ГЛАВА 23

КЭРРИ

Я помню свой первый день в Вульф-Холле, как будто это было вчера. Была середина августа, и температура в Нью-Гэмпшире была такой высокой, что у меня случился тепловой удар, пока я тащила свой чемодан по длинной извилистой дороге в академию. Олдермен отказался провожать меня дальше подножия горы. Я плакала, таща за собой этот чертов чемодан, все три мили под палящим полуденным солнцем. Олдермен был воплощением доброты ко мне с того самого дня, как подобрал на обочине дороги Гроув-Хилл, штат Алабама, и поэтому я не могла понять, почему он просто бросил меня в трех милях от места назначения — места, которое он выбрал для меня — не проводив в целости и сохранности до входной двери. В этом не было никакого смысла.

Я не отвечала на его звонки и сообщения в течение первого месяца учебы в школе, все еще испытывая горечь из-за того, что он так жестоко обошелся со мной, но в конце концов сдалась. Мне хотелось знать, что такого сделала, чтобы расстроить его так сильно, что он бросил меня, и поэтому, наконец, подняла трубку и закричала на него в приступе ярости. Во время последовавшего за этим долгого молчания я начала думать, что Олдермен повесил трубку среди всех этих криков. Но потом он сказал: «Я не бросал тебя, малышка. Я отвез тебя так далеко, как только мог. Тебе нужно было понять, что ты способна пройти весь оставшийся путь самостоятельно».

Мне очень сильно хотелось пойти в среднюю школу. Олдермен знал это, но также знал, как я боялась оставить его после того, что случилось с Кевином. И только начала снова чувствовать себя в безопасности, и он хотел, чтобы я знала, что все еще достаточно сильна, чтобы постоять за себя. Тогда я не поблагодарила его за урок. Моя кожа все еще шелушилась от солнечных ожогов, и я была далека от одобрения его поведения, но с тех пор пришла к пониманию, что в его безумии был смысл.

Олдермен заботился обо мне всеми возможными способами с той ужасной ночи в Гроув-Хилл. Одел меня, накормил, приютил и дал доступ к лучшему образованию, которое можно купить за деньги. Все, что он делал, было для моего блага. Даже правила, которые он создал и заставил меня пообещать соблюдать, хотя они издевались и изводили меня в течение последних трех лет, были для моего же блага. И что я сделала, чтобы отблагодарить его за всю его доброту? Я его ослушалась. Нарушила правила. Я была недостаточно сильна, чтобы выжить без друзей.

А теперь... появился парень.

Я ухмыляюсь, как идиотка, пока спешу в академию. И все еще ухмыляюсь, замерзая, хотя теперь почти высохла, когда пересекаю входную дверь и поднимаюсь по лестнице. Не могу дождаться, чтобы лечь в постель и натянуть одеяло на голову, чтобы воспроизвести все моменты сегодняшнего вечера, томно переваривая их в голове, как кусочки тающего шоколада, чтобы смаковать их по одному за раз...

— Весьма неожиданно, мисс Мендоса.

Вот черт!

Я — живая статуя, рука на перилах, одна нога поднята между первой и второй ступенями лестницы. Выброс адреналина накатывает волной. О боже, кажется, меня сейчас вырвет.

Каблуки директора Харкорт стучат по полированному мраморному полу, когда она медленно приближается сзади. Я поворачиваюсь, напряженная, как доска, плечи подняты до ушей. Вот она стоит, все еще безукоризненно одетая в свой отглаженный брючный костюм, воротник рубашки так накрахмален, что, кажется, им можно порезаться. Уже далеко за полночь, а женщина выглядит свежевыглаженной и готовой начать новый рабочий день. Не удивлюсь, если обнаружу, что она спит в долбаном брючном костюме.

С испепеляющим выражением разочарования на лице она складывает руки на груди и смотрит на меня.

— Уже очень поздно для прогулок, Карина. Такого рода глупости я ожидала от других девушек, но не от тебя. Я всегда думала, что мы с тобой на одной волне. Никаких глупостей. Никакой суеты. Никаких проблем. И все же ты здесь, посреди ночи…

— Простите. Я... я... — У меня никогда в жизни не было неприятностей. И нет оправдания такому поведению.

Что бы сказала Мерси Джейкоби? Вероятно, что-то о принесении котят в жертву кровавой луне. Черт, нет, это не сработает…

— Мне бы не хотелось думать, что здесь замешано какое-то принуждение, — сухо говорит директор Харкорт. — Это очень разочаровало бы.

— Принуждение?

Какого хрена? Неужели она думает, что Дэш заставил меня... Нет, это не имеет смысла. Неужели она думает, что я заставила Дэша…

— Четвертый этаж не самый теплый, но комнаты значительно больше, чем комнаты на других этажах. Родители большинства девочек платят больше за эту роскошь. Олдермен… — Она понижает голос. — Когда-то Олдермен был мне хорошим другом. Я позаботилась о том, чтобы моя благодарность за его услуги была отражена в твоем счете за обучение. Мне бы не хотелось думать, что он пытался, э-эм, воспользоваться нашей дружбой, так сказать.

— Счет за обучение? Постойте. Я не понимаю. Четвертый этаж? — Я изо всех сил стараюсь понять. Мой мозг слишком вялый. Все это не имеет смысла.

Директор Харкорт поджимает губы, нетерпеливо постукивая ногой по полу, как бы говоря: «Не тупи. Уже поздно. У меня нет на это времени».

— Я поговорила с другой девушкой, и она заверила меня, что все было взаимно и по всем правилам. У меня нет другого выбора, кроме как поверить ей на слово. Однако вы обе поставили меня в затруднительное положение. Хлоя была связующим звеном между учениками и учителями на четвертом этаже. Ни одна из других девушек не подходит для этой роли, так что это означает, что тебе придется взять на себя эту работу, помимо других твоих обязанностей в научном клубе. Я так понимаю, это не будет проблемой?

— Э-э-эм… — По-прежнему без понятия, что происходит. Типа, совсем. — Конечно?

— Хорошо. — Директор Харкорт устало вздыхает. — Было бы лучше сделать это в дневное время, Кэрри, но что сделано, то сделано. Полагаю, в обсерватории все в порядке?

Вот дерьмо. Черт, черт, черт. Она знает, что я была там? Это действительно чертовски плохо.

— Да? — Я жду, когда упадет топор, но женщина просто кивает своим небрежным, деловым кивком и хрустит костяшками пальцев.

— Превосходно. Этот проклятый телескоп — помеха. Обеспечение водонепроницаемости здания — круглогодичная задача. Когда в следующий раз будешь проверять нет ли утечек, напомни Джону, что нужно выкопать дренажную канаву…

Женщина продолжает говорить. Я продолжаю кивать. Пронзительный гул белого шума ревет в моих ушах, заглушая слова Харкорт. С одной стороны, я так благодарна за то, что, кажется, мне сошла с рук моя полуночная прогулка на холм, что слишком напугана, чтобы задавать вопросы. С другой стороны, просто... Что? Что, черт возьми, здесь происходит?

— Спокойной ночи. Утром я попрошу Би отправить тебе по электронной почте руководство по связям между учениками и учителями. Внимательно изучи его. И убедитесь, что серьезно относишься к этой новой ответственности. Это важная роль, и мне нужно, чтобы ты относилась к ней соответственно. Мы поняли друг друга?

Я что, попала в альтернативную реальность? Я схожу с ума? И согласилась на что-то во сне сегодня утром? Я улыбаюсь, широко и ярко.

— Да, конечно, директор Харкорт.

Женщина поворачивается и идет по коридору в направлении своего кабинета. Даже стук ее каблуков, когда она уходит, звучит неодобрительно.

— Что, черт возьми, все это значит?

Поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и бегу обратно в свою комнату, пытаясь распутать нелогичную информацию, которую получила в этом странном взаимодействии. Весьма неожиданно? Принуждение? Плата за обучение? Дружба Олдермена с Харкорт? Дружба? Я знала, что они знакомы друг с другом, но, судя по всему, их связь выходит далеко за рамки этого. На третьем этаже я открываю дверь в свою комнату, сбрасываю с себя мокрую куртку и, спотыкаясь, останавливаюсь, когда обнаруживаю, что Хлоя Хан спит в моей постели. Или вернее спала. Девушка резко просыпается и садится, глаза у нее размером с луну.

— Эй! Какого черта ты делаешь?

Добавляю это новое обстоятельство к списку странного дерьма, которое произошло с тех пор, как я вернулась в академию.

— Нет, — возражаю я. — Какого черта ты делаешь, Хло?

Она трет глаза.

— Ты хоть представляешь, сколько времени мне потребовалось, чтобы перевезти все вещи? Часы. Я только что легла в постель, и мне нужно рано вставать в шахматный клуб. У меня все на месте. Если что-то из твоих вещей пропало, приходи утром и поищи. Я устала, и мне нужно поспать. А теперь убирайся.

Мне стыдно за то, сколько времени потребовалось, чтобы сложить эти кусочки вместе. Но теперь я все понимаю. Каким-то образом, без моего ведома или согласия, я случайно поменялась комнатами с Хлоей Хан. Оглядывая свою крошечную комнатку, я не узнаю ни одного предмета мебели. Комод. Стол и стул. Книжная полка и книги. Кровать, на которой спит Хлоя, моя, но она застелена простынями Хлои, одеялом Хлои и самой Хлоей, аккуратно уложенной между ними.

Это больше не моя комната.

— Эм… напомни, какой у тебя был номер комнаты?

Хлоя утыкается головой в подушку, застонав от разочарования. Ее волосы торчат во все стороны, когда девушка снова поднимает голову и смотрит на меня.

— Четыреста девятнадцатая. Пятая дверь справа. Прямо над этой. Оттуда открывается потрясающий вид на обсерваторию. А теперь, пожалуйста. Я устала…

— Хорошо, хорошо, уже ухожу.

Сегодня вечером я была на четвертом этаже, забегала в комнату Мары, но, поднимаясь по дополнительной лестнице, чувствую себя незваным гостем. Я ожидаю, что дверь в комнату четыреста девятнадцать будет заперта, когда попробую ее открыть, но ручка легко поворачивается вправо, и она распахивается.

За три года, что здесь живу, я ни разу не заходила в эту комнату. Хлоя милая, но скрытная. Мы не друзья. На самом деле она ни с кем не дружит. Я часто задавалась вопросом, на что была похожа ее комната, и теперь я это знаю — она огромная.