— Пьяные, — сказал Эррис, как только они оказались вне пределов слышимости. — Пиво и другие напитки, о которых я упоминал, оказывают опьяняющее действие.

Турин не совсем понял, но предположил, что это было что-то вроде популярных грибов с золотыми шляпками — те, как давным-давно обнаружили Сломанные, можно было высушить и превратить в порошок, который давал дикие сны наяву и приносил в их пещеры всевозможные чудеса. Увы, чудеса исчезали через несколько часов, оставляя только сухой рот и плохое настроение.

Турин окинул последнюю таверну долгим взглядом, прежде чем отправиться по темному отрезку дороги к большим, освещенным факелами городским воротам. Если бы их миссия была хоть на волосок менее срочной, он позволил бы этим ароматам провести себя через двери таверны и посчитал бы это таким же значительным приключением, как пробиться сквозь лед, чтобы впервые увидеть солнце.

— Почему они не строят их ближе к городу?

— А, ну, это признак обратной стороны всего этого изобилия. По той же причине они окружили город огромной стеной. Во время войны здания рядом со стенами использовались бы врагом для укрытия, и у меня такое чувство, что это место часто видит войну. В конце концов, мы только что приехали из места, где маленьких девочек учат убивать голыми руками.

Турин приблизился к давке у ворот, и его чувство удивления снова начало окрашиваться ощущением неминуемой опасности. Это был сжимающийся мир. За сто лет жизни Сестра Сова видела, как Коридор потерял треть своей ширины. У Сломанных никогда по-настоящему не было проблем с перенаселенностью, в отличие от Запятнанных. Но, прожив свою жизнь в месте с очень определенными ограничениями на доступное пространство, он мог понять ужасы, которые последуют, если это пространство начнет сжиматься.

У открытых ворот стояли стражники, контролируя движение и бросая подозрительные взгляды на любого, кто выглядел слишком бедным или слишком пьяным. Здесь Турин впервые оказался в центре внимания: двое гвардейцев локтями прокладывали себе путь сквозь поток путешественников, чтобы перехватить его. Один держал фонарь, который ярко вспыхнул — магия огня Турина непрошено потянулась и заразила его. Турин быстро отозвал силу.

Эрриса, по какой-то причине, они не заметили, но, когда оказались рядом, схватили и его, заметив его шкуры. В то время как зеленоземельцы демонстрировали ошеломляющее разнообразие одежды, у всех у них была одна общая черта: они носили ее много. Когда охранник положил руку ему на плечо, Турин решил, что, если в будущем они должны будут пройти незамеченными, им придется закутаться в одежду так, словно это лед, и оставаться в тепле — вопрос жизни и смерти.

Гвардеец начал оттаскивать Турина, задавая непонятные вопросы или, возможно, угрожая. Прежде чем Турин успел ответить, Мали оказалась рядом, протиснулась между ними и что-то забормотала мужчине на том же языке.

— Она сказала им, что настоятельница послала ее проводить нас в собор, — сказал Эррис, позволяя другому охраннику грубо обращаться с ним. — Это полезно и верно!

Мужчины выглядели смущенными, но меньше, чем были должны: никто из власть имущих не любит уступать ребенку. Несмотря на это, они освободили Турина и Эрриса и разрешили последовать за Мали в город.

Повсюду горели огни, и ни один из них не был звездой. Казалось, что тысячи языков пламени танцуют за стеклом, освещая прилавки, дверные проемы и окна. Все казалось приглашением; жители зеленой земли толпились на улицах и в зданиях. Воздух наполняли крики торговцев, ругательства людей, пытающихся управлять своими животными, взрывы громкого смеха, лошадиное ржание — Турин сразу почувствовал прилив энергии и ухватился за него. Река звуков и запахов текла вокруг него, над ним, сквозь него. Одна часть его хотела заткнуть уши и искать уединения, другая жаждала нырнуть в один из этих освещенных огнем дверных проемов и погрузиться в то веселье, которое разворачивалось в комнатах за ними.

Из одного дверного проема полилась музыка, более насыщенная, более сложная, чем все, что он когда-либо слышал раньше. Песня разбитого сердца подняла его и почти унесла прочь; ему не нужно было понимать слова, чтобы перенестись в нее — его глаза наполнились слезами. Он не знал, на каких инструментах они могли играть, но, несомненно, этот сложный, вибрирующий поток нот производило что-то чудесное. У Сломанных в их пещерах не было ничего, с чем можно было бы сравнить эту музыку, ни одного музыканта, обладающего хотя бы десятой частью такого мастерства. Когда ноги понесли его прочь, из окон, выходящих на улицу впереди, на них обрушилась еще одна волна мелодии. Турин оборачивался на ходу, впитывая ее всеми своими чувствами, осознавая по боли в щеках, что он ухмыляется как сумасшедший, не обращая внимания на толчки толпы и то, что он кого-то толкает.

— Есть многое, что нужно принять и понять. — Эррис, сочувственно улыбаясь, схватил его за плечо. — У тебя было очень узкое существование. Это место… оно другое. Замечательное, да, но будь осторожен: оно съест тебя заживо, если ты не будешь осторожным. Наивность — это то, чем питаются такие города, как этот, а этот питался веками. И он находится над землей. Город, который лежит под ним, намного старше и намного опаснее!

Турин попытался сосредоточиться на спине Мали, на том, чтобы следовать за ней и не сбиться с пути. Они прошли мимо стольких людей. Буквально тысяч. Мужчин и женщин, молодых и старых, более разнообразных, чем Сломанные, во всех отношениях: оттенки кожи от белого до черного, через розовый и коричневый, волосы в любом стиле, глаза любого цвета.

Молодая блондинка с лицом в форме сердечка и полными губами протиснулась мимо него, наполнив воздух ароматом… чего-то хорошего. Турин никогда особо не задумывался о богах, но он предполагал, что Боги во Льду улыбнулись ему в тот день, когда привели Яз в его жизнь. Он всегда считал удивительным, как каждый человек находит того единственного другого, который каким-то образом подходит ему, словно находит кусочек головоломки — этот и никакой другой. И когда Яз оказалась среди них, он почувствовал этот щелчок, словно две части, каждая из которых нуждалась в чем-то определенном от другой, встретились и соединились. За эту веру было легко цепляться, когда в его мире людей насчитывалось несколько сотен, а девушек примерно его возраста — несколько десятков. Внезапно, однако, один шаг через врата Пропавших и несколько дней пути привели его, возможно, к миллиону душ. Мог ли он все еще цепляться за веру в то, что Яз была создана для него, а он для нее? Даже когда альтернативы над и подо льдом можно было исчислять в десятках, он чувствовал, что она может отказаться от него в пользу Квелла или Эрриса. Но сейчас? Каждый новый поворот открывал дома, в которых жило в десять раз больше людей, чем ютилось в ледяных пещерах. Это пугало его. Он не хотел никого другого, но что, если захочет она?

— Турин? — Эррис щелкнул пальцами перед лицом Турина.

— Э-э?

Эррис указал поверх крыш туда, где шпили какого-то огромного здания бросали вызов небу.

— Собор Сент-Аллам. Именно там Эулар завтра встретится с первосвященницей — если он еще этого не сделал. Хорошая новость заключается в том, что ящичек находится в этом направлении. — Он указал на боковую улочку, ведущую в противоположную сторону. — Так что нам не придется осквернять самое святое место этих людей. По крайней мере, не сегодня.

— И плохая новость в том, что он, возможно, уже видел первосвященницу и находится на пути к Сеусу? — спросил Турин.

— Попал в точку. — Эррис пошел прочь, окликая Мали.

— Так где же это, в точности? — спросил Турин, используя свою лед-работу, чтобы отклонить еще одного зеленоземельца, который, казалось, намеревался врезаться в него.

— Ну, это непростая задача, — сказал Эррис. — Было время, когда я мог бы узнать это с точностью до дюйма, но системы, которые я использую, пришли в упадок. Большинство элементов буквально свалились с неба. Но он определенно в городе. И в том направлении. Почти уверен.

— Мали, что лежит в том направлении? — спросил Турин.

Эррис передал вопрос:

— Она не знает.

— Не знает? — Турин посмотрел на девушку. — Как она может не знать?

— Это большой город. Вероятно, она нечасто выходит из монастыря. Это не пещеры. Здесь почти все незнакомы почти со всеми остальными. Скорее всего, большинство людей, которые здесь живут, могут заблудиться в своем собственном городе, если несколько раз свернут не туда.

Они свернули за еще один угол, следуя по более узкой, грязной улочке. Дома здесь все еще были высокими, но выглядели так, словно их разделили на множество секций. Белье свисало с давно не чищенных каменных балконов. Еще один поворот привел их в район, где теснились односкатные лачуги, скопление крыш прерывалось случайными разрушенными колоннами или рухнувшими арками. Турин сразу почувствовал себя как дома. Он прожил почти всю свою жизнь в лачуге, подобной этим, построенной на руинах чего-то гораздо большего. Но он не знал, почему этот район должен существовать здесь, среди такого изобилия.

— Сюда. — Эррис резко повернул налево. — Возможно.

Он повел их по черному как смоль переулку между двумя высокими зданиями, в которых, казалось, не было окон. Над крышами, в дальнем конце, мерцал в свете звезд купол. Мали указала на него и что-то сказала.

— Она думает, что это часть церковного дома отдыха, — сказал Эррис. Он продолжил переводить: — У каждого архонта есть место в центре комплекса — частный дом, где они останавливаются во время визитов в столицу.

— Вот где должен быть Эулар. — Чем ближе они подходили к Эулару, тем менее уверенным в своей миссии чувствовал себя Турин. Эулар был одним из Сломанных, доверенным и надежным, который оказался кем-то совершенно другим. Одна мысль о нем заставляла Турина беспокоиться обо всем остальном, во что он верил. Он стряхнул с себя это чувство и последовал за Эррисом.