И моему ребенку, и моим мужчинам сейчас нужно, чтобы я была сильной.

И, клянусь Богом, я их не разочарую.

– Как вы думаете, священник, как все это будет происходить? ― Я зловеще улыбаюсь ему, вызывая в памяти худшие черты поведения моей семьи. – Вы совершили серьезную ошибку, взяв меня. Теперь вы заплатите за это своей жизнью.

– Заткнись, никчемная шлюха! Я не позволю твоему змеиному языку сломить мою решимость. Бог со мной. Это то, что должно быть сделано. ― Он бросается на меня и бьет меня по лицу с такой силой, что его кольца рассекают мне губу и щеку.

– Бог оставил тебя, священник, ― выплюнула я кровь изо рта, чтобы продолжить. – Он отвернулся от тебя в ту минуту, когда ты привязал меня к этому столбу. Отпусти меня, и, может быть, ты еще сможешь спасти свою душу, если не жизнь.

Поскольку это было утрачено в ту минуту, когда ты поднял на меня руку.

– Я сказал, заткнись! Ты не удержишь меня от моего призвания.

– И что именно? Как ты думаешь, чего ты добьешься сегодня?

– Я отправлю тебя обратно в ад, который ты не должна была покидать. Я знаю, какая ты женщина. То, что ты позволяешь мужчинам делать с тобой, чтобы они ушли от Божьей благодати. Я слышал это своими собственными ушами прошлой ночью. Ты впустила их всех в свое тело и развратила их души.

– Не говори со мной о коррупции, священник. Не тогда, когда твоя церковь извлекает выгоду из боли и страданий. Я знаю, что Келли - главные благодетели этой церкви. Ты не обращаешь внимания на их денежные пожертвования, прекрасно зная, сколько крови было пролито для их получения.

– Это другое, ― краснеет он.

– Правильно, потому что жадность, насилие и убийство - более приемлемый грех, чем секс. ― Я саркастически усмехаюсь. – Чем любовь.

На этот раз от пощечины, которую он мне отвешивает, у меня стучат зубы. Он отходит от меня и идет назад к своему алтарю, словно боясь повернуться ко мне спиной, хотя это я связана.

– Я знаю, что ты делаешь, ― говорит он с манией величия. – Я слышал истории о том, что вы, язычники, делаете в Мексике. Убиваете и приносите в жертву невинных, чтобы отдать дань дьяволу. Твои заклинания и колдовство не подействуют на меня, ведьма! Я человек Божий, и я поклялся очистить дьявола от душ человеческих.

Когда он, наконец, поворачивается ко мне спиной и становится лицом к алтарю, я судорожно тереблю веревку вокруг запястий на краю колонны в надежде освободиться.

– Когда я узнал, что ты приедешь, что твое появление будет означать прекращение огня между мафиозными семьями, я старался сохранять непредвзятость. Этот город и так видел слишком много разрушений и смертей. Мне ли не знать, ведь я провел последние обряды и организовал больше похорон, чем большинство людей на моем месте. Но как только я взглянул на тебя, Иезавель, я понял сердцем, что ты не ответ на наши проблемы или мои молитвы о мире. Нет. Ты станешь тем, что окончательно уничтожит нас всех. Я не могу больше сидеть в стороне и смотреть, как ты развращаешь наших сыновей и ведешь их души в ад. Ты - мерзость, а ребенок внутри тебя - порождение самого Сатаны.

Мое сердце замирает, когда он поворачивается с кинжалом в руке.

– Я вырежу из тебя грех и очищу землю от угрозы, которую ты хочешь ей придать.

– Ты сумасшедший! ― кричу я, пытаясь вырваться из креплений.

– Нет, шлюха. Я один из последних оставшихся немногих, кто видит тебя такой, какая ты есть. Не думай, что я буду единственным противником этих союзов. Я уверен, что больше богобоязненных мужчин, как я, увидят этот фасад и возьмут дело в свои руки. Будь проклят договор, если он поставит под угрозу спасение наших душ. Ты увидишь. Вы все увидите.

Когда он начинает идти в мою сторону, моя спина выпрямляется, прижимаясь к колонне.

– Ты увидишь ад намного раньше, чем мои люди или я, священник. Я гарантирую тебе это своей жизнью и жизнью Девы Марии. ― Я плюнула ему в лицо и зарычала, как одержимая женщина.

На этот раз он не дает мне пощечину, а целенаправленно бьет меня в живот, боль и страх за моего не рожденного ребенка разрушают мои чувства. Он расстегивает мою рубашку, пуговицы разлетаются по маленькой комнате, пока я не оказываюсь перед ним с голой грудью, и только кружевной бюстгальтер остается нетронутым. Моя грудь вздымается и опускается, когда он приставляет лезвие к моей шее, а затем опускает его к животу.

– Нет. Пожалуйста, ― кричу я, испытывая настоящий страх.

– Твои фальшивые слезы не властны надо мной, блудница! Иезавель! Ведьма! ― кричит он. – Смотри, как я вырежу дьявольское отродье из тебя. ― Он угрожающе ухмыляется, что делает его голос еще более безумным.

Когда острие лезвия пронзает мою кожу, я кричу.

Я кричу так громко, что это нарушает его концентрацию, и он падает на пятки.

Я останавливаюсь только тогда, когда дверь в комнату распахивается, и Колин выбивает ее. Слезы облегчения падают по моим щекам, когда Колин отталкивает священника от меня, его рука обвивает его шею. Шэй бежит ко мне, взволнованно спрашивая, все ли со мной в порядке, и одновременно распутывая мои путы. Тирнан, однако, едва входит в комнату, предпочитая оставаться возле ее двери. Мой муж похож на самого Аида, готового поднять ад. Его ярость настолько выражена, что я даже благодарна ему за то, что он не пытается приблизиться ко мне, потому что боюсь, что его ярость поглотит меня целиком.

– Лепесток? ― Шей снова задает мягкий вопрос после того, как успешно развязал меня. – Черт, скажи что-нибудь. Скажи мне, что ты в порядке!

– Я в порядке. Я в порядке, ― повторяю я по кругу, пытаясь натянуть рубашку, пока он помогает мне подняться на ноги.

– Нет, ты не в порядке, ― рычит он, проводя мягким пальцем по моей распухшей щеке и размазанной по губам крови.

Затем он опускает взгляд на мой живот и видит небольшую телесную рану, которую смог сделать священник. Затем Шэй поворачивается к своему брату, и выражение его лица становится таким, какое бывает только в кошмаре. – Он ранил ее. Заставил ее истекать кровью.

– А сейчас? ― Тирнан говорит сухо, но я слышу бурлящую ярость под ним. – Тогда, полагаю, теперь его очередь истекать кровью. Поднимите его наверх.

Затем Тирнан поворачивается к нам спиной и исчезает. Мой взгляд падает на отца Дойла, который находится в опасной близости от того, чтобы быть задушенным до смерти тем, как Колин держит его.

– Не убивай его пока, Кол. Я буду чертовски зол, если он так легко умрет, ― приказывает Шэй, притягивая меня к себе и обхватывая защитной рукой.

Колин рычит, ослабляя хватку, и вытаскивает священника за горло из комнаты. Колин останавливается передо мной только для того, чтобы самому увидеть, какие повреждения нанес отец Дойл. Я протягиваю руку, чтобы погладить его по щеке, нежно поглаживаю ее, чтобы он знал, что я не сломлена. В его глазах мелькает облегчение, но затем оно сменяется ненавистью, когда священник начинает хныкать и умолять о жизни.

– Заткни его, Кол, или это сделаю я, ― предупреждает Шэй сквозь стиснутые зубы, оттаскивая меня от сумасшедшего, который сейчас писается от страха.

Колин крепко держит священника за шею, достаточно крепко, чтобы прекратить его мольбы о пощаде, но недостаточно, чтобы убить его, и выталкивает его за дверь. Мы с Шэй следуем за ним по длинному темному коридору, а затем вверх по лестнице. Когда мы входим в другую дверь, мои подозрения о том, что я никогда не покидал собор Святого Креста, подтверждаются. Однако сейчас церковь не такая пустая, как была, когда мы с Сиршей входили в ее двери сегодня утром. На большинстве скамей сидят знакомые лица, которые я узнала по своей свадебной церемонии. Мое замешательство усиливается, когда две широкие входные дубовые двери в настоящее время охраняются полицейскими, стоящими плечом к плечу с ирландцами, не позволяя никому другому пройти.

Я уже собираюсь спросить Шэй, что происходит, когда в мою сторону бросается Сирша, оттаскивая меня от своего сына и обнимая меня так крепко.

– Я думала, что потеряла тебя, дитя, ― рыдает она, крепко обнимая его.

Найл Келли выглядит таким же расстроенным, стоя позади нее.

– Ты можешь посидеть с ней, Athair - отец, пока мы разбираемся с этим дерьмом? ― Шэй спрашивает, оттаскивая меня от своей матери только для того, чтобы нежно поцеловать меня в губы.

– Да, Шэй. Твоя женщина в безопасности со мной.

Я теряюсь в словах, пока Найл и Сирша отводят меня от Шэй, чтобы мы могли сесть на первую скамью в церкви. Но когда я смотрю на алтарь, где гордо возвышался украшенный драгоценными камнями крест, которым я когда-то любовалась в день своей свадьбы, мой лоб покрывается складками, когда я вижу, что он лежит на поверхности алтаря. Только сейчас до меня доходит, что я - вместе со всеми сидящими здесь - собираюсь стать свидетелем мучительной казни отца Дойла. Отец и свекровь держатся за мои руки, то ли чтобы утешить, то ли чтобы не дать мне остановить это безумие.

Если это последнее, то их опасения необоснованные.

Человек, сидящий передо мной в ожидании суда, заслуживает гнева моих мужчин.

Он пытался убить нашу семью до того, как она успела расцвести.

Я не жалею его.

Я также не буду терять сон из-за того, что сейчас произойдет.

Мой взгляд падает на мужа, когда он, повернув шею слева направо, приказывает своим людям положить священника на выложенный крест и удерживать его. Шэй раскладывает на алтаре свои острые как бритва лезвия и начинает вертеть их в руке. Затем он ухмыляется, стоя прямо над головой священника, а Колин стоит напротив него у ног отца Дойла.

Тирнан бросает на злого человека еще один испепеляющий взгляд, а затем поворачивается к нему спиной, чтобы обратиться к своей аудитории.

– Вы все знаете, почему вы здесь. Этот человек... это жалкое подобие человека, пытался убить женщину, на которой я женился в этой церкви не так давно. Вы все были здесь в тот день, когда он объявил нас мужем и женой и сказал, что тех, кого Бог соединил, пусть никто не разлучает. Очевидно, он был в заблуждении, что это исключает его. ― Тирнан насмехается, его ноздри раздуваются. – Хуже всего то, что он пытался убить моего ребенка внутри нее.