Афрон исчезает, возвращаясь к толпе танцующих. Я отставляю вино, как только он уходит.

На меня падает тень.

— Знаешь, никогда не понимала прелести смертных, — усмехается Диона. — Это все равно что играть с насекомым. Зачем ему развлекаться с тобой, когда у него может быть богиня?

— Ты не богиня, — реплика вырывается прежде, чем я останавливаю себя, но я понимаю, что должна отвечать на вопросы.

Глаза Дионы, похожие на капли аквамарина, темнеют. Она толкает меня, прижимая к стене. Я стараюсь не выдавать своего страха, но ищу Аида или Ирму. Ни того, ни другого не обнаруживается в поле зрения. Есть остальные, но никто не видит, никого это не волнует.

Она вытаскивает из-за пояса серебряный кинжал, и меня охватывает паника. Я не могу двигаться, не могу бежать. Во рту пересохло, и я изучаю кончик лезвия, когда он плывет мимо моего носа, все ближе и ближе, желая растворить его одним взглядом.

Но я не могу. Я так же бессильна, как она могущественна.

Она улыбается моей реакции.

— Глупая, хрупкая смертная…

Посох перехватывает лезвие.

— Диона, — говорит Эметрия холодно, — невежливо ломать чужие игрушки, лишь потому, что они не захотели с тобой играть.

Диона кидает на нее свирепый взгляд.

— Леди Эметрия. Тебя это не касается.

— Ты находишься в доме Аида. Не позорь его в его же чертогах. Это плохо для тебя кончится.

Диона ничего не делает. Ее усмешка останавливается на мне.

Эметрия отталкивает свой посох. Ее фиалковые глаза вспыхивают.

— Люди — не единственные, кого можно сломить, Диона. Ты не бог войны. Отойди.

Кипя от злости, Диона возвращает кинжал за пояс.

Эметрия выпрямляется, и я хватаю со стола бокал с вином, чтобы не упасть. Я отдаю себе отчет в том, какой напуганной я, должно быть, выгляжу, какой невзрачной.

— Ты должна быть осторожней, — советует Эметрия.

— Ох, какое вам дело?

Эметрия замирает, а я бледнею. Я сказала слишком много. Крайне много.

— Что он рассказал тебе обо мне?

— Моя лорд ничего мне не рассказывал…

— На тебе нет чар.

Я напрягаюсь, ища выход из ситуации, но она уже увидела, как я теряю хладнокровие. Я качаю головой.

Эметрия вздыхает.

— О чем он думает, позволяя не очарованному смертному присутствовать на подобном мероприятии? Это какой-то новый вид пыток, который он изобрел…

— Он ничего не изобретал. Я попросила, чтобы меня не очаровывали.

— Что?

— Он хотел зачаровать меня. Я попросила его не делать этого.

Она смотрит на него, ссутулившегося на своем троне.

— В какую игру он играет.

— Он делает что-то.

Что-то горячее полыхнуло во мне.

— Но точно не играет в вашу игру.

— Что ты имеешь в виду?

— Он сказал мне, что вы заставили его убить своего отца.

Эметрия напрягается, и я могу с уверенностью сказать, что задела ее за живое.

— Вы отрицаете это?

— Нет. Хотя я удивлена, что он рассказал тебе. Я должна была приказать ему не делать этого.

Приказать? Как она могла — меня осеняет осознание.

— Вы знаете его настоящее имя.

Она делает паузу, всего на секунду, избегая моего взгляда. И на мгновение — всего на одно — я чувствую себя могущественным существом, а не слабой, глупой смертной, тонущей в битве, одетой как на представление.

— И все же, — осторожно говорит она, — я заставила его сделать так мало.

— Вы заставили его убить собственного отца.

— Не с помощью этого, уверяю.

— Почему вы заставили его сделать это?

— Чтобы защитить его. Чтобы защитить… — она поднимает глаза. — Почему я вообще с тобой разговариваю?

— Вы заботитесь о нем.

Она напрягается.

— Почти как о собственном ребенке.

Я делаю еще один глоток вина, долгий, медленный глоток.

— Кем бы он меня ни считал, кем бы я ни стала… Я ему не враг. И тебе тоже, — она качает головой. — Не говори ему, что мы разговаривали, — говорит она. — Забудь, что вообще видела меня сегодня.

Думаю, она хочет зачаровать меня, но чары не работают. Я подношу руку к голове и понимаю, что моя метка скрыта выбившимся локоном, который упал, когда Диона схватила меня. Эметрия не перепроверяет свою работу и уходит, не сказав больше ни слова.

Я допиваю вино и возвращаюсь к Аиду. Королева Зера только закончила с ним разговаривать, но исчезла до моего прихода.

— С тобой все в порядке? — спрашивает он, не глядя на меня.

— Эта Диона — сука.

Уголок его губ подергивается в улыбке.

— Так и есть.

— Ты в порядке? Эта Зера тоже стерва.

— Подслушивала ее, да?

— Немного. Я бы защитила тебя, но… ты знаешь. Пытаюсь продолжать в том же духе.

— Ты защитила бы меня?

— Держу пари, так и сделала бы.

— Но… почему?

— Потому что… ох, черт, теперь мы друзья? Ты мне нравишься? Когда это произошло?

Аид срывает маску и смотрит на меня с открытым ртом. Я смотрю на него в ответ, удивленная его шоком.

— И кто теперь не может двинуться?

— Сефи, я…

— Ты, смертная, потанцуй со мной.

Мы поворачиваемся. Арес стоит у подножия ступеней, протянув руку. Я смотрю на Аида, умоляя о спасении. Его челюсть напрягается.

— Что, если я не хочу, чтобы она с тобой танцевала?

— Тогда я задамся вопросом, почему, дорогой брат, и проверю, в чем еще она хороша.

Я сжимаю кулаки и спешу вниз по ступенькам, пока Аид не сломался и сам не разбил эту уловку. Сейчас я не знала, для кого это было бы хуже. Почему ничто здесь не важно?

Арес подхватывает меня и опускает на пол. Его хватка грубая, крепкая. Я рада, что мне не нужно смотреть ему в глаза.

— Для смертной ты сносно танцуешь, — рычит он, его губы у моего уха. — К тому же вполне привлекательная. Хорошие изгибы. У женщин фэйри такого не встретишь. Я почти чувствую призыв.

Его руки блуждают по моим бедрам, и мне требуется вся моя сдержанность, чтобы не перехватить его руки и не залепить пощечину.

— Интересно, на что еще ты годишься. Ты молода, верно? Мой братец измучил тебя? Я слышал, у него особые вкусы.

Я знаю, что должна отвечать, но не могу подобрать слов.

— Ну, смертная? Отвечай. Что он с тобой делал?

Я делаю паузу, собираясь с мыслями.

— То, о чем вы могли только мечтать. Мой лорд так же великолепен в спальне, как и за ее пределами. Почему вы меня спрашиваете? Пытаетесь компенсировать собственные неудачи в этом деле?

Арес перестает танцевать.

— Ты, смертная сука. Это он велел тебе так сказать? — он отталкивает меня, и я падаю на пол. Он поднимает руку, чтобы ударить меня…

Пальцы сжимаются вокруг его руки.

— Нет, — рычит Аид. — Не трогай ее.

— Почему ты так беспокоишься о смертной, младший братец?

— Не люблю, когда люди вредят тому, что принадлежит мне.

— Тогда хорошо, что у тебя не так мало того, что можно назвать твоим, — усмехается Арес. — И ничего такого, что я не смог бы у тебя отнять.

— Мальчики! — между ними встает Артемида. — Я бы сказала, что сейчас немного рановато для кулачных боев, но, честно говоря, это полностью в моем духе. Не хотите присоединиться к нам в оружейной палатке? Мои охотники жаждут боя, и, думаю, лучше удовлетворить их сейчас, пока все мы не выпили слишком много вина.

Арес стискивает зубы.

— У меня есть здесь чем развлечься.

— Может быть, позже, — отвечает Аид.

Я пользуюсь моментом, чтобы ускользнуть, но попадаю в поток охотников, марширующих к оружейной. Я позволяю увести себя; не хочу стоять в этом душном бальном зале под пристальным взглядом Ареса.

Будь это обычная смертная вечеринка, я бы вышла на улицу подышать свежим воздухом или позвонила бы Либби или папе и пошла домой. Но их здесь нет, и дома тоже.

Я должна была позволить Аиду зачаровать меня.

— Он причинил тебе боль?

Поднимаю глаза. Я проскользнула в оружейную вместе с охотниками, и Артемида смотрит на меня сверху вниз, ее стальные глаза сверкают.

— Лорд Арес ничего не сделал, — отвечаю я, надеюсь, певучим голосом.

Артемида настороженно на меня смотрит.

— Я не говорила, — произносит Артемида, — о Лорде Аресе.

— Артемида! — позади нее появляется Аполлон, хлопая ее по плечу. Его смех, улыбка — все в нем — солнечный свет и лазурное небо. На него почти невозможно смотреть.

Артемида напрягается, ее мускулистые руки твердеют, как скала.

— Убери свои руки.

— Ты всегда…

Она перекидывает его через плечо и швыряет на пол. Он просто смеется, откатываясь в сторону, когда ее кулак летит ему в лицо. Остальные охотники образуют вокруг них круг, и я, совершенно загипнотизированная, наблюдаю, как они вдвоем кружат по комнате в диком, жестком танце. Они двигаются, как ртуть, рассекая воздух, почти слишком быстро, чтобы за ними уследить. Мерцающее пятно желтого, золотого и белого, коричневого и серебристого цветов. Они не обнажают оружие; не думаю, что они всерьез хотят ранить друг друга или, по крайней мере, нанести друг другу вред.

Я вновь испытываю благоговейный трепет и изумление. Возможно, мне следовало бы испугаться этой демонстрации силы, но нет. Они напоминают мне усиленные версии Либби.

Либби. Ей бы здесь понравилось.

И я была бы рада, будь она здесь.

Часть меня любит прекрасный яд этого мира, часть меня, даже сейчас, жаждет вернуться к тем танцорам, напиться до одури, пока музыка не зальет мои вены, но дом я люблю больше. Тихие угольки в камине я люблю больше, чем ревущее пламя.

Охотники кричат и свистят, подгоняя их, словно видели это уже дюжину раз. Время от времени Аполлон останавливается, чтобы подмигнуть толпе, заставляя мужчин и женщин падать в обморок.

— Прекрати флиртовать с моими охотниками, — шипит Артемида.

— Только после смерти.

— Если перестанешь двигаться, я могу это устроить.

Он замолкает.

— Что скажет Мама?

Она бьет его кулаком в живот.

— Вероятно, «целься ниже».

Аполлон смеется, едва переводя дыхание и быстрым пинком выбивая из-под нее ноги.

— Верно, — говорит он. — Но Папа…

Она бьет ему в нос так сильно, что тот трескает, и драка подходит к концу. Толпа охотников окружает его, предлагая все исправить. Я ускользаю в нишу, пока Артемида спроваживает их, вручая ему чистую тряпку и флакон с чем-то, немного пахнущим мятой.

— Рад встрече, Изольда.

— Звезды небесные, Трист. Не называй меня так! Никто, кроме тебя, не называл меня так уже более ста лет!