11 КИРИЛЛ

Нет ничего более раздражающего, чем застрять в этой глуши.

Уровень моего раздражения нарастал, несмотря на мои тщетные попытки оставаться чертовски спокойным.

С тех пор как мы вчера пришли в дом пожилой пары, я безуспешно пытался дозвониться до Виктора. Чтобы избежать подозрений, мне пришлось позвонить ему с деревенского телефона-автомата, думая, что, возможно, он вернулся на базу, но ответа не было. Мы с ним узнали об этой деревне во время нашей первоначальной разведки местности перед миссией. Я сказал ему что, если дела пойдут плохо, это место станет нашим аварийным убежищем.

Тот факт, что он еще не пришел сюда, на него не похоже. Даже несмотря на снежную бурю. Я твердо уверен, что он сильнее кабана и в одиночку сможет победить целую армию. Но потом появляется надоедливое напоминание о том, что он всего лишь человек. Не говоря уже о том, что кто-то нацелился на нас с намерением уничтожить моих людей.

Независимо от того, под каким углом я смотрю на события, это кричит о подставе, и я на девяносто процентов уверен, что разгадал причину этого.

Кроме того, если Виктора постигнет судьба Рулана…

— Капитан.

Я поднимаю голову от книги, которую, как предполагается, читаю, но вижу только повторение битвы на страницах.

Липовский, точнее Александра смотрит на меня с кровати. Она была нехарактерно тихой с тех пор, как я схватил ее за подбородок и назвал ласкательным именем несколько часов назад. Ее щеки странно вспыхнули мягким розовым оттенком в считанные секунды. Факт, который вызывает у меня желание повторить этот жест только ради реакции.

Но я этого не сделаю.

На данный момент.

Николай, врач и муж Нади, который спас ей жизнь и лечил мою не значительную травму ноги, приходил чуть раньше и сказал, что она поправляется, но не должна напрягаться. Это чудо, что ей удалось выжить после потери такого количества крови. Румянец постепенно возвращается и к ее лицу.

Я ставлю локоть на подлокотник и опираюсь подбородком на кулак.

— Кирилл.

Этот необычный румянец снова поднимается по ее шее и щекам. Несмотря на свои короткие каштановые волосы, она выглядит более женственно, чем большинство женщин.

Бретелька ее ночной рубашки соскальзывает с неповрежденного плеча и падает на руку. Легкое движение дразнит кремовую кожу ее обнаженных грудей, на кончиках которых виднеются темно-розовые соски. Я знаю, потому что видел их вчера, когда переодевал ее.

Зрелище, которое запечатлелось в моей памяти, несмотря на мои тщетные попытки стереть его.

Я, должно быть, смотрю дольше, чем надо, потому что Александра кашлянула, почистив горло. Однако она, явно не поняла, куда я смотрел так сосредоточенно. Либо она слишком наивна, либо слишком хороша в этой игре.

— Мне трудно называть тебя по имени. — Ее голос мягче, но в нем есть тот хрипловатый оттенок, который облегчал ей притворяться мужчиной.

— Тогда тебе нужно привыкнуть к этому. Скажи это. Кирилл. Это очень простое имя.

— К-Кирилл.

Я слегка улыбаюсь от её заиканию, я нахожу это удивительным и милым для той, кого нельзя обвинить в отсутствии твердости характера.

— Скажи это еще раз, но на этот раз более естественно. Это было не похоже на жену, которая замужем за мной уже два года.

Она поджимает губы, явно недовольная сценарием, который я придумал, и, вероятно, именно поэтому я продолжаю называть ее своей женой при каждом удобном случае.

Разве это дерьмо развлекает? Абсолютно.

— Продолжай, — подталкиваю я, когда она молчит.

— Кирилл — говорит она с большей силой, чем нужно.

— Еще раз. Естественнее.

— Кирилл — бормочет она нежным тоном, который вибрирует в моей груди, а затем устремляется прямо к моему члену, и мое сердце подпрыгивает. Может быть, мне нужно, чтобы Надя и ее муж проверили его, на случай, если у меня будет внутренняя травма. Или, может быть, мне стоит перестать сидеть в первом ряду, с видом на грудь Александры.

Я переворачиваю страницу, как будто все это время читал эту классическую книгу.

— Не будь кокеткой.

— Ты же сам сказал мне, чтобы я делала это более естественно — она скрещивает руки на груди, а затем морщится, когда, вероятно, вызывает боль в своей ране. — Принимай решение.

— Если бы мы были в лагере, тебя наказали за это.

— Но мы не в лагере.

— Осторожнее.

— Я уверена, что муж не разговаривает со своей женой в таком тоне.

— Я знаю.

— Ты… ты женат?

— Да.

Ее губы приоткрываются, и она медленно опускает руки по обе стороны от себя. Я почти чувствую резкую смену ее настроения в воздухе. Интересно.

— На тебе, помнишь? — добавляю я в той же небрежной манере, с которой разговаривал раньше.

Я почти уверен, что замечаю какое-то облегчение, но оно исчезает, когда она начинает вставать. — Я, наверное, должна пойти помочь Наде чем-то.

Она спотыкается, пытаясь встать. Делаю пару шагов, я подхожу к ней, а затем поддерживаю ее сзади, одной рукой держа за руку, а другой хватая за запястье.

Александра начинает отталкивать меня.

— Я могу стоять самостоятельно.

— У тебя даже нет сил нормально дышать.

— Я в порядке — она пытается вырваться из моей хватки, но я сжимаю ее еще крепче.

— Перестань упрямится.

Ее тело все еще напряжено, но она больше не сопротивляется. Как только она немного успокаивается, я отпускаю ее и тянусь за бархатным халатом, который Надя положила в изножье кровати.

Я осторожно натягиваю его на ее поврежденный бок, и она стонет, но быстро приглушает звук. Я начинаю понимать, что она ненавидит показывать слабость больше всего на свете. Наверное, именно поэтому она не хотела, чтобы я помогала ей прямо сейчас.

Вот почему она выглядела испуганной, когда Надя сказала ей, что я нес ее всю дорогу сюда. Или, может быть, это было связано с тем, что она пару раз назвала меня своим мужем.

— Теперь вставь другую руку.

Она неохотно подчиняется.

— Я могу сделать это сама.

— Я знаю.

— Тогда почему ты настаиваешь на помощи?

Я подтягиваю бретельку ночной рубашки, которая тонко дразнила меня последние двадцать минут. По ее коже пробегают мурашки, и она замирает. Она даже перестает дышать на секунду дольше, чем нужно.

Дьявольская мысль пронзает мой разум. Интересно, задрожит ли она, если моя рука невинно коснется ее груди? Я вижу ее лицо только сбоку, но чем дольше моя рука задерживается на ее коже, тем дольше она задерживает дыхание.

После недолгого раздумья я убираю руку.

Хотя с ней забавно играть, но то, как она задерживает дыхание, может вызвать осложнения.

Медленно, ее грудь поднимается и опускается в резком ритме, когда она хватает пояс халата и завязывает его вокруг талии.

— Ты на что-то злишься, Саша?

Она резко оборачивается и смотрит на меня с ошеломленным выражением лица.

— Почему ты меня так называешь?

— Все в подразделении так делают. Я полагаю, это твой способ придерживается настоящего имени, да?

— Я никогда не говорила, что ты можешь называть так.

— Но никогда не говорила, что не могу.

Она прищуривает глаза, как будто я следующий в ее списке, что было бы неудивительно, учитывая все удары, которые я, должно быть, нанес ей. Саша не знакома со мной достаточно долго, чтобы знать, что мои действия становятся непредсказуемыми, когда я оказываюсь в ситуации, которую я не предвидел.

— Возможно, тебе нужно контролировать свое выражение лица. Наши хозяева уже относятся к тебе с подозрением, и мы же не хотим, чтобы они вышвырнули нас из дома в разгар шторма, не так ли?

Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но быстро передумывает и закрывает его.

Когда она медленно идет к двери, я преграждаю ей путь. Она слегка отталкивается назад, но я вижу легкое подергивание ее плеч, прежде чем она отрабатывает движение.

— Что теперь? — спрашивает она осторожным тоном.

— Теперь мне нужно, чтобы ты вела себя естественно. Никаких подергиваний или действий, вызывающих дискомфорт. Вспомни свою любимую супружескую пару и веди себя как они.

Она делает паузу на мгновение, затем кивает один раз.

— Я серьезно, Саша. Если нас вышвырнут отсюда, я, возможно, смогу пережить шторм самостоятельно, но ты не выживешь.

— Поняла. Конечно.

Это далеко не хороший признак того, что ей вообще нужно говорить об этом вслух, если и есть что-то, чему я доверяю в ней, так это ее твердая решимость выжить. Кто-то другой проиграл бы битву за то время, которое потребовалось мне, чтобы добраться сюда.

Она этого не сделала.

Несмотря на лихорадку, она изо всех сил цеплялась за жизнь.

Мы выходим из комнаты бок о бок, и хотя она пытается казаться сильной, Саша идет медленно.

Я хватаю ее за локоть для поддержки, и она начинает вырываться, но я качаю головой.

Ее борьба ослабевает, и она прерывает зрительный контакт. Как будто она избегает меня.

Так, так, так.

Как только мы входим в гостиную, Саша останавливается, чтобы осмотреть обстановку.

Пространство небольшое, но имеет характер. Старинный зеленый диван и стулья в тон образуют круг. Растение с маленькими белыми цветками стоит в центре стеклянного журнального столика. Там же есть темно-зеленый старинный чайник и две чашки.

Пара, очевидно, любит зеленый цвет, потому что их ковры и обои тоже окрашены в зеленый цвет. Даже на каминной полке, пылающей дровами, которые я вчера нарубил для Николай, сидят русские куклы, одетые в зеленое.

Увидев нас, доктор Николай прекращает смотреть повтор старого шоу.

Он старше Нади, у него морщинистое лицо, но удивительно прямая осанка для человека его возраста. У него нет лишнего веса, как у моего отца, который хрипит и синеет, пройдя несколько шагов.

— Ты чувствуешь себя лучше, дитя мое? — он спрашивает Сашу.

Выражение ее лица смягчается, когда она кивает.

— Я знаю. Еще раз большое вам спасибо. Я позабочусь о том, чтобы однажды вернуть вам долг.

Он пренебрежительно вскидывает руку.

— Есть одна поговорка, в которую я верю: «Сделал добро-забудь!”.