Глава 10

Лея

— Поверить не могу, что Кен и Остин ночевали в твоем доме, — говорит Ронда, откидываясь на спинку кровати и прислоняясь к изголовью.

Сегодня утром, после того как мы с Остином поговорили и позавтракали, позвонил Бен и спросил, могу ли я провести день с Рондой, потому что доктор прописал ей постельный режим, и он не хотел, чтобы его жена оставалась одна. На тот момент Кен еще не вернулся, и, честно сказать, мне не хотелось там находиться, если он придет, поэтому я ответила «конечно», и Остин подвез меня к ним домой, подарив мне на прощание долгий поцелуй, прежде чем отправиться на лодку.

— Определенно было странно, — соглашаюсь, садясь на кровать рядом с ней.

— Значит, Остин на работе?

— Да, он сказал, что в течение нескольких дней не выйдет в море, но хочет, чтобы лодка была к этому моменту готова, — говорю, и она кивает, а затем от беспокойства ее взгляд смягчается.

— Как прошел завтрак с ними двумя? — с любопытством спрашивает она.

— Мы не завтракали. Мы выпили кофе, и кофе обернулся тем, что Остин сорвался, а Кен извинился за то, что во время нашего брака был мудаком, а затем выбежал из дома.

— На ночь он останется у тебя?

— Думаю, да, если только не решит спать в машине, а я знаю, что он этого не сделает, — говорю, не желая провести еще одну такую ночь.

— С тобой будет Остин.

— Знаю. — С облегчением закрываю глаза и откидываю голову на спинку кровати.

— Хочешь поговорить о том, что происходит между тобой и Остином? — мягко спрашивает Ронда, и я поворачиваю к ней голову.

— Полагаю, мы все еще пытаемся это выяснить. — Сажусь, чувствуя в животе тяжесть, и сжимаю руки на коленях. — Тебе не кажется странным, что я влюбилась в него? — спрашиваю тихо.

— Нет, — немедленно и твердо заявляет она. — В старших классах все знали, что у вас все по-настоящему, и хотя последние пятнадцать лет вы были врозь, ничего не изменилось. Да, вам есть о чем поговорить и над чем поработать, но любой, кто находится с вами в одной комнате больше нескольких минут, может увидеть и почувствовать вашу любовь друг к другу.

— Я боюсь.

— И это понятно, но если ты преодолеешь свой страх, думаю, обретешь нечто действительно прекрасное. — Позволяю ее словам проникнуть в меня, пока она тянется за пультом и включает телевизор. — Хочешь посмотреть «Дневник памяти»?

— Никогда его не видела, — пожимаю плечами, и ее глаза становятся огромными.

— Тогда прихвати коробку носовых платков, потому что они тебе понадобятся.

— Я буду в порядке, — говорю я, сбрасываю обувь и, поджав под себя ноги, поудобнее устраиваюсь на кровати.

***

— Что, черт возьми, происходит? — спрашивает Бен, входя в спальню, где мы с Рондой лежим с красными и опухшими от слез глазами.

— Твоя жена уговорила меня посмотреть «Дневник памяти», — я задыхаюсь от очередного рыдания и закрываю лицо.

— Черт, детка, серьезно?

— Это отличный фильм, — отвечает Ронда со всхлипом.

— Он... он такой грустный и такой красивый. — Я плачу сильнее, вытирая глаза одной из многочисленных разбросанных вокруг салфеток.

— Господи, — говорит Бен, качая головой и переводя взгляд с меня на Ронду, словно не зная, что делать.

— Я голодная, — выпаливает Ронда, и Бен, усмехаясь, опирается руками на кровать по обе стороны от нее.

— Что ты хочешь, детка?

— Корндоги с горчицей и халапеньо из «Уиллхауса», — немедленно отвечает она.

— Ты их получишь. — Он целует ее в нос, а потом поворачивается ко мне. — Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, но по дороге через город не мог бы ты подбросить меня домой? — спрашиваю я, убирая разбросанные салфетки.

— Вулф скоро приедет, — отвечает он, вставая.

— Знаю, но я не хочу, чтобы он торопился, а мне дома нужно кое-что сделать.

— Дорогая, с тобой все будет в порядке? — спрашивает Бен Ронду, та кивает, и пока я встаю с кровати и надеваю обувь, он наклоняется, целуя ее еще раз.

Обойдя вокруг кровати, я обнимаю ее, бормоча: «Увидимся позже», прежде чем отстраниться и последовать за Беном к грузовику.

Когда мы подъезжаем к моему дому, машины Кена нигде не видно, и я с облегчением вздыхаю — сейчас мне не придется иметь с ним дело.

— Спасибо, что подвез, и дай знать, если тебе что-нибудь понадобится, — говорю я Бену, отстегивая ремень.

— Спасибо, что посидела с Рондой, — улыбается он, я киваю, затем выпрыгиваю из грузовика, машу ему на прощанье и, зайдя в дом, запираю за собой дверь.

Оставив сумку и ключи на столике у двери, замедляю шаг, и сердце начинает сильно биться. У меня не было много времени на мысли о том, что мамы здесь больше нет. Со мной рядом всегда кто-то находился, отвлекал от тишины, но, войдя в тихий дом и столкнувшись лицом к лицу с пустотой, понимаю, что мама больше никогда меня не поприветствует. Мы больше никогда не поговорим. Она умерла, а я осталась одна. Мое дыхание прерывается, я соскальзываю по двери на пол, подтягиваю колени к груди, обхватывая их руками, и плачу. Не знаю, сколько времени я так сижу, предаваясь слезам, но слышу, как подъезжает машина, затем хлопает дверца и раздается стук в дверь. Я вытираю лицо внутренней стороной рубашки и, поднявшись, на дрожащих ногах иду открывать дверь.

— Детка, какого хрена, стряслось? — спрашивает Остин, и прежде чем успеваю осознать, оказываюсь в его объятиях и обнимаю его, желая забраться ему под кожу, чтобы спрятаться от боли.

— Здесь так тихо, — хнычу я ему в шею. — Она умерла.

— Все в порядке, детка. Я с тобой, — говорит он, и, уткнувшись ему в шею, я плачу еще сильнее, все, что держала в себе, выплескивается на поверхность.

— Я так одинока, — говорю я, когда он садится на диван, притягивая меня к себе на колени.

— Ты не одна, — ворчит Остин, в защитном жесте кладя руку мне на затылок.

— Пожалуйста, не оставляй меня, — умоляю.

— Я никуда не уйду, — говорит он, заставляя меня плакать еще сильнее. Я не заслуживаю его, особенно после того, как бросила, но не могу удержаться и отчаянно умоляю его не оставлять меня. — Я всегда буду с тобой, ягненочек. — Он крепче обнимает меня, прижимая к себе, пока я у меня больше не остается сил плакать.

К тому времени, как слезы высыхают, я так истощена, что в глаза будто песок насыпали. Остин несет меня в постель и ложится рядом, обнимая, пока я не уплываю в сон.

***

Просыпаюсь с головной болью от слез, комната залита солнечным светом. Какое-то время лежу, а потом слышу голоса, доносящиеся откуда-то из дома. Я встаю, снимаю свитер, оставаясь в тонкой рубашке и джинсах, и иду в гостиную, где, тихо разговаривая, сидят Кен и Остин. Не думаю, что когда-нибудь привыкну видеть их в одной комнате.

Остин поднимает голову, наши взгляды встречаются, и его лицо смягчается.

— Привет.

— Привет, — повторяю я за ним, затем опускаю взгляд на свои носки, внезапно чувствуя неловкость за свой недавний срыв.

— Ужин почти готов. Ты голодная?

Я киваю, затем обхватываю себя руками за талию и поднимаю голову, но на этот раз смотрю на Кена, чувствуя, как его взгляд прожигает меня.

— У меня скоро вылет. Просто зашел сказать, что уезжаю, а по возвращении домой подпишу бумаги.

— Я ценю это.

Его лицо смягчается, а в глазах появляется то выражение, которое я не видела с тех пор, как мы начали встречаться.

— Напиши мне как-нибудь, просто сообщи, что с тобой все в порядке.

— Конечно, — вру, зная, что это наш с ним последний разговор. Он встает с дивана и идет к двери, останавливаясь и поворачиваясь ко мне. Я напрягаюсь, ожидая, что он меня обнимет, но вместо этого он наклоняется и целует меня в лоб.

— Береги себя, Лея.

— Ты тоже, — бормочу, наблюдая, как Кен открывает и закрывает за собой дверь. Сердце не пропускает ни единого удара, даже зная, что я никогда больше его не увижу.

— Как себя чувствуешь? — спрашивает Остин, обнимая меня сзади сильными руками.

— Нормально... лучше.

Его губы касаются моего виска, затем уха, прежде чем остановиться на изгибе шеи, где он бормочет:

— Хорошо.

— Мне жаль, что я сорвалась.

Он разворачивает меня в объятиях, отыскивая глазами мой взгляд.

— А мне нет. — Остин нежно берет мое лицо в ладони, а я глажу его по бокам. — В следующий раз, когда почувствуешь себя так, звони мне.

— Это произошло внезапно, — говорю, прерывая наш зрительный контакт.

— Понимаю, но если это случится снова, — он слегка меня встряхивает, — ты позвонишь, и я брошу все дела и приду к тебе.

— Я не хочу тебя обременять.

— Ты не обременяешь, и, детка, не неси подобную чушь, потому что это только выводит меня из себя.

Чувствую, как хмурюсь, мои брови сходятся на переносице.

— Как мое желание не обременять может тебя злить?

— Моя обязанность, как твоего мужчины, — заботиться о тебе, Лея, даже если это означает, что я просто подставлю тебе плечо, чтобы ты выплакалась, когда это нужно.

— Ох, — шепчу, потому что он только что сказал, что он мой мужчина, и от этого заявления все мое тело светиться изнутри.

— Да, ох, — говорит он все еще раздраженно.

— Эм… — Я смотрю ему через плечо, и его ладони, прижатые к моей щеке, возвращают мой взгляд к нему. — Я не знала.

— Не знала, что ты моя? — спрашивает он, и я киваю.

— Лея, ты всегда была моей, но должна помочь мне заботиться о тебе. — Его тон и то, как эти слова обволакивают меня, заставляют раствориться в нем. Прижимаюсь грудью к его груди и поднимаюсь на цыпочки, чтобы быть к нему ближе.

— Мне нравится, что ты хочешь обо мне заботиться, — говорю я, и он хмыкает, притягивая меня ближе, затем наклоняется, облизывает мои губы, в то время как его руки скользят по моему заду, обхватывают ладонью ягодицы и притягивают мои бедра к нему.

— Тебе нужно поесть, — стонет Остин, отрываясь от моего рта, но вместо того, чтобы отойти, одной рукой сжимает мои волосы, оттягивая их назад, а губами спускается вниз по шее, отчего между ног становится влажно. Когда во мне начинает пульсировать глубокая волна желания, впиваюсь пальцами в его бицепсы, пытаясь сохранить равновесие.

— Остин, — хнычу я, когда он целует меня в губы.