— Ну, хватит, — соглашается недовольно Климов. — Вцепилась, как репей… Что я, маленький, не понимаю?
— Тише!
Галина вздохнула. Как у них все просто, открыто! А у нас как было? Принужденно, натянуто, наигранно, словно роли исполняли… Ни одного искреннего сердечного слова!.. Эх, Никита, Никита… Переживает, должно быть, ревнует… А мне легче? Ушла, и теперь — ни угла, ни работы… Закрутится машина сплетен — кто защитит? Алеша?..
И только сейчас она подумала об Алексее, об его отъезде. «А как же я? Что будет со мной?.. Одна, одна!..»
Галина уткнулась лицом в подушку. Глухо, тревожно бьется сердце, в голове — обрывки злых мыслей. Что делать?.. Прожили с Никитой пять лет и не сумели понять друг друга, мучились, ссорились… Любовь? Да была ли она? Приехала из Москвы взбалмошная девчонка с дипломом в кармане, с массой ребяческих идей в голове — сторонись, народ, гений шествует! — встретила солидного инженера, провела с ним несколько вечеров на Кинеле… Ах, ах, сколько поэзии! Лунная ночь, как на картине Куинджи. Черный берег Кинеля. Под берегом чуть внятно журчит вода. Река, словно расплавленное серебро… Ах, какая сногсшибательная прелесть!.. Они идут по берегу, взявшись за руки, и молчат, слушают ласковое бормотанье воды… Она смотрит на бледное от лунного света лицо Никиты, и — ах! — у нее сладко замирает сердце, чуть слышно звенит в голове кровь, и голова кружится, кружится, кружится… Он страстно шепчет: «Я люблю тебя…» А она… а она раскисла, размазня эдакая, и выскочила за него замуж… Дура!
Неслышно подошла Настя, склонилась, обняла за плечи. Зашептала тепло и ласково:
— Не плачь, родная. Слезами горю не поможешь. Ну, не получилась жизнь — начни новую, еще не поздно… Бабочка ты молодая, красивая…
Галина спросила:
— Дядя Иван знает?..
— Догадался сам.
Помолчали в темноте. Потом, поглаживая плечо Галины, Настя спросила:
— Пойдешь, провожать-то?
— А нужно ли идти?
— Я, будь на твоем месте, пошла бы, — просто сказала Настя. — А ты… решай сама…
Климов сидел за столом, пил из большого бокала чай. Посмотрел на женщин, усмехнулся.
— Нашептались?.. Эх вы, бабы-ы-ы… погибели на вас нет…
Настя замахнулась на него:
— Замолчи, а то словишь.
Защищаясь рукой, Климов засмеялся:
— Только и осталось попотчевать мужа перед дорогой…
Галина умылась, причесалась перед трюмо, села за стол. Нерешительно, полувопросительно сказала:
— Дядя Иван, я тоже пойду на автовокзал…
— Это зачем? Провожать? — удивился Климов. — Не люблю проводов…
Галина посмотрела на Настю. Та поспешила выручить:
— Никто тебя провожать не собирается — подумаешь персона тоже… Раз человеку нужно, значит нужно.
Климов сокрушенно покрутил головой:
— Я всегда говорил, что с бабами свяжешься, сам не рад будешь… Ладно, не фыркай только…
Вышли на улицу, зачинался вялый зимний рассвет. Пепельно-серая полоска неба над горизонтом становилась шире, наливалась светом, голубизной. Крепкий мороз пощипывал щеки, иголочками покалывал нос. На меховом воротнике от теплого дыхания образовался иней. Под ногами весело похрустывал снег.
«Зачем я иду? — думала Галина. — И Алексей не ждет меня, а я иду… Никита ведь тоже там. Увидит… Люди вокруг… Зачем?»
У автовокзала нефтеуправления оживленно: снуют темные фигуры, подъезжают и отъезжают автомашины; слышен говор множества людей; в морозном воздухе, заглушая все остальные звуки, гремит металлический голос диспетчера, по радио выкрикивающего номера машин и буровых.
— Где-то тут наши, — остановился Климов, всматриваясь в темные тени автобусов и группы людей около них. — Да вон, кажись, и они. Вишь, с чемоданами да с мешками подходят? Факт, они…
В стороне стояли три вездехода с будками вместо кузовов. Вокруг них сновали люди, слышались громкие голоса.
— Дядя Иван, — остановила Галина направившегося к машинам Климова, — дальше я не пойду… Пошли, пожалуйста, ко мне Кедрина.
— Это можно… Все?
— Все… До свидания. О нас с Настенькой не беспокойся — мы будем дружно жить. — Они пожали друг другу руки, и Климов отошел.
Это утро запомнится Галине навсегда. Оно, словно грань, разделило ее жизнь на две части: одна, о которой вспоминалось с болью, тяжестью на сердце, осталась где-то позади, а другая только начиналась и начиналась в необычной обстановке — вокруг сновали люди, гудели сигналы автомашин, которые увозили этих людей куда-то в степь. Да, жизнь начиналась снова…
От вездехода отделилась высокая, широкоплечая фигура. Вздрогнуло сердце: «Алеша!»
Алексей шел широким шагом, чуть переваливаясь. Вот он узнал ее, прибавил шагу, тихо и, кажется, удивленно спросил:
— Это ты, Галина?
Она шагнула навстречу ему, протянула руку. В теплом полушубке, в мохнатой, мехом наружу, шапке, Алексей надвинулся на нее и, немного склонившись, заглянул ей в глаза.
— Я… я очень ждал тебя…
— Да? Вот я и пришла.
В это время от вездехода донесся голос Гурьева:
— Товарищи, кто в Соленую Балку — давай в машины! Отъезжаем!
Галина и Алексей повернулись на голос — он опять разлучал их.
— Ну вот, мне пора, — сказал Алексей.
— Он тоже с вами? — быстро спросила Галина, кивнув в сторону машин.
— Да.
— Это хорошо. Пусть побудет с людьми, это необходимо для него.
— Не понимаю, — пожав плечами, сказал он.
— Ну, как сказать тебе… — Галина опустила голову. — Я ушла от него…
— Правда?..
Галина вздрогнула, быстро подняла голову. Да, он был рад, и это почему-то неприятно поразило ее.
Алексей сжал ей руки.
— Прости, пожалуйста, я все-все понимаю…
— Иди, Алеша, — высвобождая руки, сказала она. — Иди, тебя ждут.
Алексей отошел, остановился, словно хотел вернуться, махнул рукой. И снова под его ногами зазвенел снег, прохваченный морозом…
Машины, включив фары, одна за другой скрылись за ближайшим поворотом. Галина постояла, глядя на красный огонек последней из них, и медленно зашагала на свою новую квартиру. «Нехорошо получилось, — с горечью и болью думала она. — Нехорошо, очень. Не нужно было приходить мне…»