Я прислоняюсь к машине сбоку, наблюдая за ним. Дэш кажется… странным. Не в духе. Сердитым. Может быть, все так, как он сказал. Может, он просто пьян.

— Ты серьезно не знал моего имени четыре дня назад? — спрашиваю я.

Без тени стыда или смущения тот сразу же отвечает «Нет», отчего мне хочется закричать.

— Вульф-Холл — достаточно большая школа. Я не собираюсь узнавать имена и лица всех студентов. У меня очень ограниченные интересы, и мой отец очень ясно дал понять, что они должен быть сосредоточены на моих заданиях. — Его слова так горьки, что кусаются.

— Как можно находиться рядом с одной и той же группой людей изо дня в день в течение многих лет и не знать, кто они такие? Только если специально. Намеренно блокировать всех. Это требует усилий.

Дэш поднимает ноги, согнув в коленях, подошвы кроссовок прижаты к капоту. Он упирается локтями в колени, медленно прокручивая бутылку водки в руках.

— Ну и что с того, если я это делаю? Какой смысл заводить связи с людьми, которые никак не повлияют на мою дальнейшую жизнь? По-моему, это пустая трата времени и энергии.

— Вау. Это... действительно удручает.

— Я склонен так воздействовать на людей, — соглашается Дэш. — Вот видишь. Если бы я подружился со всеми в Вульф-Холле, все студенты были бы несчастны. Так что я оказываю всем услугу, забывая о вас. Давай. — Он протягивает руку, наклоняясь ко мне, и мне требуется слишком много времени, чтобы понять, что тот делает.

Парень пытается помочь мне забраться на капот? Сесть там, наверху? С ним? Рядом с ним?

Черт возьми.

Я не могу пошевелиться.

Дэш наклоняет голову набок в жесте типа «да ладно». Он смеется в горлышко бутылки с водкой, прижимая стекло к губам.

— Знаешь, это незаразно. Меланхолия. Этот уровень глубокого несчастья проистекает из более чем десятилетнего давления, пренебрежения и интенсивного осуждения. Не передается при небольшом контакте с кожей.

— Я и не думала, что, взяв тебя за руку, превращусь в пессимиста.

Дэшил снова пожимает плечами — это его безразличный, отстраненный ответ на все. И его глупое пожатие плечами чертовски раздражает. Искра негодования, которую он зажег во мне еще в больнице, разгорается, как тлеющий уголек, раздувается и возвращается к жизни. Парень действительно думает, что так далек от всего этого. Он считает себя чужаком. Туристом, наблюдающим со стороны за всеми нами, пока мы проходим через все этапы получения образования, едим, спим, дышим, получаем хорошие и плохие оценки, скучаем по дому и разбиваем наши сердца. Джш думает, что выше всего этого, как будто ничего из этого не происходит с ним в одно и то же чертово время.

Нахмурившись, я кладу руки на капот «Чарджера» и ставлю ногу на шину автомобиля, используя ее, чтобы подтянуться. Следующее, что понимаю — я сижу так близко к Дэшилу Ловетту, что чувствую мягкое прикосновение тепла его тела там, где его рука соприкасается с моей. О, черт. Я просто забралась сюда, не задумываясь, и теперь моя рука рядом с его, и я ничего не могу с этим поделать, потому что мне некуда двигаться. У Дэша достаточно места. Справа от него примерно три фута пространства. Он мог бы подвинуться и оставить между нами некоторое пространство, чтобы мы были на удобном расстоянии друг от друга, но сделает ли тот это?

Черт его знает.

Парень невесело усмехается. Я знаю, о чем думает этот злобный ублюдок. Ты действовала импульсивно и попала в такое положение, дорогая. Теперь тебе придется иметь дело с последствиями. Черт возьми, даже его фальшивый голос в моей голове имеет очень раздражающий, чертовски сексуальный английский акцент.

Дэш дергает подбородком в мою сторону.

— Что это такое? Шарики?

Мне требуется секунда, чтобы понять, что он говорит о висячих серьгах, которые я выбрала перед выходом на вечеринку. Осторожно прикасаюсь к ним пальцами.

— Нет, какого черта! Это планеты — Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун — драгоценные камни, выстроенные по всей длине золотой цепочки, представляют самые важные небесные тела нашей солнечной системы.

Дэш косится на них.

— Значит, Плутона нет?

— Плутон больше не планета.

Парень кривит губы.

— Спорно.

«Господи, заткнись к чертовой матери, Кэрри. О чем, черт возьми, ты говоришь?»

Дэш, кажется, не обиделся, что я показала себя космическим ботаником. Он снова предлагает мне водку, на этот раз поставив донышко бутылки на верхнюю часть моего бедра, которое также опасно близко к соприкосновению с его ногой. Затем поворачивает голову на сорок пять градусов и смотрит прямо на меня.

— Какое тебе дело, если мне нет дела до одноклассников? Ты ведешь себя так, будто мое безразличие — это какое-то личное оскорбление.

— Для меня это не имеет ни малейшего значения. Мне все равно. — Я делаю глоток из бутылки больше, чем намеревалась, и чуть не задыхаюсь от отвратительного привкуса алкоголя. Все же проглотив чудовищно большой глоток, я даю себе секунду, чтобы взять себя в руки. Когда заканчиваю убеждать свои глаза не слезиться, смотрю направо, отвечая на его слишком пристальный взгляд. — Я просто не люблю грубых людей. Мне не нравятся люди, которые думают, что они лучше всех остальных. Вот как вы замешаны в этом, лорд Дэшил Ловетт Четвертый.

Парень ухмыляется в темноте, пряди волос падают на его лицо, скрывая красивые черты. Я поджимаю пальчики ног в туфлях. Черт возьми, этого не должно было случиться. Мне не следовало приближаться к нему, а потом таять при первых признаках улыбки. Нужно держаться от него подальше. Олдермен слетел бы с катушек, если бы мог видеть меня прямо сейчас. Если бы я просто не сбилась с курса и прошла мимо него в больнице, этот безумно привлекательный срыватель трусиков не догадался бы, что я вообще существую. И это было бы безопаснее. Гораздо безопаснее, чем сейчас.

— Но в этом-то и проблема, не так ли? — смеется он.

«Вот дерьмо. Я что, сказала это вслух? Нет. Ни за что. Я не настолько глупа».

— В чем именно? — шепчу я.

Он выпрямляется, расправляет плечи и откашливается.

— Лорд Дэшил Август Ричмонд Бельвью Ловетт Четвертый. Когда ты рождаешься с таким именем, все вокруг утверждают, что ты лучше, чем все остальные. Когда такой нарциссизм вбивается в тебя с самого раннего возраста, в конце концов, ты становишься таким, прелестная Кэрри Мендоса.

Я — человек-факел. Живое, дышащее, пылающее пламя.

Прелестная Кэрри Мендоса…

— Каким? — шепчу я.

Взгляд Дэшила останавливается на моих губах. Он может отвернуться в любую секунду. В любой миг.

— Самовлюбленным, — бормочет он. — Это один из моих многочисленных недостатков.

— Тогда… почему бы тебе просто не измениться? — Слова вырываются с придыханием, нервно.

Внутри я съеживаюсь от того, как жалко себя веду, только потому, что горячий парень изучает мои губы, словно представляет, как они будут ощущаться, прижавшись к его собственным. Серьезно. Трудно сохранять хладнокровие, когда на тебя пялится Дэшил Ловетт.

Дерзкая, расчетливая улыбка дергает вверх уголок его рта.

— Зачем? Что, если я нравлюсь себе таким, какой есть?

Это заявление, пропитанное высокомерием, приводит меня в чувство. Вау. Что за чертов придурок.

— Как ты можешь нравиться себе таким, какой есть?

— Это как раз отличительная черта всех нарциссов. Они любят себя больше, чем что-либо или кого-либо еще. Не хочу тебя расстраивать, но я великолепно вписываюсь в этот стереотип. Я — неэффективное, бесполезное разочарование. — Опять эта горечь. В его словах так много обиды, что у меня возникает ощущение, что парень переживает что-то, что не имеет ничего общего ни со мной, ни с моей критикой его поведения.

— Ты лучший почти по всем предметам. Полегче с самоуничижением, приятель. Почему ты пытаешься выставить себя таким придурком? — Я тянусь за водкой, забирая бутылку у него из рук как раз в тот момент, когда он собирается сделать очередной глоток.

Дэш издает удивленный лающий смех, но ослабляет хватку.

— Потому что у тебя такой взгляд, дорогая, — говорит он. — Взгляд типа: «Получу ли я титул, когда выйду за него замуж? Будет ли у наших милых маленьких детей акцент?» Поэтому сижу здесь и говорю тебе, что никогда ни на ком не женюсь. У меня никогда не будет детей, потому что я физически неспособен любить кого-то больше, чем люблю себя.

Я уже давно задаюсь этими вопросами. В моей голове, фантазируя о том дне, когда Дэш наконец заметит меня — день, похожий на сегодняшний — я задаю себе вопрос: сможет ли тот увидеть, как отчаянно он мне нравится, просто посмотрев мне в глаза. Я потратила несколько недель, отрабатывая перед зеркалом идеальное покерное лицо. На самом деле это были месяцы. И думала, что сумела добиться спокойствия, хладнокровия и собранности, но эта вера только что была раздавлена в ладонях Дэшила Ловетта. Парень увидел правду. Ненавижу, что это так очевидно.

— Ты свинья, знаешь это? Что дает тебе право делать предположения о людях, которых ты даже не знаешь. Можешь любить себя, но предполагать, что все остальные тоже влюблены в тебя? Это просто... вау!

С силой толкаю ему бутылку водки. Твердое дно впивается ему в ребра, но Дэш едва шевелится. Он выхватывает бутылку, швыряет ее в траву с другой стороны машины, затем рукой обхватывает мое запястье, а другой сжимает мою шею сзади.

Парень двигается быстро, сокращая то небольшое расстояние, которое есть между нами, подтягивая меня блиде, что наши лица оказываются в трех крошечных, незначительных, несущественных миллиметрах друг от друга. Его глаза горят, а горячее дыхание обдувает мое лицо, когда он рычит:

— Тогда я поцелую тебя. Останови меня, если не хочешь. Просто скажи гребаное «нет».

Долю секунды назад мое сердце было функционирующей, здоровой мышцей. По общему признанию, оно немного напряглось под давлением этой странной встречи, но все еще делало свою работу. В тот момент, когда Дэша коснклся пальцами моего затылка, а его грубый, сердитый голос ударил по моим барабанным перепонкам, оно бросает полотенце и уходит от меня. Просто самоустраняется, как будто мне не нужно, чтобы оно продолжало биться, чтобы, бл*дь, жить.