1 САША

Я не хотела быть здесь.

Или, может быть, правильное выражение звучит так: я не должна быть здесь. Я схитрила и пробралась в это учреждение, которое никогда не принимало женщин и вряд ли когда-то будет. По иронии судьбы, это самое безопасное место для меня и единственное окружение, где я могу выжить, если не считать метафорической бомбы замедленного действия, которую я ношу с собой уже много лет.

Мои мышцы болят, и я стону при каждом движении. Я слаба, мне не хватает энергии, и я отягощена тяжелыми армейскими ботинками. Каждый шаг вперед — это борьба, каждый вздох хриплый и сдавленный.

Жужжащий звук эхом отдается у меня в ушах, и я прислоняюсь к стене возле туалета, чтобы отдышаться. Я поднимаю руки под яркими флуоресцентными лампами мрачного серого коридора. Яркость добавляет слой ужасных визуальных эффектов к моим порезам, делая их более красными.

Вид крови возвращает меня к ужасным воспоминаниям.

Бассейн. Выстрелы. Крики.

Они шипят в моей голове, снижаясь, затем усиливаясь в непостоянном ритме, пока визжащий гул не заполняет мои уши. Мои руки дрожат, а тело застывает так неподвижно, что меня можно принять за статую.

Все кончено.

Дыши.

Ты должна дышать.

Не имеет значения, сколько раз я повторяю эту мантру. Мой мозг уже решил, что мы с ним должны жить в прошлом, раздавленные между теми трупами, которые мы не смогли спасти, и душами, которые мы оставили позади.

— Кто у нас здесь?

Характерный голос, говорящий по-русски, вырывает меня из моих сюрреалистических переживаний. Я выпрямляюсь, позволяя своим дрожащим рукам упасть по обе стороны от меня. Коридор снова попадает в фокус, мрачный, с желтоватыми пятнами и темными стенами, которые больше соответствуют тюрьме, а не военному учреждению. Неестественно яркий свет делает вид ослепительным, даже навязчивым.

Мои глаза перемещаются на того, кто только что говорил. Матвей. Он сослуживец в моем подразделении и заноза в заднице, который проявляет серьезное токсичное поведение.

Как назло, его сопровождают еще четверо солдат, которые стоят по обе стороны от него, наблюдая за мной с неприкрытым отвращением и унизительным пренебрежением. Все в два раза больше меня, у них грубые черты лица и суровые взгляды. Они одеты в футболки и брюки-карго, которые, вероятно, намного удобнее, чем боевое снаряжение, в котором я все еще нахожусь.

Я ждала, пока они закончат принимать душ, чтобы я могла тоже искупаться, только в одиночестве, как я обычно делаю с тех пор, как вступила в армию полтора года назад.

Несмотря на фактор запугивания, я расправляю плечи, пока они не упираются в стену позади меня. Я подавляю дрожь и смотрю Матвею прямо в лицо. Не нужно быть гением, чтобы понять, что он лидер их маленькой группы.

— Если это, не наш слабак Александр, — насмехается он своим грубым, раздражающим голосом. Четверо его товарищей хихикают, хлопая друг друга по плечу, как будто это самая смешная шутка.

Моя первая мысль — ударить Матвея коленом по яйцам и кричать угрозами убийства остальным. Но, увы, это ничем не отличалось бы от подписания собственного приговора к смерти. При моей нынешней силе я едва могу защититься от одного из них. Пять — это полный перебор, это привело бы к тому, что я оказалась бы в больнице или была бы аккуратно уложена в гроб.

Кроме того, мы из совершенно разных слоев общества. У большинства мужчин здесь либо суровая жизнь, либо тяжелые обстоятельства, и они пошли в армию только потому, что это стабильный доход. Некоторые даже подделывают для этого свой настоящий возраст. Если бы не армия, они вероятно, были бы в преступных бандах.

Держа голову высоко, я пытаюсь протиснуться мимо Матвея, стараясь сказать грубым голосом.

— Если вы позволите.

— Если вы позволите! — насмехается Матвей и блокирует мне путь своим крепким телосложением. — Такой благородный маленький мальчик с правильными манерами. Интересно, есть ли у него яйца между ног?

Остальные разразились смехом. Я стараюсь сохранять спокойствие, но не могу контролировать жар, который разгорается у меня на шее и распространяется по ушам.

— Пропусти меня, Матвей! — говорю я четким тоном, строго глядя на него, настаивая на своем.

— О, какой страшный. Пропусти меня. Пропусти меня, — от его резкого голоса, у меня поднимается желчь и резко сжимается горло. — Ты слишком напряжен Александр. Расслабься немного, ладно?

Он хватает меня за плечо, и я напрягаюсь. Страх проносится по моим конечностям, как в тот день, когда я потеряла все.

— Черт. Ты не только выглядишь по-девчачьи, но и ощущаешься таким, — он гладит меня по плечу и хотя наша кожа разделена одеждой, преобладающая потребность убежать становится сильнее.

— Неудивительно, что ты самый слабый и маленький в лагере, — рука Матвея сжимается, как будто доказывая, что он обладает физическим превосходством и способен причинить вред, если захочет. — Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что армия не для слабаков?

— Я не слабак! — рычу я в его тупое лицо, сопротивляясь желанию ударить его коленом по яйцам.

Остальные хихикают, издеваясь на заднем плане, но я не могу отвести взгляд от Матвея. Маниакальная ухмылка расползается по его губам, растягивая его лицо в тревожащей манере.

— Звучит так, как сказал бы слабак.

— Может быть, нам все-таки стоит проверить есть ли у него яйца, а, Матвей? — говорит один из его громил.

Опасный характер ситуации внезапно осенил меня. Я бросаюсь вперед, пытаясь высвободить плечо из хватки Матвея, но он так легко толкает меня обратно к стене, что я чувствую, как слезы наворачиваются на глаза.

Я слабачка.

Не имеет значения, как долго я занимаюсь физическими упражнениями или пытаюсь нарастить свои мышцы. Правда остается правдой: у меня нет такой силы, как у этих парней. Они не только мужчины, но и служат в армии дольше, чем я.

— Ой, ты плачешь, мальчик? — Матвей трясет меня за плечи. — Мне позвонить твоей маме, чтобы она приехала и забрала тебя? О, извини, у тебя ведь нет мамы, не так ли? Или папы, если уж на то пошло. Бедный Александр, пытающийся быть мужчиной…

Его слова прерываются, когда я хватаю его за плечи поднимая колено и ударяя его по яйцам так сильно, что он теряет дар речи. И выражение лица, по-видимому, потому, что оно на какое-то время застыло в без эмоциональном состоянии. Все остальные тоже замирают, вероятно, не веря в то, что только что произошло. Его хватка на моем плече ослабевает, я использую этот шанс что бы освободиться и выскользнуть из-под его безвольной руки, пока он вопит и стонет от боли.

— Ты, блядь… блядь… Я убью тебя! — кричит он у меня за спиной, но я уже бегу к выходу. Если я найду капитана или даже других солдат, я буду в безопасности.

Заметка для себя: никогда больше не оставайся наедине с Матвеем и его бандой. Никогда.

Мои мышцы ноют от усталости, а ботинки утяжеляют мой бег, но я все равно не прекращаю бежать. Как и тогда, я знаю, я просто знаю, что мое выживание зависит от того, как быстро и далеко я убегу. Как только выход оказывается в пределах досягаемости, меня крепко хватают за затылок, оттаскивают назад и с силой швыряют на пол. Глухой удар проникает в меня до самых костей, я стону, затем хватаюсь за болезненное место на руке. Ну и черт! Она либо вывихнута, либо сломана.

У меня нет времени сосредоточиться на этом, когда на меня падает тень. Я медленно поднимаю взгляд и вижу очень разозленного Матвея, нависшего надо мной, его громил позади него.

— Ты действительно облажался, маленький засранец, — он тянется ко мне и, прежде чем я успеваю убежать, поднимает меня, крепко хватая за куртку.

Ткань рвется наверху, почти обнажая мою повязку на груди, я впиваюсь ногтями в его руку, одновременно хватая все, что могу, из своей куртки, чтобы удержать ее на месте. Впервые я рада, что ношу свое боевое снаряжение поверх футболки и, следовательно, не буду полностью обнажена, даже если он порвет его.

Но это поставило бы под сомнение мои повязки на груди.

Его ладонь обхватывает мое горло, оказывая достаточное давление, чтобы перекрыть мне дыхание. Я хриплю, но в мои легкие почти не поступает воздух. Мои ноги болтаются в воздухе, в то время как другие солдаты насмехаются и ржут. Матвей прижимает меня спиной к стене и тянется за моими штанами.

— Покажи нам эти крохотные шарики.

Я мечусь, царапаюсь и кричу, но с моих губ срывается только непонятный звук.

Каждый из головорезов Матвея хватает по конечности и прижимает их к стене позади меня, фактически не давая мне двигаться. Матвей ухмыляется, когда видит выражение ужаса на моем лице, затем медленно отпускает моё горло, чтобы уделить все свое внимание моим штанам.

Пожалуйста, прекрати это!

Вертится у меня на кончике языка, но если я это скажу, нет никаких сомнений, что они пойдут дальше. Они будут завлечены моей мольбой и захотят доказать, что я действительно слаба.

— Пошел ты на хуй! — рычу я, хотя мой голос прерывается, и последние мои надежды начинают тускнеть и умирать.

В ответ Матвей широко улыбается.

— Но ты тот, кто, вероятно, любит брать это в задницу, содомит.

Я усмехаюсь, желая, нет, нуждаясь выколоть ему глаза за то, что он нетерпимый мудак. Матвей воплощает в себе всю ту ядовитую мужественность, которая присуща этому месту. Он считает, что мужчина должен быть мачо и не проявлять никаких эмоций, иначе его назовут недочеловеком. Согласно его глупой, неосведомленной логике, быть геем — это тоже слабость. Именно так он и его друзья называли меня с тех пор, как я попала сюда.

Я не мужчина и не гей, но я все же чувствую обиду от имени всех, кого Матвей, должно быть, подвергал этой дискриминации.

Быть женщиной в мужском мире так же плохо.

Это одна из причин, по которой я подстриглась и пошла в армию мужчиной. Мой дядя помог мне, подкупив медэксперта и нескольких других чиновников, чтобы они держали мой пол в секрете и помогли мне интегрироваться в это учреждение.