миссис Эштон протянул мне чашку дымящегося кофе. Это была уже моя вторая порция за утро, и на этот раз лучше, чем первая. Первая была с моей собственной кухни, а мой кофе не шел ни в какое сравнение с этим. У миссис Эштон была кофе машина. Может, и я когда-нибудь раскошелился бы на такую.

Вокруг нас стояла дюжина других людей, потягивающих дымящиеся напитки из кружек и наблюдающих за заброшенным домом на Саммердейл 201. Собрались почти все соседи — кроме миссис Чисхолм, ее муж все еще не построил пандус для инвалидных колясок, поэтому она сидела в своем кресле у эркерного окна. Я видел, как шевелятся ее губы, будто она пыталась завязать разговор, хотя ее никто не мог услышать. Или, может быть, она просто говорила сама с собой — или с Богом — о бедных детях, чьи останки вытаскивали из-под земли на том участке.

Ланс Ладвик принес раскладные стулья. И если бы мы так не боялись, что на нас будут косо смотреть, держу пари, один из нас уже давно раскрыл бы их. Но мы посчитали, что это будет невежливо.

Через некоторое время Лэнс сел в один из стульев и подтолкнул меня локтем.

― Я почувствовал запах последнего. Ты тоже?

― Думаю, что да, ― сказал я.

Почувствовал запах разложения. Он был отвратительным. Но я не сказал ни слова. Мне показалось, что это будет грубо по отношению к детям.

Время от времени мисс Бриннстул подходила к офицеру и просила сказать количество погибших. Каждый раз она возвращалась с новым числом, и каждый раз мы все смотрели на свои колени и недоверчиво качали головами. Я думаю, каждый из нас чувствовал себя немного виноватым. Мы все бывали в том дворе, ухаживали за газоном, сажали цветы и даже развешивали украшения перед Хэллоуином, чтобы хоть как-то замаскировать заброшенный дом, который был как бельмо на глазу. И никто из нас не знал о детях, похороненных там. И все же мы были там, ходили по ним, и между нами был всего фут земли или около того.

Первую жертву нашел Чарли Сойер. Собака Чарли, Оскар, умерла, и поскольку новый бассейн, веранда и патио занимали большую часть его двора, он решил похоронить старого Оскара на 201-м участке. За исключением того, что он капнул всего на два фута, прежде чем лезвие его лопаты перерезало ногу мальчика, который, как он полагал, пролежал там большую часть года.

Вот тогда-то и вызвали полицию, а за ней и коронера. И в течение часа квартал был заставлен новостными фургонами, неопознанными автомобилями, из которых высыпали сотрудники правоохранительных органов, криминалисты и несколько пожарных-добровольцев, которые помогали выворачивать двор наизнанку. Именно тогда соседи пришли на импровизированные поминки — хотя это больше походило на квартальную вечеринку — по тем бедным душам, которые были похоронены здесь.

Только после того, как Ральф Ваймер выкатил свою барбекюшницу, мы начали задаваться вопрос, не нес ли кто-то из наших ответственность за смерть этих детей. Я знал Ральфа лучше, чем кто-либо другой, и для меня этот человек сейчас просто хвастался новой покупкой. Я знал, что он получил премию на работе и на нее купил себе новый газовый гриль. Не думаю, что Ральф был настолько бесчувственным, просто он был идиотом. И как только стейки попали на угли, вокруг него собралось несколько парней, задающих вопросы о том, как приготовить то-то и то-то на углях. Какое-то время разговор шел о чистом тестостероне. Гриль, как правило, делал это. Смешайте его с попытками казаться крутым рядом со своей женщиной, в то время как через дорогу выкапывают тела, и у вас на груди вырастут волосы.

Тем не менее, именно тогда мы все начали задумываться, был ли кто-нибудь из живущих в нашем квартале способен на такое чудовищное зверство ― убивать детей. Я подслушал, как несколько человек начали распространять сплетни: а что насчет мистера Линкольна? Он полуночник, почти каждую ночь сидит на крыльце и читает до рассвета. Или Рик Венгер и то, как он, кажется, ненавидит детей, всегда орет на них за то, что они срезают через его задний двор, чтобы быстрее добраться до школы. Или парень Макферсонов, которого раньше времени демобилизовали из армии из-за проблем с психикой. Не уверен, чем именно он отличился, но, по всей видимости, у него серьезные проблемы с головой, раз дядя Сэм перестал ему доверять, и, возможно, нам тоже не следует.

Слушая, я пришел к выводу, что вы могли бы заподозрить любого из нас. Черт возьми, даже миссис Веймер. Она проводила больше времени, чем все мы вместе взятые на 201-м участке, ухаживая за многолетними растениями, высаженными ею же.

И Хэллоуин, в частности, вывел всех на улицу. Каждый из нас сделал свое пожертвование на декор в конце октября. Фонарики, надгробия из пенопласта и вырезы из плакатов. Благодаря нам дом был покрыт ими и окружен ими. Это было единственное время года, когда облупившаяся краска, разбитые окна и расколотое крыльцо придавали антураж окрестностям, а не стояли уродливой бородавкой в центре Хиллфилда района среднего класса.

Большая часть декораций была готова. Кроме «Джека-Фонаря». Как звезда на верхушке рождественской елки, которую приберегли напоследок. Кто-нибудь, обычно миссис Веймер, устанавливала на крыльце в день Хэллоуина фонарь «Джека», незажженный, чтобы дети не приняли дом за дом, предлагающий сладости, потому что дом сиял праздничным духом. Местные дети, конечно, знали, что дом заброшен, но иногда мы замечали тех, кто жил в нескольких кварталах от нас, с набитыми сумками, в поисках чего-то большего, с чем они могли справиться, блуждая по неизвестной территории. Эта мысль заставила меня задуматься, не оказались ли некоторые из этих детей погребенными под лужайкой 201 участка.

И вот он, Хэллоуин. Поди, разберись теперь.

Запах снова поразил меня. На этот раз я не мог игнорировать его. Он был сильнее, чем полный мусорный бак, оставленный на солнце летнем днем. Я встал, прикрыл рот и направился к Барбекю Веймера, где он переворачивал стейки и пил пиво со Стивом Линкольном.

― Я буду выкладывать еще много чего, Ричард. Попросил Сьюз разгрузить морозильник. Похоже, это будет долгий день. Угощайся.

Ральф указал на красный холодильник, стоявший на подъездной дорожке рядом с несколькими садовыми стульями. Я знал, что внутри было пиво. Ральф был большим любителем пенного напитка. Его редко можно было застать без него, но пьяным ― никогда. У меня были подозрения, что он часами потягивал одно и то же.

Было немного рановато пить, но я откинул крышку холодильника и достал бутылку «Stroh's». Стив никогда не пил одно и то же. Каждый раз он покупал новые фирмы, так что можно было только гадать, что могло быть в этом холодильнике. Стив протянул мне открывалку, и я открыл крышку.

― За детей, ― сказал я, затем сделал глоток.

― Что, черт возьми, за монстр сделал это, Рич? ― спросил Стив.

― Надеюсь, тот, кто будет гореть в аду за это.

― Ты думаешь, он все еще где-то здесь?

― Никто из нас ни черта не знает, и мы, возможно, никогда не узнаем.

― Некоторые говорят...

― Люди несут всякую чушь, ― оборвал я его. ― Мы все, так или иначе, выглядим виноватыми. Но не думаю, что кто-то из нас это сделал. Полагаю, что это уже давно безопасное место, я не думаю, что тот, кто убил этих несчастных детей вернется сюда.

― Скорее всего, один из нас должен был кого-то увидеть, ― вмешался Ральф.

― Вероятно, так и было, ― сказал я. ― Вероятно, мы списали его на кого-то из наших, кто следил за двором.

В тот день, среди сплетен, удивления и беспокойства, между каждым из нас образовалась связь, черные виниловые пакеты, наполненные катализатором разложения. С каждым извлеченным и загруженным в фургон телом наша связь крепла. Ужас, который мы испытали в тот день, останется с нами навсегда, и никакой другой никогда не сможет с ним сравниться. Никогда не будет плеча, на котором можно было бы поплакать, кроме нашего собственного. И на протяжении многих последующих лет мы будем встречать других людей. На некоторых мы женимся, с кем-то будем просто встречаться, дружить, у нас будут дети, внуки и так далее. И в те дни, когда мы будем смотреть в окно, сдерживая слезы, они будут спрашивать, что случилось, а мы будем лгать и говорить, что все в порядке, слезы скоро пройдут.

― Я никогда больше не зайду в тот двор, ― сказал Стив.

― Если я это сделаю, то только для того, чтобы забрать свои гирлянды, ― сказал Ральф.

Я знал, что никто из нас никогда больше туда не пойдет, и дом будет погребен под разросшимися кустами, трава превратится в луг, пока каждые несколько месяцев городские службы не будут приезжать подстригать разросшийся газон и оставлять после себя разбросанные повсюду травинки длиной в полметра. Миссис Веймер никогда не вернется к многолетникам растениям, и они погибнут, задушенные сорняками, увядшие от мочи бродячих собак. И, наконец, город заберет все это, разрушит. И там, где раньше была подъездная дорожка, останется только шрам на бордюре. Открытая площадка, на которой никогда не будут играть дети в догонялки и мяч.

Репортер новостного канала только что закончила с прической, макияжем и всем остальным, что, черт возьми, они делают перед выходом в эфир, а затем провела пробный показ своего репортажа, а мисс Веймер ждала ее поблизости для дачи интервью. Это казалось немного неуместным, когда репортерша стояла там, красивая и спокойная, перед адским домом Саммердейла. Мне казалось это даже хуже, чем расставлять стулья для болезненно любопытных соседей и жарить стейки для голодных. В конце концов, она ничего не знала о нашем маленьком районе, об истории дома, о времени, которое каждый из нас тратил на уход за старым деревянным пороком. И все же она стояла там с микрофоном в руке, ни на волос, не сбившись с места, готовясь разделить наш уголок мира с теми, кто никогда не узнал бы об случившимся если бы не роковое стечение обстоятельств. Все ради рейтингов, права на хвастовство — маленькая игра, которую, как я чертовски хорошо знал, играет каждая новостная станция, и я подозреваю, что если бы мы могли заглянуть за этот занавес, нам бы совсем не понравилось то, что мы увидели. Ну, как вам такое отступление?