Глава 8

Неделю назад

Аделаида

Я закрыла дверь нашей комнаты и бросила последний взгляд на внешнюю комнату. Сколько раз я боялась войти в нее? Было удивительно приятно знать, что я никогда не сделаю этого снова.

Я прекрасно понимала, что со стороны никогда не казалась сильной. Бог свидетель, я не была той женщиной, какой была моя дочь, но, тем не менее, я храбро сражалась и очень устала.

С самого рождения мне напоминали о моей обязанности, долге. Никто никогда не узнает, как я молилась, чтобы у моей матери был еще один ребенок. Не любом ребенке. Я молилась о сыне – брате, наследнике. Если бы только это случилось, моя жизнь была бы совсем другой. Я могла бы стать той дочерью, о которой мечтала моя мать, утонченной и царственной, и мне не пришлось бы становиться жалким подобием сына моего отца.

Я не понимала этого, когда была моложе, но с возрастом моя мать все больше и больше делилась нашей историей. Они с отцом поженились, когда она была молода. Он окончил университет и аспирантуру в Эмори. Она, однако, только закончила первый год обучения в институте, где планировала изучать искусство. Должно быть, я унаследовала от нее любовь к искусству. Было приятно думать о маме с некоторой нежностью.

Мне было трудно в это поверить, но, очевидно, родители матери не одобряли ее брак с великим Чарльзом Монтегю II. Поскольку он был почти на тринадцать лет старше, мои бабушка и дедушка видели в нем скорее хищника, чем поклонника.

Учитывая, что Алтон, которого отец выбрал мне в мужья, был на двенадцать лет старше меня, я находила этот кусочек информации на грани смешного. Моя мать, конечно, никогда не видела в этом иронии.

Хотя оценка могла бы считаться подходящей для Алтона Фицджеральда, по словам моей матери, это было не для моего отца. Она никогда не колебалась в своей любви к нему. Она рассказывала истории о том, как видела его в Саванне, самого завидного холостяка. Она говорила о его внешности, о том, каким красивым его считают все женщины. Ее привлекали в нем вовсе не его деньги. Кейны были более чем удобны и занимали хорошее положение в иерархии Саванны. Это было его южное очарование и благородство.

Как бы я ни старалась, я никогда этого не видела.

О, я видела его умение убеждать, некоторые назвали бы это запугиванием, и с мамой, и со мной. Я также видела, как он доминировал в каждой деловой сделке и разговоре. Но очарование и благородство? Если они присутствовали, то это были качества, которые он никогда не считал нужным демонстрировать своему единственному ребенку.

В последние дни своей жизни моя мать призналась, что им трудно было завести детей. Я родилась, когда отцу было почти пятьдесят лет. Женитьба на молодой женщине должна была обеспечить его потомство. Мне оставалось только гадать, не была ли его враждебность по отношению к моей способности к зачатию ложно направленной агрессией.

Возможно, так оно и было. Может быть, он обращался с моей матерью не так, как со мной. Даже после его смерти мама утверждала, что никогда не чувствовала себя обиженной. Она назвала это готовностью подчиниться. Теперь, когда я вспоминаю об этом, я вижу, что тоже унаследовала эту черту.

Наследуется ли поведение или ему учат? Это был старый спор "природа против воспитания".

Когда была моложе, я бы сказала, что это воспитание, выученное поведение; однако теперь я не согласна. Александрия изменила мое мнение.

В моей дочери не было ни капли покорности. Хотя с трехлетнего возраста она росла без отца, она была Расселом во всех отношениях. Ее независимость и уверенность в себе были достойны уважения. Алтон никогда так не думал, но почему?

Для него любой, кто сомневался в его авторитете, был врагом. С силой, которой обладала Александрия, хотя и не знала этого, она определенно квалифицировалась как враг. Так или иначе, она остро ощущала их враждебность с самого раннего возраста. Я не могу припомнить ни одного случая, когда бы эти двое не столкнулись.

Воспоминание из детства Александрии вернулось. Я устроилась на диване, и сцена, которую я похоронила, снова ожила в моем сознании. Она была юна, еще даже не подросток. От этой мысли у меня скрутило живот.

Все в порядке, расстройство желудка долго не продлится.

Александрия швырнула салфетку на стол, ее золотые глаза метали кинжалы не только в Алтона, но и в меня.

Я знала, чего она хочет. Скрывать эмоции не было сильной стороной моей дочери. Она хотела, чтобы я не согласилась с ее отчимом. Она хотела, чтобы я высказалась и отменила приговор, отправить ее в комнату, не закончив ужин.

Я, честно говоря, не могла вспомнить ее оскорбления – только то, что это снова его разозлило.

Это было нетрудно — поджечь фитиль. Алтон Фицджеральд был бомбой со спусковым механизмом. Он уехал по делам, дав передышку всему поместью Монтегю, но ничто хорошее никогда не длилось долго. С его возвращением начался фейерверк акклиматизации. Цикл повторялся достаточно часто, чтобы стать предсказуемым.

Я не стала спорить, когда она зашагала прочь. Я знала, что она не останется голодной. Джейн позаботится об этом.

Не то чтобы я не заботилась о собственной дочери. Заботилась. Джейн была там из–за меня. Я была той, кто по сей день боролся за ее работу. Наша система работала. Александрия была не единственной, кто испытал фейерверк и толчки после возвращения Алтона в поместье. Вот что я сделала. Я рассуждала так: если бы он был занят мной, то проигнорировал бы ее. Если я понесу еду Александрии, Алтон увидит. Он бы знал.

Когда мой отец был жив, все было гораздо лучше. Как бы я ни винила Чарльза Монтегю II за свою жизнь, он сделал для Александрии все, что мог. Его озабоченность временем Алтона не было оценено, пока оно не ушло.

Я никогда не знала, что происходило во время деловых поездок Алтона. Он не делился никакой информацией о "Монтегю Корпорейшн". Количество алкоголя, выпитого по прибытии, было моим барометром успеха поездки. Судя по этому масштабу, его последнее путешествие прошло не очень хорошо. К обеду он выпил уже пятый или шестой стакан коньяка. Тот факт, что Александрия оставалась за столом, пока не подали основное блюдо, сам по себе был примечателен.

Что отличало этот вечер от любого другого, так это разговор, который последовал после оживленного ухода Александрии. Как только она ушла, Алтон вернул кинжалы, которые она послала мне.

– Твоей дочери нужно преподать урок.

Я подняла бокал с вином, молясь, чтобы частная марка "Монтегю" увеличила содержание алкоголя в нем.

– Ты отправил ее в ее комнату. Я уверена, что это будет иметь эффект.

Он усмехнулся.

– Позор. Она посещает лучшую школу, какую только можно купить за деньги, и все равно ведет себя неуважительно. В самом деле, Лаида, разве твой отец когда-нибудь позволил бы тебе так говорить?

Я подняла вилку и энергично вонзила ее в тарелку. Если я позволю ему проораться, он скоро выдохнется.

Его ладонь ударилась о блестящий стол из красного дерева.

Горничная, стоявшая у двери в кухню, подпрыгнула, и в кувшине у нее в руках заплескалась вода.

– Я задал вопрос, миссис Фицджеральд. У тебя проблемы со слухом? Может, позвонить доктору Беку? Я уверен, что он может сделать больше, чем прописать лекарства.

– Я слышала. У меня нет ответа на этот вопрос.

– Почему? Ты слишком накачалась таблетками? Знает ли добрый доктор, что ты принимаешь его болеутоляющие и запиваешь их большим количеством вина?

Я закрыла глаза.

– Не думаю, что я стала бы так разговаривать с отцом. Александрия – это не я. – И ты ей не отец. Я не сказала последнюю часть, хотя если бы Александрия присутствовала, она бы это сделала. – Алтон, давай закончим ужин. Утром ты почувствуешь себя лучше. Путешествия всегда делают тебя раздражительным.

Громкость его голоса возросла.

– Ты переводишь стрелки на меня?

Это был беспроигрышный разговор.

– Может, нам подняться наверх?

Это было не то предложение, которое я хотела бы принять, но, с другой стороны, после того, как он выпил, я надеялась, что он заснет всего через несколько минут.

Его смех был на октаву выше обычного. Я повернулась к нему, и от этого пронзительного звука у меня по спине побежали мурашки.

– Иногда, – сказал он, выговаривая каждое слово, – я удивляюсь, почему провожу ночи с тобой, когда в коридоре девка, нуждающаяся в укрощении.

Кровь больше не текла по моим венам. Она замерла, падая к моим ногам, и у меня закружилась голова. Вилка, которую я держала, упала на стол, звон остался незамеченным, когда мучительная ухмылка и серые глаза Алтона заставили меня ответить.

Только на мгновение мои глаза встретились с глазами молодой девушки с водой. Я молча наклонила голову, жестом указывая, чтобы она пошла на кухню. Когда дверь захлопнулась, я повернулась к мужу.

– Что ты только что сказал?

Его брови поднялись, исчезая под седеющими волосами.

– Ты слышала. Отправить Александрию в ее комнату, кажется, не работает. Шлепать ее по заднице не работает. Чарльз хотел, чтобы я превратил тебя в достойную жену. – Он пожал плечами. – Я так и сделал. Когда-нибудь Брайс поблагодарит меня.

Я не помнила, как потянулась за ножом для стейка, лежащим рядом с моей тарелкой. Я не помнила, как встала. Из всего, что Алтон говорил и делал со мной, я никогда не спорила. Я никогда не сопротивлялась.

Прежде чем его опьяненный разум успел это осознать, я оказалась за его стулом, лезвие ножа плотно прижалось к его горлу.

– Только тронь мою дочь, и я убью тебя. Я убью нас обоих. – Нож задел его кожу, когда я надавила. – Тебе даже не нужно спать. Я перережу тебе горло или отравлю бренди. Ты никогда этого не увидишь, но клянусь Богом, ты умрешь, и прежде, чем ты это сделаешь, я отрежу тебе член тупым ножом. Это, мистер Фицджеральд, обещание. Я бы охотно провела вечность в тюрьме или в аду. Это ничем не отличалось бы от того, как я живу каждый день.