— Я сделаю тебе так больно, Кэт, что вся комната сможет разделить твою прекрасную боль. Я знаю, ты хочешь, чтобы они увидели, как ты хороша для меня.

Еще один кивок, более сдавленный.

— А потом они смогут наблюдать, как я трахаю твою тугую маленькую пизду, пока ты не закричишь. Они могут смотреть, как я люблю тебя, Кэт… люблю тебя с болью… с красивой гребаной болью…

Я дернулась в своем кресле, отчаянно желая помастурбировать, независимо от того, что вокруг было полно наблюдателей. Я заставила себя сохранять спокойствие, сопротивляясь желанию утащить Каллума подальше и умолять его о члене. Пока нет, я хотела посмотреть, хотела, чтобы он тоже посмотрел.

Я не сводила глаз с Кэт, с ее гибкого тела, такого чертовски мокрого для него. Маска снял флоггер с ее шеи, давая ей время восстановить равновесие.

— Приготовься.

Она выпрямилась, взялась за цепи, мышцы напряглись в предвкушении.

Первый удар дался ему нелегко. Хвосты флоггера обвились вокруг ее ребер и впились в мягкую нижнюю часть груди. Она вскрикнула, запрокинув голову, и приготовилась к еще большему. Следующий удар пришелся ей по бедру, достаточно сильный, чтобы она дернулась в сторону. Она без напоминания вернулась в позицию — обученная до совершенства.

Я наблюдала, как Маска наблюдает за Кэт, как он скользит взглядом по всему ее телу, впитывая каждое движение, каждый ее вдох. Он идеально рассчитывал свои удары, удерживая ее на грани терпения. Его наказание становилось все более жестоким, усиливаясь вместе с всплеском ее эндорфинов. Медленно она перестала дергаться, позволив цепям принять ее вес, и полностью подчинилась его воли.

Он обрушивался на нее такими чертовски сильными ударами, и она так прекрасно смотрелась. Глаза большие и красивые, взгляд мягкий и ласковый. А потом слезы. Они медленно набухали, собираясь в уголках глаз. Она так тихо всхлипывала, выплескивая свою боль в сладком освобождении.

Поведение Маски изменилось, удары стали реже, давая время плакать между каждой вспышкой боли.

— Эта моя идеальная девочка, Кэт. Моя прекрасная девочка. Скажи мне, что тебе нужно

Мое сердце подпрыгнуло при воспоминании этих идеальных гребаных слов.

— Мне нужно больше боли… — умоляла она. — Пожалуйста, Маска, пожалуйста…

Он сократил между ними расстояние, притянув ее лицо для самого глубокого чертового поцелуя. Он целовал ее так, как любил ее, будто не было никого, кроме них, будто она сделала ему самый большой подарок, который только может сделать человек.

А потом он слизнул ее слезы. Медленно, но верно он слизывал их все.

Из моего горла вырвался стон, и Каллум ответил, танцуя пальцами чуть ближе к теплу меж моих бедер. Я хотела, чтобы он продолжал, хотела, чтобы он прикоснулся ко мне, но он больше не двигался. Я посмотрела на него в тени, обнаружив, что его взгляд так же прикован к сцене, как и мой до этого.

Маска подошел к Кэт спереди, и я знала, что будет дальше.

— У тебя такие красивые сиськи, Кэт. Они так чертовски прекрасно отмечены.

Розовые полосы на ее коже стали красными. Темно-красными. Он был воплощением самообладания, пока она плакала перед ним, выбирая идеальные моменты, чтобы погубить ее сладкой пыткой. Она не сводила с него глаз, ни разу не дрогнула. Комната для нее исчезла, затерявшись в подпространстве, и в ее мыслях был только этот прекрасный зверь.

Последний удар заставил ее закричать — звериный вой, когда хвосты флоггера задели ее соски. Она задыхалась, ее ноги ушли из-под нее, тело сотрясалось от рыданий, пока она кричала в муках. И он был там — рядом с ней. Обнимал ее, шептал что-то на ухо. Я могла только догадываться, что он говорит, но это не имело значения. Обожание на его лице говорило само за себя.

Он поднял ее на ноги, осыпая ее кожу нежными поцелуями, и она повернулась к нему в своих узах, страстно желая ощутить его кожу на своей. Мне тоже было знакомо это чувство.

— Ты можешь говорить, — сказал он. — Скажи мне.

— Люби меня… — прошипела она. — Пожалуйста, Маска, пожалуйста, люби меня.

— Всегда, Кэт. Всегда.

Мое сердце перевернулось, остановившись в груди, когда я упала в пропасть горячей гребаной потребности. Я едва могла сглотнуть, потерянная для всего, кроме покалывания между ног, умоляя о гребаном избавлении.

Я обхватила пальцы Каллума своими, ерзая на месте, чтобы показать, как чертовски отчаянно нуждаюсь в контакте. Как мне необходимы его прикосновения. Я подняла ногу, перекинув через его бедро, как бы открываясь в приглашении. Я чувствовала его взгляд на мне, его горячее дыхание словно пламя на моей щеке. Он заглотил наживку, притянул меня еще ближе к себе на колени, моя пульсирующая киска болела, когда прижалась к его бедру.

И тогда я почувствовала это. Ствол меж его ног. Напряжение его возбуждения.

Я покраснела от чистого гребаного восторга.

У дикаря был стояк.

Может быть, просто может быть, мы не так уж и сильно отличались друг от друга.

***

Каллум

Мой член чертовски болел и пульсировал. Мои мысли тоже были в гребаном беспорядке, разорваны на куски, неспособные понять, что, черт возьми, происходит. Или почему меня это так чертовски возбуждает.

Мужчина на сцене, Маска, оказался еще более жестоким ублюдком, чем я ожидал. То, как он ударил девушку в цепях, так чертовски жестко, что я едва мог смотреть. Но ей это нравилось. Ей это чертовски нравилось.

Я никогда не видел, чтобы кто-то хотел чего-то так сильно, как она хотела его. То, как она смотрела на него, будто он был Богом, нет... чертовски больше, чем Бог. Как будто этот сукин сын изобьет ничтожную Божью задницу до полусмерти и даже не вспотеет. Он был грубым, извращенным, чертовски жестоким, но она хотела этого. И он хотел ее. Он чертовски любил ее в ответ.

Я, блядь, ничего из этого не понимал. Но мой член понял.

Мой член понял все чертовски четко и ясно.

Итак, это была та херня, которую жаждала Софи. Это я тоже чувствовал, она была вне себя. Дыхание прерывистое, отчаянное, ноги поддергивались. Трепещущие пальцы без слов уговаривали меня, жаждали, чтобы я накалил обстановку. Боже, как же мне этого хотелось. Я прижался лицом к ее шее, вдыхая ее сладкий аромат, ее мягкие волосы так чертовски приятно касались моей щеки.

Мои пальцы уступили ее требованиям, прокладывая дорожку вверх по ее влажным бедрам к ее теплу. Она дергалась у моей груди, шипя, когда я касался ее клитора через стринги.

— Пожалуйста… — выдохнула она. — Я этого не вынесу.

Я дернул кусок ткани в сторону, больше не заботясь о тех, кто нас мог видеть. Она дернулась в моей хватке, когда я дразнил ее, трогая ее набухшую пизду так чертовски мягко, что она извивалась в поисках большего. Потом я остановился. Замер на месте.

Она вздохнула и попыталась схватить меня за руку, но я оттолкнул ее.

— Нет, — прорычал я. — Я, блядь, решаю, когда. Я.

Она отреагировала на мои слова — ее тело обмякло, как у женщины на сцене, и она упала мне на грудь, как тряпичная кукла. Я оставил пальцы прижатыми к ее клитору, но держал их неподвижно, не давая ей освобождения.

Я был главным. По-настоящему.

И это ощущалось чертовски хорошо.

Представление на сцене поменялось. Руки Маски были мягче на теле его женщины, обводя места, где он причинил ей боль, будто она была произведением искусства. Она была его холстом, живым, дышащим, похотливым гребаным холстом. Девайсы были его краской, розовой, красной и сладкой темно-фиолетовой в живом цвете. Мой член отреагировал на параллель, пульсируя так сильно, что у меня перед глазами вспыхнули звезды.

Софи Хардинг могла бы стать моим холстом.

Я мог бы разрисовать ее кожу болью, как она хотела. Заставить ее выкрикивать мое имя.

Тогда я смогу трахнуть ее, и она захочет меня. Она хотела бы меня так чертовски сильно.

Я смотрел на женщину в цепях, не отрываясь от ее глаз.

Я никогда, блядь, не хотел ничего больше, чем чтобы Софи Хардинг смотрела на меня также.

Маска трахался так же жестко, как и бил. Он поднял Зеленоглазку от земли, держа ее за бедра, пока она раскачивалась в цепях. Она ахнула, когда он вставил в нее свой член, оборачивая ее ноги вокруг своей спины, чтобы принять ее вес. Его пальцы работали над ее клитором, и это сводило ее с ума. Из ее горла вырывались хрипы, хрюканье и хреново бульканье, скорее животное, нежели человеческое. Я был прав; его член был как у осла на стероидах. Ей это тоже нравилось. Она умоляла его о большем, жестче, еще жестче.

И снова его голос, такой властный.

— Ты ощущаешься так чертовски хорошо, Кэт. Твоя пизда такая чертовски влажная для меня, надеюсь, все слышат эти идеальные чавкающие звуки, которые она издает.

— Да! — закричала она. — Трахни меня, пожалуйста, Маска, трахни меня… трахни меня!

Софи смотрела на них с открытым ртом, больше не умоляя о моих прикосновениях. Ее дыхание было поверхностным. Я знал, что одним движением большого пальца могу воспламенить ее, но не шевелился.

Маска хорошо трахал Зеленоглазку, его челюсть была сжата от сосредоточенности, пальцы сводили ее с ума. Он знал, как она возносилась на вершину, знал, когда позволить ей взлететь.

— Кончи для меня. — Его слова были простыми, но они сработали. Они сработали так чертовски идеально.

Девушка в цепях не сдерживалась — визжала и дергалась в цепях, пока кончала. Маска сохранял невозмутимое выражение лица, не прекращал своих толчков, играя с ее сочным маленьким клитором, пока она не выдохлась. Он опустил ее на пол и в мгновение ока снял с нее наручники, дроча свой огроменный член, в то время как она упала на колени, широко раскрыв рот и жаждая его.

Я услышал, как Софи снова ахнула, подавшись вперед, чтобы рассмотреть поближе, и мне тоже захотелось узнать, что же, черт возьми, сейчас произойдет.

Маска теперь выглядел менее сдержанным, его член был таким чертовски жилистым, будто он мог выстрелить в любую гребаную секунду. Он вставил всю длину в горло Зеленоглазки, так жестко, что она закашлялась, подавилась и почти захлебнулась. Но не отстранилась, не сопротивлялась.