- Вам что не понятно?! Нам нужно переодеться!
- Ах, да, конечно, - поспешил я выйти за дверь.
"А девочка - ничего, уже можно..." - вкрадчивым бесовским голоском прошептал мне на ухо Сизов, лишь только я очутился в вагонном проходе, задвинув за собой громыхающую дверь купе. = "Ты ее не получишь, старый развратник! - дал я ему достойный отпор, отгоняя от себя непристойные картинки, которые он живо рисовал в моем воображении. - Она совсем еще маленькая..." = "Но удаленькая!" - гнусно хихикнул Сизов. - "Животное!" = обругав неистребимого Сизова, я направился в вагон-ресторан, задумав напоить его до такого состояния, в котором он уже не будет способен ни на какие фокусы.
- Водка есть? - подлетел я в вагоне-ресторане к официантке.
- Есть вино, хорошее, азербайджанский портвейн, = вполголоса ответила она. - Давай десятку и садись за столик. Я принесу.
Сунув ей в карман фартука красную бумажку с портретом вождя мирового пролетариата, я занял место за столиком и стал дожидаться сладкой отравы. Не прошло и минуты, как официантка выставила передо мной полулитровую бутылку с этикеткой "Виноградный сок" и спросила как ни в чем ни бывало:
- Кушать что-нибудь будете?
- Нет, - лаконично ответил я, наполняя стакан сочно-вонючей жидкостью.
"Обожаю портвешок!" - весело заявил Сизов после первого же глотка. - "Погоди-погоди!" -ответил я ему, чуть не поперхнувшись от такой наглости. Наконец, бутылка была опустошена, однако, к моей великой досаде, Сизов не только не угомонился, но, напротив, пришел в состояние повышенной боевой готовности, сняв с предохранителя свое - и мое тоже! = "орудие".
- Девушка! - подозвал я официантку. - Еще "сочку" бутылочку.
- Больше нет, кончился, - спокойно ответила она, склоняясь надо мной выпукло подтянутыми грудями.
- Как кончился?! - не поверил я, приходя в отчаяние.
- Только что один "нацмен" скупил оптом всю партию, = доверительно поведала она мне.
- А еще что-нибудь крепкое есть? - спросил я с надеждой.
- Только чай, - обескуражила она меня.
- Давайте, - вздохнул я.
Похлебывая чай из стакана в алюминиевом подстаканнике со звездатой кремлевской башней, я потихоньку осматривался вокруг в надежде найти для Сизова замену его малолетней жертве, чтобы "отвести огонь" от невинного создания, но как назло, все женщины были в ресторане в компании мужчин... И тут меня осенило: "Официантка!"
Дождавшись, когда она скроется в подсобке, я зашел вслед за ней и плотно закрыл дверь. Без лишних объяснений я подошел к ней вплотную и, не давая ей опомниться, обхватил ее за высокие и пухлые ягодицы.
- Ты что, "голодный"? Откуда тебя такого выпустили? = спросила она с любопытством, которое явно перевешивало легкий испуг от неожиданности, и не очень уверенно стянула мои руки с моего зада.
- Ты мне понравилась, - признался я ей, неспешно расстегивая блузку на ее груди. - Как тебя зовут?
- Клара, - она посмотрела на мои руки и чуть не уперлась подбородком в свои вздыбленные груди, туго подпертые черным кружевным лифчиком. - Я, между прочим, на работе, - сказала она, как бы извиняясь.
- Тебе нужен перекур, - сказал я, а Сизов добавил. - Хочешь попробовать мою "сигару"?
Я мягко надавил на ее плечи, и она стала податливо сползать по мне на свои дрожащие от предощущения колени, но в этот самый момент из-за двери донесся звон бьющейся посуды, и она быстро опомнилась.
- Приходи после закрытия! - выскочила она из подсобки, на ходу застегивая блузку.
- Тьфу, черт! - плюнул я в сердцах.
Сидеть в ресторане, глядя на крутящийся рядом объект вожделения, к которому не можешь прикоснуться, было выше моих сил, и я отправился обратно в купе. "Уже темно, наверное, она спит", - тешил я себя надеждой, но напрасно: спали все, кроме соблазнительной девочки. На верхних полках мирно посапывали старушка и еще кто-то, завернутый с головой в одеяло, а девочка полулежала, опершись на подушку, и читала книжку. Я посмотрел на обложку: "Родителям - о детях: половая гигиена девочек"... Дьявол явно искушал меня в эту ночь!
- Это вы у мамы книжку взяли? - дернул меня Сизов за язык. - Пока она спит...
- Это не мама, - с готовностью рассмеялась девочка, явно польщенная тем, что я называю ее на "вы", принимая за маму старушку, которая ей годилась разве что в бабушки. Ей так нравилось казаться взрослее!
- А кто?
- Это моя учительница музыки, - ответила она, заглядывая с интересом мне в глаза.
- На каком инструменте вы играете? - поинтересовался я, спрашивая взглядом совсем не то, что вслух.
- На электрооргане, - ответила она не сразу и тоже не то, точно мы говорили через переводчика. - Мы едем на республиканский конкурс юных исполнителей.
- И что вы будете исполнять?
- Современных композиторов и немного Баха, - рассмеялась она, вроде бы совсем не к месту. - Хотите послушать? Хотите? = глаза ее заблестели в полутьме купе.
- Прямо здесь и прямо сейчас? - спросил я, завороженно изучая загадочные переходы от резких очертаний к плавным изгибам в ее юной фигуре, небрежно прикрытой легким халатиком.
- Да! - смущенно расхохоталась она.
- У вас есть орган на батарейках? Где вы его прячете? Покажите...
- Сейчас увидите, - пообещала она.
Она извлекла из кармана халатика губную гармошку и села ко мне лицом, поджав к подбородку плотно сдвинутые в коленях ножки, слепящие глаза атласной гладизной.
- O Gott, du frommer Gott, - объявила она торжественно, как на концерте, и тут же шутливо перевела, смеясь глазами. - О, Боже!
Она уперлась локтями в коленки и, поднеся ко рту гармошку, вертикально облизала ее кончиком языка, подготавливая таким образом свой инструмент. Я послал ей одобрительный взгляд, и она начала выдувать из себя музыкальное обращение к Богу, забавно раздувая при этом ноздри и надувая щеки. Я с великим трудом сдерживал в себе Сизова, который был готов с урчанием наброситься на нее, а она тут же почувствовала это и, сделав вид, что слишком увлеклась игрой (она и правда увлеклась игрой, но не той!), стала медленно и плавно, как бы в забытьи, раздвигать свои атласные ножки, с острожным любопытством наблюдая за моей реакцией... К своему стыду, я оцепенел, пораженный открывающимся зрелищем: при каждом вдохе выдуваемого чарующими звуками воздуха ее белые трусики раздувались легким парусом, точно за ними скрывались некие мощные меха...
Потеряв остатки всякого терпения, я протянул руку, чтобы сорвать с нее этот дразнящий "парус" и высвободить ее "меха" для совместного заключительного аккорда, и тут вдруг в самый последний момент заметил в ее глазах сверкающий холодными льдинками смех. "Ты - дьявол", - сказал я ей тихо, но она только сдавленно рассмеялась в ответ, бросая в дрожь гудящие в гармошке божественные ноты. "Ты - дьявол!" - коротко размахнувшись, я врезал ей звонкую оплеуху, так что гармошка выскочила из ее рук, а сама она отлетела в угол, вскрикнув перекошенным ртом с размазанной вокруг него густо-алой губной помадой. "Ты - дьявол!!!" - взревел я, догадываясь, что это вовсе не помада, а кровь невинного младенца, которого она только что сожрала, искусно делая вид, что играет на губной гармошке.
Я широко размахнулся, чтобы прикончить на месте дрожащую сатанинскую тварь, но кто-то невидимый прыгнул по-кошачьи мне на спину и, обхватив ногами за пояс, повис на занесенной для удара руке. Я начал было вертеться, чтобы сбросить со спины эту мерзость, но тут проснувшаяся подлая старуха протянула с верхней полки свою костлявую руку и цепко, по-птичьи, вцепилась в мой скальп когтистыми пальцами. "Сгинь, нечистая!" - я судорожно дернулся, оставив в когтях старухи пучок волос, и сбросил-таки со спины мерзкого клеща. Повернувшись, я хотел тут же брезгливо растоптать его, и увидел, что это... Альбина! "Что ты тут делаешь?!" - заорал я на нее, моментально очнувшись от наваждения, но и не вполне придя в себя. Альбина открыла рот, чтобы ответить, но так и не смогла выдавить из себя ни звука и только мелко затрясла головой от страха и волнения, сидя на полу. "Вставай!" - немного остыв к этому моменту, я протянул ей руку, чтобы помочь подняться, но она шарахнулась от нее, как от змеи, и, отталкиваясь ногами от пола, судорожно подползла к двери... В то же самое время старуха стала отчаянно дубасить пяткой в перегородку между купе и проходом - какой-то мужчина с вафельным полотенцем через плечо отодвинул дверь, и Альбина вывалилась наружу. Перевернувшись со спины, она пробежала несколько шагов на четвереньках, разгоняясь, а затем выпрямилась и понеслась, растрепанная, в конец вагона.