Афрон исчезает, возвращаясь к толпе танцующих. Я отставляю вино, как только он уходит.
На меня падает тень.
— Знаешь, никогда не понимала прелести смертных, — усмехается Диона. — Это все равно что играть с насекомым. Зачем ему развлекаться с тобой, когда у него может быть богиня?
— Ты не богиня, — реплика вырывается прежде, чем я останавливаю себя, но я понимаю, что должна отвечать на вопросы.
Глаза Дионы, похожие на капли аквамарина, темнеют. Она толкает меня, прижимая к стене. Я стараюсь не выдавать своего страха, но ищу Аида или Ирму. Ни того, ни другого не обнаруживается в поле зрения. Есть остальные, но никто не видит, никого это не волнует.
Она вытаскивает из-за пояса серебряный кинжал, и меня охватывает паника. Я не могу двигаться, не могу бежать. Во рту пересохло, и я изучаю кончик лезвия, когда он плывет мимо моего носа, все ближе и ближе, желая растворить его одним взглядом.
Но я не могу. Я так же бессильна, как она могущественна.
Она улыбается моей реакции.
— Глупая, хрупкая смертная…
Посох перехватывает лезвие.
— Диона, — говорит Эметрия холодно, — невежливо ломать чужие игрушки, лишь потому, что они не захотели с тобой играть.
Диона кидает на нее свирепый взгляд.
— Леди Эметрия. Тебя это не касается.
— Ты находишься в доме Аида. Не позорь его в его же чертогах. Это плохо для тебя кончится.
Диона ничего не делает. Ее усмешка останавливается на мне.
Эметрия отталкивает свой посох. Ее фиалковые глаза вспыхивают.
— Люди — не единственные, кого можно сломить, Диона. Ты не бог войны. Отойди.
Кипя от злости, Диона возвращает кинжал за пояс.
Эметрия выпрямляется, и я хватаю со стола бокал с вином, чтобы не упасть. Я отдаю себе отчет в том, какой напуганной я, должно быть, выгляжу, какой невзрачной.
— Ты должна быть осторожней, — советует Эметрия.
— Ох, какое вам дело?
Эметрия замирает, а я бледнею. Я сказала слишком много. Крайне много.
— Что он рассказал тебе обо мне?
— Моя лорд ничего мне не рассказывал…
— На тебе нет чар.
Я напрягаюсь, ища выход из ситуации, но она уже увидела, как я теряю хладнокровие. Я качаю головой.
Эметрия вздыхает.
— О чем он думает, позволяя не очарованному смертному присутствовать на подобном мероприятии? Это какой-то новый вид пыток, который он изобрел…
— Он ничего не изобретал. Я попросила, чтобы меня не очаровывали.
— Что?
— Он хотел зачаровать меня. Я попросила его не делать этого.
Она смотрит на него, ссутулившегося на своем троне.
— В какую игру он играет.
— Он делает что-то.
Что-то горячее полыхнуло во мне.
— Но точно не играет в вашу игру.
— Что ты имеешь в виду?
— Он сказал мне, что вы заставили его убить своего отца.
Эметрия напрягается, и я могу с уверенностью сказать, что задела ее за живое.
— Вы отрицаете это?
— Нет. Хотя я удивлена, что он рассказал тебе. Я должна была приказать ему не делать этого.
Приказать? Как она могла — меня осеняет осознание.
— Вы знаете его настоящее имя.
Она делает паузу, всего на секунду, избегая моего взгляда. И на мгновение — всего на одно — я чувствую себя могущественным существом, а не слабой, глупой смертной, тонущей в битве, одетой как на представление.
— И все же, — осторожно говорит она, — я заставила его сделать так мало.
— Вы заставили его убить собственного отца.
— Не с помощью этого, уверяю.
— Почему вы заставили его сделать это?
— Чтобы защитить его. Чтобы защитить… — она поднимает глаза. — Почему я вообще с тобой разговариваю?
— Вы заботитесь о нем.
Она напрягается.
— Почти как о собственном ребенке.
Я делаю еще один глоток вина, долгий, медленный глоток.
— Кем бы он меня ни считал, кем бы я ни стала… Я ему не враг. И тебе тоже, — она качает головой. — Не говори ему, что мы разговаривали, — говорит она. — Забудь, что вообще видела меня сегодня.
Думаю, она хочет зачаровать меня, но чары не работают. Я подношу руку к голове и понимаю, что моя метка скрыта выбившимся локоном, который упал, когда Диона схватила меня. Эметрия не перепроверяет свою работу и уходит, не сказав больше ни слова.
Я допиваю вино и возвращаюсь к Аиду. Королева Зера только закончила с ним разговаривать, но исчезла до моего прихода.
— С тобой все в порядке? — спрашивает он, не глядя на меня.
— Эта Диона — сука.
Уголок его губ подергивается в улыбке.
— Так и есть.
— Ты в порядке? Эта Зера тоже стерва.
— Подслушивала ее, да?
— Немного. Я бы защитила тебя, но… ты знаешь. Пытаюсь продолжать в том же духе.
— Ты защитила бы меня?
— Держу пари, так и сделала бы.
— Но… почему?
— Потому что… ох, черт, теперь мы друзья? Ты мне нравишься? Когда это произошло?
Аид срывает маску и смотрит на меня с открытым ртом. Я смотрю на него в ответ, удивленная его шоком.
— И кто теперь не может двинуться?
— Сефи, я…
— Ты, смертная, потанцуй со мной.
Мы поворачиваемся. Арес стоит у подножия ступеней, протянув руку. Я смотрю на Аида, умоляя о спасении. Его челюсть напрягается.
— Что, если я не хочу, чтобы она с тобой танцевала?
— Тогда я задамся вопросом, почему, дорогой брат, и проверю, в чем еще она хороша.
Я сжимаю кулаки и спешу вниз по ступенькам, пока Аид не сломался и сам не разбил эту уловку. Сейчас я не знала, для кого это было бы хуже. Почему ничто здесь не важно?
Арес подхватывает меня и опускает на пол. Его хватка грубая, крепкая. Я рада, что мне не нужно смотреть ему в глаза.
— Для смертной ты сносно танцуешь, — рычит он, его губы у моего уха. — К тому же вполне привлекательная. Хорошие изгибы. У женщин фэйри такого не встретишь. Я почти чувствую призыв.
Его руки блуждают по моим бедрам, и мне требуется вся моя сдержанность, чтобы не перехватить его руки и не залепить пощечину.
— Интересно, на что еще ты годишься. Ты молода, верно? Мой братец измучил тебя? Я слышал, у него особые вкусы.
Я знаю, что должна отвечать, но не могу подобрать слов.
— Ну, смертная? Отвечай. Что он с тобой делал?
Я делаю паузу, собираясь с мыслями.
— То, о чем вы могли только мечтать. Мой лорд так же великолепен в спальне, как и за ее пределами. Почему вы меня спрашиваете? Пытаетесь компенсировать собственные неудачи в этом деле?
Арес перестает танцевать.
— Ты, смертная сука. Это он велел тебе так сказать? — он отталкивает меня, и я падаю на пол. Он поднимает руку, чтобы ударить меня…
Пальцы сжимаются вокруг его руки.
— Нет, — рычит Аид. — Не трогай ее.
— Почему ты так беспокоишься о смертной, младший братец?
— Не люблю, когда люди вредят тому, что принадлежит мне.
— Тогда хорошо, что у тебя не так мало того, что можно назвать твоим, — усмехается Арес. — И ничего такого, что я не смог бы у тебя отнять.
— Мальчики! — между ними встает Артемида. — Я бы сказала, что сейчас немного рановато для кулачных боев, но, честно говоря, это полностью в моем духе. Не хотите присоединиться к нам в оружейной палатке? Мои охотники жаждут боя, и, думаю, лучше удовлетворить их сейчас, пока все мы не выпили слишком много вина.
Арес стискивает зубы.
— У меня есть здесь чем развлечься.
— Может быть, позже, — отвечает Аид.
Я пользуюсь моментом, чтобы ускользнуть, но попадаю в поток охотников, марширующих к оружейной. Я позволяю увести себя; не хочу стоять в этом душном бальном зале под пристальным взглядом Ареса.
Будь это обычная смертная вечеринка, я бы вышла на улицу подышать свежим воздухом или позвонила бы Либби или папе и пошла домой. Но их здесь нет, и дома тоже.
Я должна была позволить Аиду зачаровать меня.
— Он причинил тебе боль?
Поднимаю глаза. Я проскользнула в оружейную вместе с охотниками, и Артемида смотрит на меня сверху вниз, ее стальные глаза сверкают.
— Лорд Арес ничего не сделал, — отвечаю я, надеюсь, певучим голосом.
Артемида настороженно на меня смотрит.
— Я не говорила, — произносит Артемида, — о Лорде Аресе.
— Артемида! — позади нее появляется Аполлон, хлопая ее по плечу. Его смех, улыбка — все в нем — солнечный свет и лазурное небо. На него почти невозможно смотреть.
Артемида напрягается, ее мускулистые руки твердеют, как скала.
— Убери свои руки.
— Ты всегда…
Она перекидывает его через плечо и швыряет на пол. Он просто смеется, откатываясь в сторону, когда ее кулак летит ему в лицо. Остальные охотники образуют вокруг них круг, и я, совершенно загипнотизированная, наблюдаю, как они вдвоем кружат по комнате в диком, жестком танце. Они двигаются, как ртуть, рассекая воздух, почти слишком быстро, чтобы за ними уследить. Мерцающее пятно желтого, золотого и белого, коричневого и серебристого цветов. Они не обнажают оружие; не думаю, что они всерьез хотят ранить друг друга или, по крайней мере, нанести друг другу вред.
Я вновь испытываю благоговейный трепет и изумление. Возможно, мне следовало бы испугаться этой демонстрации силы, но нет. Они напоминают мне усиленные версии Либби.
Либби. Ей бы здесь понравилось.
И я была бы рада, будь она здесь.
Часть меня любит прекрасный яд этого мира, часть меня, даже сейчас, жаждет вернуться к тем танцорам, напиться до одури, пока музыка не зальет мои вены, но дом я люблю больше. Тихие угольки в камине я люблю больше, чем ревущее пламя.
Охотники кричат и свистят, подгоняя их, словно видели это уже дюжину раз. Время от времени Аполлон останавливается, чтобы подмигнуть толпе, заставляя мужчин и женщин падать в обморок.
— Прекрати флиртовать с моими охотниками, — шипит Артемида.
— Только после смерти.
— Если перестанешь двигаться, я могу это устроить.
Он замолкает.
— Что скажет Мама?
Она бьет его кулаком в живот.
— Вероятно, «целься ниже».
Аполлон смеется, едва переводя дыхание и быстрым пинком выбивая из-под нее ноги.
— Верно, — говорит он. — Но Папа…
Она бьет ему в нос так сильно, что тот трескает, и драка подходит к концу. Толпа охотников окружает его, предлагая все исправить. Я ускользаю в нишу, пока Артемида спроваживает их, вручая ему чистую тряпку и флакон с чем-то, немного пахнущим мятой.
— Рад встрече, Изольда.
— Звезды небесные, Трист. Не называй меня так! Никто, кроме тебя, не называл меня так уже более ста лет!