Это его запах. Меня трясет.
Не только мельком, как на вечеринке, но и весь его запах.
Пряный, как гвоздика и плотский. Это запах черной магии в полночь. Когда ведьмы стоят вокруг варева ночью, а луна и свечи горят в комнате. Благовония витают в воздухе. Древние заклинания и оккультное колдовство щиплют мне нос. Это дым, древесина, и я ненавижу, как сильно я люблю этот запах.
Глупые гормоны.
Запретив себе смотреть на него, я откидываюсь на спинку стула, глядя вперед и делая вид, что сосредоточен на том, что говорит профессор Шеридан. Но мое периферийное зрение видит его в изобилии. Достаточно, чтобы держать меня в напряжении. Его мясистые руки небрежно покоились на столе. Это так странно замечать. Как его руки сейчас выглядят нормально, а не как оружие. Просто кажется невозможным видеть в нем что-либо, кроме неприятностей.
На кольце на его указательном пальце есть его инициалы, что я бы назвала красивым на любом другом.
Боже мой, даже на мой взгляд сбоку он великолепен.
Но не такой великолепный, как Истон. Нет. Истон — это белые заборчики, папа-футболист, воскресные бранчи и секс с выключенным светом. И в этом нет ничего плохого, это то, чего я хочу.
Что-то прочное и безопасное. Надежное.
Алистер великолепен в зловещем смысле. Безрассудная растерянность, суматоха, разбитые сердца, но никогда не бросишь его, потому что, то как его губы путешествуют по телу, когда прикован к его кровати, достаточно, чтобы любая женщина осталась.
Мне не хотелось неприятности. Хотелось безопасности.
Эта возможность, школа, мой шанс получить, однажды. Жизнь, от которой мне не нужно бежать. Тем не менее, я все еще позволяла ему влиять на себя.
Хотя знала, что произойдет, если я свяжусь с таким мальчиком, как он.
Мои руки вспотели, это ощущение зуда в ладонях. То же самое чувство, которое я испытываю каждый раз, когда собираюсь что-то украсть. Он придает вкус во рту, как нектар. Сладкий и привыкание.
Вот почему уйти с неправильной стороны пути так сложно.
Понимаешь, как это плохо для тебя. Видишь, что это может сделать с тобой. Но это так чертовски приятно, что просто необходимо это иметь.
Жаждала этого. Сделала все бы. Умерла.
— У тебя обида на эту ручку? — спрашивает он, по-прежнему глядя в переднюю часть класса.
Похоже, я не единственная, кто использует их периферийное зрение в данный момент.
Его голос ничего не делает, кроме как возбуждает меня еще больше. Я имею в виду, почему он вообще здесь? Он вообще ходит на этот урок?
Меня раздражает, что он меня так разводит.
В этом нет ничего неожиданного, но можно подумать, что он принесет хотя бы лист бумаги и карандаш, даже книгу? Кто приходит в класс без принадлежностей?
Такие люди, как он, всегда меня беспокоили. Те, кто позволяет деньгам родителей решать все свои проблемы. Они никогда не понимали, что значит борьба, потому что мама и папа помогали им во всем.
Конечно, люди в этом городе боялись его. Его и его бешеных псов.
Но кем они были, если не четырьмя избалованными мальчишками, которым нравилось закатывать истерики? Я имею в виду, что они не были убийцами, ради всего святого, иначе они были бы в тюрьме! Они просто стая богатых детей с плохим поведением.
— Ты вообще в этом классе? — Как только я это говорю, я хочу взять слова обратно. Не потому, что я не хочу этого, а потому, что я знаю, что он ответит.
Я даже не должна признавать его. Но мой рот никогда не умел держать язык за зубами, особенно когда я раздражена.
Мы сидим в тишине, и я надеюсь, черт возьми, он меня не услышал. Так я смогу забыть, что вообще говорила, и выйти из этого класса без единой царапины.
Он небрежно поворачивает голову, глядя прямо мне в профиль, словно не может поверить, что я тоже что-то сказал.
— Нет. — Это все, что я получаю.
Просто оставь это в покое, Брайар. Оставь его.
— И что, ты просто сидишь в любом классе, в котором хочешь? Это привилегия, что твоя фамилия на табличке за пределами библиотеки? — Я смотрю на него, его темные глаза наблюдают за моим лицом.
Да пошло оно. Я собираюсь дать ему понять, что я не боюсь ни его, ни его друзей. Возиться со мной - не лучшая идея.
Ухмылка расплывается на его губах, и я не могу не задаться вопросом, как бы он выглядел, когда улыбался. Если бы это простое движение хоть немного смягчило его черты.
— Осторожнее, — предлагает он, — я бы не стал говорить о вещах, которых ты не понимаешь. Ты понятия не имеешь, какие привилегии у меня есть из-за моей фамилии.
Я закатываю глаза, крепче сжимая ручку в руке, словно она собирается меня как-то защитить.
— О, я все понимаю. Единственный способ избавиться от того, что тебя пугает, — это встретиться с этим лицом к лицу, разрушить его, чтобы он превратился в вредителя. — Ты шикарный мальчик, у которого, наверное, отобрали AMEX? Ты наказываешь маму и папу за то, что они отстранили тебя от твоего Ламбо? Надоел твой экстравагантный образ жизни и хочешь доставить немного неприятностей? Преодолеть себя и добро пожаловать в каждое клише богатого подростка. Ты не особенный.
Ой, Брайар, это было жестоко. Больше, чем мне бы хотелось, но я хотела ясно дать понять, что не позволю ему или его сумасшедшим друзьям помыкать мной. Я отказалась быть здесь невидимой, Брайар.
Не похоже, чтобы они могли что-то сделать со мной.
Ничего особо вредного.
Однако я не уверена, что это правда, так как считаю тиканье в его челюсти.
Во-первых, тренирует ли он челюстные мышцы?
Во-вторых, ему следует побриться.
В-третьих, блядь.
Он испускает темный вздох, который раздувает его нос, наклоняя шею ровно настолько, чтобы сломать ее. Честно говоря, он не собирается бить меня на глазах у всех этих людей. Теоретически я недостаточно хорошо его знаю, чтобы знать, что он этого не сделает.
В настоящее время я схожу с ума, пытаясь понять, как это исправить, прежде чем он взорвется.
Он снова поворачивается ко мне лицом, наблюдая за мной глазами с ямами вместо глаз, протягивает руку, хватая за ножку моего стула и дергая меня к себе. Я не могу понять, скрипит ли это кресло или я. В любом случае, мое лицо пылает ярко-красным, потому что я знаю, что люди смотрят.
Я издаю неловкий звук уф, когда угол моего сиденья сталкивается с его. Та самая рука, на которую я смотрела, начинает ползти вверх, чтобы схватить меня за бедро, его пальцы грубо сжимают меня так, что джинсовая ткань натирает меня И вдруг я разрываюсь между двумя половинками себя.
Часть меня, которая хочет дать ему пощечину за то, что он положил на меня руку, и часть меня, которая пульсирует от тепла его пальцев на внутренней стороне бедра. Опасно близко к моему центру.
Его дыхание шлепает меня по лицу, скользя по моим губам и щекам. Я чувствую запах его кофе, его утренней сигареты и ароматизированной жевательной резинки, которую он жует.
Это крутится в моем мозгу, путая мысли. Онемение логической части моего мозга, как в ту ночь, когда я впервые увидела его. Я знала, что должна была уйти, но все равно осталась. Так же, как я делаю прямо сейчас.
Мой рот безмолвно открыт, я смотрю на него, пока его темные глаза скользят от моих губ к моим глазам, снова и снова, прежде чем он заговорит:
— Между смелостью и глупостью тонкая грань, девочка. Ты, черт возьми, пиздишь. — Он дышит, мое тело отшатывается от оскорбления, его лицо наклоняется еще ближе.
Его губы отчаянно приблизились к моим, может быть, в дюйме от меня. Я чувствую тепло его кожи на себе и знаю, что должна отстраниться, но не делаю этого. Мое тело не позволит мне. Оно отказывается.
— Они боятся меня не из-за моих денег, они боятся меня, потому что я могу, и убьют их, если они перейдут мне дорогу. Ты должна подумать об этом, прежде чем снова открыть эти губки для сосания члена.
Я резко вдыхаю, представляя себе непристойный образ себя на коленях перед ним, пока он произносит именно эти слова. Мой рот плотно обхватил его толстые джинсы, его рука запуталась в моих волосах, дергая меня вверх и вниз по ним, чтобы он мог доставить себе удовольствие.
— Не будь глупой. Или тебя убьют. — Заканчивает он, отпуская мое бедро и отодвигая стул на место. Вернувшись лицом к доске, скрестив руки на груди, будто это не просто так.
Несколько студентов обернулись, глядя, наш профессор не заметил, так как мы были полностью позади, и он был повернут к нам спиной.
Я задерживаю дыхание, желая ударить себя по лицу, но также говорю себе, что мне нужно переспать как можно скорее, потому что, очевидно, у меня случай сексуальной депривации, если этот психопат меня заводит.
Я просто проецирую, вот и все. — говорю себе, пытаясь успокоить раскрасневшиеся щеки и прерывистое дыхание.
— Ты в порядке, Брайар? — Мелодичный голос Истона словно защитное одеяло, смешанное с ледяной водой, возвращает меня к реальности.
Я моргаю, глядя на учеников, которые выбегают из класса и собирают свои вещи. Видимо, я пропустила мрачное. Я даже не слышала, есть ли у нас домашняя работа. Я безмолвно благодарю себя за то, что записала на свой компьютер, мгновенно сохранила файл и запихнула свои вещи в сумку.
Я встаю: — Да, я в порядке. Совершенно нормально.
Действительно правдоподобно, Брайар. Честно. Где твой Оскар?
Истон смотрит на Алистера, его когда-то очаровательное лицо становится холодным: — Колдуэлл. — Он произносит, давая ему далеко не звездное приветствие.
— Синклер. — Он поет песни, глядя на него с ухмылкой.
Рядом друг с другом они выглядят идеальным воплощением дня и ночи. Инь и Ян. Добро и зло.
Я стою на своем месте и не могу пройти мимо Алистера, пока он не переместит свой стул вперед. Так что я просто стою на месте, неловко наблюдая за ними.
— Как твой брат? — самодовольно спрашивает Истон, как будто это внутренняя шутка или что-то в этом роде.
Быстрый, как кнут, Алистер с такой же иронией отвечает: — Как твоя мама?