ГЛАВА 5

ДЭШ

Наполеон Бонапарт был плохим ублюдком. Когда его изгнали, он сбежал из своей островной тюрьмы и снова начал создавать проблемы для англичан. Проиграв битву при Ватерлоо, тот был сослан во второй раз, на остров Святой Елены, и это стало его концом. Англичане любят изгонять, когда кто-то плохо себя ведет.

Когда пришло время наказать меня за мои грехи, отец решил не высылать меня на тропический остров. Нет. Он выбрал Вульф-Холл, потому что считал, что я не смогу попасть в беду на полпути в гору посреди Нью-Гэмпшира. Отец полагал, что я буду заперт в комнате, так отчаянно скучая, что фактически брошусь с головой в учебу. Если бы тот провел исследование, то понял бы, что в пределах города Маунтин-Лейкс есть еще одна государственная школа. И если бы отец хоть что-то знал о подростках, застрявших в маленьких городках с очень немногими удобствами, знал бы, что скучающие дети находят способы развлечься. Каждый уик-энд где-нибудь в Маунтин-Лейкс кто-то устраивает вечеринку, похожую на эту.

Мы входим в дом, и нас встречает густое облако табачного дыма.

— Господи. Здесь половина гребаного округа, — говорит Рэн.

Пакс хмыкает.

— Это нам на пользу. Если здесь так много людей, нас никто не заметит.

Парень, который владеет этим местом, явно при деньгах. Здесь пахнет богатством. На стенах висят оригинальные картины в рамках. Куда ни глянь, везде шикарная, роскошная мебель и вазы с лилиями. Мозаика из фотографий заполняет стену прихожей — какой-то седовласый мужик в сшитом на заказ костюме пожимает руки таким людям, как Уоррен Баффет, Джефф Бесос и... о нет. Ну же. Вы, должно быть, издеваетесь надо мной.

Рэн стоит под одной из фотографий, зловеще ухмыляясь.

— Ха! Зацени, Ловетт. Твой старик!

Как мир может быть таким маленьким?

Продемонстрируй мне, что можешь сделать лучше.

Я слышу голос ублюдка громко и отчетливо, словно он стоит прямо рядом со мной, шепча слова на ухо. Не могу избавиться от чувства бесполезности, которое охватило меня после прочтения его письма. Чувство только ухудшается, когда я вижу его, хмуро смотрящего на меня с фотографии с неодобрительным выражением лица. Я никогда не смогу избежать его осуждения. Никогда не смогу убежать от него.

Неохотно следую за парнями вглубь дома. В гостиной стоит огромный «Стейнвей» — возможно один из самых красивых роялей, которые я когда-либо видел. Руки так и чешутся. Хочется пробежаться пальцами по клавишам и посмотреть, как они запоют, но это недопустимо. Здесь полно народу, а я не играю перед другими. К тому же Рэн и Пакс на задании, и я едва слышу свои мысли из-за танцевальной музыки, пульсирующей из дорогой акустической системы. Поэтому определенно не услышу, как я играю. Мой старик закатил бы глаза, увидев этот потрясающий инструмент. Он считает музыку пустой тратой времени.

Старайся лучше, мальчик.

Красный свет из гигантских стробоскопов, установленных на другой стороне гостиной, мигает, окрашивая покрытые потом лица танцующих и трущихся друг о друга людей в багровый цвет.

Сделай лучше, мальчик.

Пересекая импровизированный танцпол, иду в сторону кухни и, смотря вниз, обнаруживаю, что каррарский мраморный пол устлан карамельным попкорном, который хрустит под подошвами моих кроссовок каждый раз, когда я делаю шаг.

Постарайся не разочаровать меня, мальчик.

Пакс вглядывается в лица гуляк, когда мы проходим мимо.

— Большинство этих ублюдков под кайфом.

— И? Собираешься настучать копам? — подначивает Рэн.

Пакс рычит, приподнимая губы вверх — выражение, которое предшествовало ряду жестоких разногласий между членами нашей группы в прошлом. По крайней мере, на этот раз он не нацелен на меня.

— Да пошел ты, мужик. Мне просто интересно, откуда, черт возьми, они взяли экстази.

На кухне полно парней. Повсюду, куда ни посмотри, я вижу бейсболки, повернутые задом наперед, футболки, шорты и солнцезащитные очки Ray Ban. Моя немедленная реакция — уйти как можно быстрее, но мой план побега сорван, когда Рэн хватает меня за шею и подталкивает вперед.

— Даже не думай об этом. Если мне придется иметь дело с этим дерьмом, то нет ни единого шанса, что ты этого не сделаешь. Ну же. Мы выпьем пива. Поговори с какими-нибудь девушками. Сделай свою работу и убирайся отсюда к чертовой матери. Черт возьми, чувак, улыбайся уже. Выглядишь так, словно твое место на столе гробовщика.

— Стол гробовщика был бы предпочтительнее этого, — ворчу я, заставляя себя улыбнуться на десять тысяч мегаватт.

Когда миниатюрная брюнетка запрыгивает на остров посреди кухни и начинает танцевать, водя руками по всему телу, я улюлюкаю и кричу вместе со всеми, хлопая парня по руке, когда он поднимает ее, чтобы дать мне пять. Для постороннего я, должно быть, выгляжу как один из них — просто еще один бесправный юноша, у которого слишком много свободного времени, слишком напуганный будущим, чтобы признать, что чувствует себя потерянным.

Внутри я не мог быть более непохожим на этих отверженных. Потому что никогда в жизни не чувствовал себя потерянным. Неопределенность — чуждое мне понятие. Я всегда знал, что ждет меня в будущем. Мое образование и последующая карьера управляющего наследственным имуществом. За меня все решили, проложили гребаный красный ковер в день моего рождения, прибитый слева и справа, чтобы предотвратить любую мысль об отклонении от курса.

Я — Ловетт.

Лорд Ловетт. Однажды я стану герцогом Ловеттом.

Я родился в семьи, в которой из поколения в поколение передаются гордость и традиции. И от меня ожидают, что я буду поддерживать и защищать их изо всех сил, пока не испущу свой последний вздох. Если бы мой отец узнал, что я нахожусь на кухне ученика обычной государственной школы, участвуя в том, что по сути сводится к вечеринке братства, у него случился бы сердечный приступ, он умер бы, а затем воскрес из мертвых, чтобы отругать меня за принятие плохих решений. Но несмотря на то, что он достаточно хорошо знает отца парня, чтобы пожать ему руку на фотографии, просто есть определенные типы людей, с которыми мне не положено общаться.

Высокий, долговязый парень с зачатками дерьмовых усов оборачивается и идет прямо на меня.

— Эй! Эй, чувак! Снимешь для нас видео? Мы собираемся прикончить это пиво. — Он протягивает мне свой телефон с разбитым экраном, указывая на своего друга — гораздо более низкого парня с лицом, которое испищрено прыщами, — уже стоящего на изготовке с пивом в руке.

— Я уничтожу тебя, Трэвис, — невнятно бормочет его друг.

Рэн вскрикивает, хватая Коротышку за голову и трясет его, как будто его черепушка — это скорлупа, а внутри гремит ядро ореха.

— Да, чувак! Уничтожь его! Ты сделаешь это!

Коротышка слишком пьян, чтобы понять, что Рэн издевается над ним. Он думает, что тот искренне пытается его поддержать, а это чертовски смешно. Я знаю своего друга. Тот скорее выбьет несколько зубов Коротышки правым хуком, чем будет участвовать в таком глупом, мужском дерьме. Однако у нас есть легенда, которую нужно поддерживать, а это означает, что мы должны подыгрывать.

Я могу это сделать.

Рэн может это сделать.

Макс же физически не способен притворяться. Парень не смог бы сыграть убедительно, даже если бы от этого зависела его чертова жизнь. Он растворяется в толпе, бросая нас на произвол судьбы, как бессовестный ублюдок, коим и является.

Я снимаю, как идиоты высасывают пиво из банок, рассеянно задаваясь вопросом, сделали ли они прививки от столбняка.

— Да-а-а-а! Да! Гребаный УБИЙЦА! — Трэвис выигрывает нелепое состязание. Потом швыряет свою раздавленную банку из-под пива на кухонную плитку, запрокидывает голову и воет, как бешеный волк. — Вы двое! Пошли! Выпьем шоты!

С дикими глазами, мысленно протестуя (я слышу, как он кричит в своей голове), Рэн бьет парня в плечо достаточно сильно, чтобы оставить синяк, смеясь при этом, как серийный маньяк. И Коротышка, и Трэвис подверглись нападению моего друга, но ни один из них не настолько проницателен, чтобы понять это.

— Ага! Показывай дорогу, чувак! — орет Рэн. — Чертовы ШОТЫ!

Четыре раунда «Джима Бима» спустя я достиг своей критической точки. Хватаю Рэна сзади за футболку и начинаю пятиться.

— Извините, парни. Нам нужно найти нашего друга. У него расстройство антисоциального поведения. Иначе он пригвоздит кого-нибудь к стене, если мы не будем держать его в узде.

Толпа поглощает нас. Через две секунды мы уже на другой стороне кухни, и наших новых друзей нигде не видно.

— Господи, черт возьми, мне срочно нужен душ, — шиплю я сквозь стиснутые зубы. — Ненавижу это притворное дерьмо. Мне нужно смыть это с себя. Ты заставил меня не любить себя, Джейкоби, а я всегда нравлюсь себе. Это одна из многих вещей, в которых я мастер.

— Прекрати ворчать, чувак. Здесь тебе не твой особняк семнадцатого века в английской сельской местности.

Никто не может выбить из колеи парня, вроде Рэна Джейкоби. Кроме меня, когда я действительно постараюсь. Бросаю на него суровый взгляд, закатывая глаза.

— Тебя когда-нибудь катетеризировали?

— Катетеризировали?

— Да. Когда в дырочку твоего члена втыкают катетер. Это действительно отстой, чувак. Охренительно больно. Вот что я сейчас чувствую. Словно меня обмотали колючей проволокой, и я мочусь бритвенными лезвиями. И это я всего лишь стою на месте. А когда иду, мне кажется, что кто-то пытается засунуть разбитое стекло в мою уретру, используя щетку для бутылок, чтобы реально втиснуть его туда…

— О боже, что с тобой, черт возьми, не так? Прекрати! — Его глаза реально слезятся. — Ты выглядишь как греческий гребаный бог. Мы на вечеринке полной полуголых, пьяных девушек. Лучше найди кого-нибудь, кто поцелует его. Я возьму Пакса и позабочусь обо всем. Будь готов свалить через тридцать минут. — Он растворяется в море извивающихся тел, что прекрасно и в то же время чертовски отстойно.