А вот Шилов...

Кожурину раздражала та видимая легкость, с которой у него все получалось. Или не получалось – как и у каждого опера, у него хватало ошибок и неудач. Легкость и некоторое позерство. Как будто работа для него – не работа, а такая игра, развлекуха сплошная.

Кожурина не сомневалась, что, разыгравшись, Шилов давно перешел рамки, вопрос только – как далеко. Щадить его она не будет.

Но Скрябин... Конечно, если Скрябин окажется при делах, она его не станет отмазывать. Но ей бы очень хотелось, чтобы его вина была минимальной.

Скрябина ввели в кабинет, когда она подкрашивала губы.

Да, не самое удачное начало допроса...

– Садитесь, Станислав Александрович, – Кожурина убрала зеркальце.

Скрябин сел перед столом, два опера-уэсбэшника застыли у двери.

Он покосился на них:

– Излишняя предосторожность. Хватило бы и роты ОМОНа.

– Подождите, пожалуйста, в коридоре, – распорядилась Кожурина, и уэсбэшники, недовольно переглянувшись, вышли за дверь.

– Мне нужно допросить вас по ряду уголовных дел, находящихся у меня в производстве. Это дела по убийству Дробышева, сегодняшний взрыв машины и гибель Соловьева, а также по фактам избиения Селиванова и фабрикации материалов уголовного дела в отношении Чибисова.

– А что, последний факт уже установлен?

– Мы работаем над этим.

– Да, трудная работа. Но я уверен, вы справитесь.

У Скрябина зазвонил сотовый телефон.

– Не отвечайте. Отключите его, – сказала Кожурина, но Стас уже достал трубку:

– Да. Да, доктор. Спасибо, я обязательно к вам сегодня заеду.

Дождавшись окончания разговора, Кожурина еще раз сказала:

– Я прошу вас отключить телефон на время допроса.

Скрябин устало ответил:

– Если моя мама умрет, я имею право узнать это первым.

Кожурина вспомнила, что у него мать, действительно, тяжело больна. И серьезные проблемы с женой – об этом знала вся женская половина следственной части прокуратуры.

Немного поколебавшись, она предложила:

– Я могла бы перенести допрос.

– Зачем? – махнул рукой Стас. – Делайте свое дело.

Коротко постучав, в кабинет заглянул еще один опер из УСБ. Мокрая от дождя куртка свидетельствовала, что он только что откуда-то приехал.

– Вы уже здесь?

– Спешили, Татьяна Николаевна.

– Санкция на обыск квартиры Соловьева в канцелярии. Если нет ключей, ломайте дверь в присутствии представителей ЖЭКа.

Опер вышел, из коридора донеслись голоса и удаляющиеся шаги.

Болезненно морщась, Стас приложил руку к животу и тяжело, с надрывом прокашлялся.

– Что случилось, Станислав Александрович?

– Тошнит. Наверное, слегка контузило при взрыве. Можно, я выйду?

– Пожалуйста. Может быть, врача?

– Нет, не надо.

Держась за живот и сжав зубы, Скрябин вышел. Его конвоиры, сидевшие на скамье в коридоре, насторожились, но, увидев, что он двинулся не к лестнице, а в тупиковый конец коридора, из которого убежать невозможно, расслабились, и даже сострили что-то по поводу его бледного вида.

Зайдя в туалетную комнату, Стас заперся, встал около раковины и включил воду на полный напор. Пока нажимал кнопки мобильника, смочил лицо.

Потянулись длинные гудки.

Скрябин представил, как в квартире Сереги Шилов смотрит на телефон и не решается ответить. Он думает, что это звонит какая-нибудь девушка Соловьева. Или бывшая жена.

Черт, ну почему они не предусмотрели никакого канала экстренной связи? Профессионалы, блин... Ошибка за ошибкой! И одну ошибку уже пришлось оплатить ценой жизни.

– Ну, отвечай же, пожалуйста!

Гудок, еще гудок. Щелчок, и – тишина.

Шилов снял трубку и, затаив дыхание, слушал.

– Уходи, быстро! Минут через пять у тебя будут убоповцы. Серегу убили. Уходи!

Стас почувствовал, как Шилов вздрогнул, услышав страшную новость.

Вздрогнул, и бескровным голосом ответил:

– Я понял...

Скрябин выключил телефон. Наклонился, подставил лицо под струю воды. Прополоскал рот. Выпрямился, постоял с закрытыми глазами. От напряжения его и вправду стало подташнивать. Медленно закрутил воду, вышел. Его конвоиры сидели на той же скамейке. Под их насмешливыми взглядами Стас прошел к кабинету Кожуриной.

– Полегчало? – Спросили они.

– Да, спасибо.

Когда Стас зашел, Кожурина посмотрела на него с легким сочувствием, пробившимся сквозь маску профессиональной бесстрастности:

– Вам лучше?

– Значительно. – Стас сел к столу. – Какие, вы говорите, факты уже установлены?

Кожурина опустила глаза. Подровняла лежащие перед ней бумаги. На отрывном листочке попробовала, как пишет ручка.

Подумала, что план допроса надо менять. Она собиралась начать с обстоятельств задержания Краснова и Селиванова, потом перейти к взаимоотношениям Шилова с Моцартом-Дробышевым, и лишь в конце коснуться гибели Соловьева. Но теперь решила временно снять большую часть вопросов. Рассчитывать, что, находясь в шоке от смерти товарища, Скрябин скажет что-нибудь лишнее про беглого Шилова, не приходится. Ничего он не скажет, только замкнется, если начать сильно давить. И в любой момент сможет сослаться на ухудшившееся самочувствие, чтобы прервать допрос, не говоря уж о том, что и в дальнейшем свои любые неосторожные слова, он объяснит этими же причинами, после чего грамотный адвокат легко добьется признания результатов допроса ничтожными.

– Где Соловьев взял ключи от машины Шилова?

– У него были. И доверенность была.

– Куда Соловьев собирался поехать?

– Никуда. Просто переставить ее к главку.

– Это Шилов попросил сделать?

– Да.

– Почему он не сделал этого сам?

– Не смог, наверное.

Стас услышал, как кто-то быстро идет по коридору. Шаги были тяжелые, уверенные. Стас, догадался, что это Арнаутов, раньше, чем тот вошел в кабинет. Вошел и остановился, тяжело дыша:

– Я поприсутствую. Ты не против?

– Коля! – Кожурина предостерегающе подняла руку, как будто боялась, что Арнаутов, вместо того, чтобы сесть и слушать, броситься на Скрябина с кулаками.

– Все нормально, Таня. Мне просто нужно понять кое-что, чтобы задачу людям поставить.

Кожурина, помедлив, кивнула, и Арнаутов сел за спиной Скрябина. Стул под ним протестующе скрипнул.

Скрябин мысленно усмехнулся: интересно, так и было задумано, или Кожурина сама не ожидала появления «Железного дровосека»?

– Ты в больнице был? Как там Паша?

– Все нормально, оперируют. Ну, так что тут?

– Машину попросил отогнать Шилов.

– Это понятно. Не зря же он ее минировал!

Скрябин покачал головой и вздохнул:

– Что вы несете?

– А-а-а, ну ты, наверное, не в курсе! Твой дружок Шилов решил подчистить за собой, и тебя с Соловьевым – в первую очередь.

– Сильно головой ударились?

– Не хочешь со мной в морг прокатиться, на моих ребят посмотреть?

Скрябин развернулся к Арнаутову:

– Не понял.

Арнаутов резко поднялся, встал рядом со Стасом:

– Егорова знаешь? Говори, ну!

– Опер из четвертого изолятора? Знаю.

– Какие у них отношения с Шиловым?

– Интимные, блин! Какие у оперов могут быть отношения? Оперские.

– «Наружка» засекла Егорова с бабой Шилова. А когда мои ребята поехали к нему, их положили, в два ствола. Соседка через глазок видела убийц. По описанию – Егоров и Шилов.

– Бред!

– А мой сын с пулевыми – это тоже бред? Если он умрет, я тебя на куски порву. Говори, где Шилов, тварь!

– Слушай, полковник, – Скрябин оперся на локоть, посмотрел на Арнаутова снизу вверх. – У меня сегодня тоже друг погиб. И мать в реанимации. Не бери меня на глотку, ладно? А то ведь опять начнем стволами махать, в прокуратуре некрасиво.

– Его что, не разоружили? – Арнаутов, изумленно посмотрел на Кожурину.

Она нервно ответила:

– На каком основании? И потом, это ваши милицейские дела.

– Выписывай задержание!

– Коля, сядь. Или я тебя выгоню с допроса.