4 Илай

Sail by AWOLNATION

— Чертовски горячая голова чуть не сломала мне лодыжку! Что случилось с игрой в свое удовольствие и выпуском пара? Честное слово, — бубнит Феникс, протыкая яйца. Я отключаю большую часть этого. Просто подними одно плечо и опусти его, пожимая плечами.

— Я полагаю, ты прав. Нет смысла останавливаться на этом, — добавляет он.

Указывая на его наполовину полную тарелку, я киваю головой.

— Успокойся, Илай. Я поем. Я ненавижу уроки в понедельник утром. Это слишком рано.

Я ненавижу каждую секунду дня, недели и месяца. Но ты же не видишь, как я ворчу по этому поводу. Ты вообще не видишь, как я говорю. Не тогда, когда мой мозг полон вкусов и путаницы. Просто функционировать достаточно сложно.

Мой язык был украден давным-давно. Слова только один раз слетают с моих губ в голубую луну. Я слишком занят постоянной сенсорной перегрузкой. Разговор только ухудшает мою синестезию. Каждое слово и эмоция привносят новые вкусы или запахи, этого слишком много.

— Эй, Земля вызывает Илай. Ты захочешь это увидеть.

Он кивает на что-то позади меня. Наклонив голову, я бегу глазами по комнате. Сканирование знакомых онемевших лиц, некоторые более живые, чем другие. У нас тут какофония неудач, в разной степени. Некоторые хуже других, но мы все чертовски сломлены. Изгои общества застряли в сломанной системе во имя экспериментов.

Кейд расталкивает толпу, входя внутрь. Все больше людей оборачиваются, когда понимают, что он не один. Все останавливается, когда я хлопаю глазами по знакомому лицу, идущему за ним, которое застало меня врасплох после утренней пробежки.

Топает своими ярко-розовыми ботинками, сжав руки в шарики; ее характер явно не изменился. Даже отсюда я вижу, что ее угловатая челюсть сжата, идеальное пикси-лицо испорчено свирепой гримасой. Ее ярость на вкус как подгоревший тост. Острый и горький на вкус.

— Думаешь, это она?

Я киваю в ответ.

“Бруклин.” Ее имя врезалось в мою память. Я уже встречался с призраком, который так сильно разозлил Кейда, еще до того, как приехал в Блэквуд. Я никак не ожидал увидеть ее снова. Она выглядит еще хуже, чем раньше. Выступающие кости, бледная кожа и это проклятое пустое лицо, как будто она не умеет улыбаться.

— Она горячая, но ей нужно немного откормиться. Бедняжка выглядит полумертвой.

Взгляд, который я бросаю на Феникса, приходит легко. Его большой рот однажды навлечет на него серьезные неприятности. Я чувствую, будто пережевываю пепел, эмоции зашкаливают. Глубоко дыша, я очищаю свой разум и смываю запах. Это нереально.

— Чувак, они идут сюда, — шепчет Феникс.

Мое сердце колотится. Я, возможно, уже знаю Бруклин, но мы никогда не были официально представлены. Я всегда предпочитал наблюдать издалека, не имея возможности заговорить с ней. Что, если она вспомнит меня? Что, если она поймет, кто я?

— Доброе утро, джентльмены, — приветствует Кейд.

Он ставит свой завтрак слева от меня, оставляя место напротив свободным.

Чертов ад. Почему он это сделал? Подгоревшие вафли. Ревущий огонь. Сигаретный пепел. “Успокойся и возьми себя в руки, Илай.” Это чертовски не реально.

— Присаживайся, мы не кусаемся, — приглашает Феникс.

Я чувствую, как Бруклин колеблется, задерживаясь позади меня. Слышится вздох, от которого мне хочется рассмеяться. Я тоже так чувствую. В конце концов она пробирается мимо, швыряя яблоко и бутылку воды. Первое, что я узнаю, это потрепанная футболка с оркестром, такая же, как она была в Клирвью

— Ребята, это Бруклин. Она здесь новенькая.

Феникс немедленно смещается ближе. — Я Феникс.

Он с надеждой протягивает руку. Я почти давлюсь своим ртом, когда она недоверчиво смотрит на него, отказываясь дрожать. — Привет, — невозмутимо отвечает она.

Он быстро приходит в себя, отводит руку и проводит по своим темно-синим волосам. Красавчик здесь не привык, чтобы его не признавали. Наши взгляды встречаются, и он смотрит на меня, заставляя мои губы дергаться в крошечной улыбке. Так ему и надо.

“А, так лучше.” Сахарная вата и полножирная кола. Веселье — это хороший вкус.

— Бруклин проводит двухдневную дегустацию с завтрашнего дня, может быть, вы обе познакомите ее с историей утром? — предлагает Кейд.

Он расстроен, я это легко вижу. На вкус как испорченное, скисшее молоко. Негатив в других никогда не бывает приятным, поэтому я избегаю почти всех, кроме парней. Разговоры совершенно исключены, даже с теми, кому я доверяю.

— Было бы неплохо иметь какую-нибудь компанию помимо этого болтуна, — говорит Феникс.

Я автоматически отключаю его, привлекая внимание Бруклина. Ее взгляд горит, выпотрошая меня, пока я не поднимаю голову и редко встречаюсь глазами. В ответ смотрят бледно-серые лужи, обрамленные длинными ресницами. Нос у нее маленький и дерзкий, губы потрескавшиеся и красные от чрезмерного жевания. Она узнала меня сегодня утром, когда я чуть не упал от шока, осознав, что это она.

— Это Илай, он мало говорит, — объясняет Кейд.

Я ненавижу, когда меня замечают и осуждают, ненавижу, когда меня видят. Невидимость — мой друг и защитник. Ее разум, должно быть, работает сверхурочно, недоумевая, почему я не представляюсь. Откинув капюшон, я зарываюсь в защитный пузырь своей толстовки. Опусти ей глаза. Опусти подбородок вниз. Что угодно, лишь бы сбежать.

— Приятно познакомиться, — бормочет она так тихо, что я почти пропускаю.

Бруклин видит меня больше, чем мне удобно. Она видит меня слишком легко. Слишком глубоко. Паника затопляет мой разум, острая и кислая. Как терпкий грейпфрут, такой крепкий, что почти болезненно.

— Итак, на что ты планируешь специализироваться? — вмешивается Феникс.

— Она не знает… пока, — добавляет Кейд.

— Она может ответить за себя, большое спасибо.

Голос у нее хриплый и низкий, не похожий на властное нытье других девушек. Это музыка для моих ушей. Я ненавижу крикунов. Они меня больше всего угнетают. Хадсон часто вызывает такой женский интерес, и это сводит меня с ума. Так много эмоций на дисплее, чтобы трахнуть мою голову.

Кейд откашливается. — Ради бога.

— Я еще не уверена. Вот и все, — бормочет она.

— Что ж, на курсе истории полно места, — бессвязно бормочет Феникс, отчаянно желая заполнить тишину. — Это чертовски скучно, и чтение длинное, но есть дела и похуже. Или… Математика? Наука?

— Никакой математики, — огрызается Бруклин.

— Наука?

— Неа.

— Э-э, а английский?

Нет немедленного ответа. Теперь он завладел ее вниманием.

— Это популярный выбор, — добавляет Кейд.

“Оставьте ее в покое уже.” Отсюда я практически чувствую ее нервную энергию. Он густой, как тот ужасный сироп от кашля, который вам давали в детстве. Беспокойство других людей — настоящая проблема для меня. У меня достаточно своих, чтобы управлять.

— Я не знаю. Сколько раз я должна это сказать? Просто отойди.

Ее голос высокий и оборонительный, и это доводит меня до крайности. Я опускаю голову к столу, борясь с нахлынувшими ощущениями. Она сгусток гнева и ненависти, меня от этого тошнит. Слишком много чувств, слишком много вкусов. Все, чего я хочу, это чтобы меня оставили в покое. Я не могу справиться с этим.

Кейд нежно гладит меня по спине, успокаивая. Он единственный, кто помогает мне успокоиться. Прохладный и собранный, как успокаивающий бальзам на обожженной коже. Мой любимый тип человека. С двумя другими сложнее, особенно когда у Феникса маниакальный эпизод. Бруклин — нестабильный элемент рецепта катастрофы. Меня это уже выводит из себя.

— Все в порядке, приятель. Сейчас сбросим. Просто дыши, — подбадривает Кейд.

— Он в порядке? — спрашивает Бруклин.

— Как-то сложно объяснить. Илай?

Я киваю головой, выражая свое согласие. Когда она узнает, станет легче. Она убежит в страхе, и все. Я могу отойти на задний план, где мое место, и спокойно наблюдать за ней, как и раньше. Она никогда даже не узнает.

— У Илая редкое заболевание. Это называется лексико-вкусовая синестезия, — начинает Кейд. — По сути, это означает, что он может… чувствовать вкус эмоций. Особо сильные. Они создают в нем ощущения, которые он не может контролировать. Это ошеломляет и пугает. По этой причине мы стараемся не спорить вокруг него.

“Вызовите отвращение и осуждение.”

— Я понимаю.

Что-то касается моего капюшона, потом руки. Это ее пальцы, неуверенно соприкасающиеся. Я поднимаю голову, осмеливаясь украдкой взглянуть. Она не хмурится и не смеется, в ней нет жестокой насмешки или шутки. Это нечто другое. Прохладный и освежающий, как стакан воды со льдом в жаркий день.

— Мне жаль. Я не знала.

“Она извиняется? Это… улыбка?”

— Необычный мозг — это не всегда плохо, Илай.

С этими словами она отворачивается, беря яблоко, чтобы откусить. Остальные тоже смотрят, потрясенные ее реакцией. Никто не относится ко мне так за пределами группы. Я урод для них всех, предмет многих шуток. Но она просто согласна с этим, несмотря ни на что.

Облизывая губы, я вытесняю изо рта экзотический привкус удивления. Подготовься. Собери силы. Набрайся мужества. “Давай, Илай. Блядь, быстрее уже, девчонка ждет.” Но слова не приходят, как обычно. Они застряли у меня в горле, отказываясь всплывать на поверхность, пока страх окутывает мои голосовые связки. Вместо этого мне удается слегка улыбнуться, надеясь выразить свою благодарность.

На губах у нее такая же улыбка, что у меня перехватывает дыхание. Она прекрасна, когда она такая. Черт возьми, мне нужно снова увидеть эту улыбку. Чертовски вкусно. Редкое счастье. Как свежескошенная трава или недавний дождь.

Мы впадаем в тишину. Только хруст того, как она ест яблоко, и двое других ведут какую-то бессловесную беседу со взглядами и взглядами.

Перебивающий голос прерывает. — Эй, Никс. Ты действительно был отстой прошлой ночью, чувак.

Феникс дуется. — Отвали, Рио. Ты играешь грязно, это нечестно.