ГЛАВА 24

ДЭШ

ДВА МЕСЯЦА СПУСТЯ

Я слышу их вой.

Дым. Сумрак. Снег. Чернила. Распутин.

Я никогда намеренно не давал им клички. Они просто всплывали у меня в голове с течением времени, как будто их вбрасывал туда кто-то другой. Не думаю, что Рэн и Пакс знают о волках. Никогда не упоминал о них. Я не против разделить большинство вещей с парнями, но почему-то не мог заставить себя поделиться волками. В первый раз, когда увидел их, я был под кайфом у озера. Потом на кладбище. Иногда я вижу их на тропинке, которая вьется вокруг задней части горы. Однажды я нашел Распутина в лабиринте, совсем одного. Распутин, с его грубой, серо-стальной шерстью и серебристой мордой, думаю, самый старый член стаи. У него не хватает половины левого уха. Его глаза затуманены катарактой.

Прошлой зимой он шел позади остальных, когда стая бежала вдоль границы леса, оберегая свою правую заднюю ногу, каким-то образом раненную, и я забеспокоился. Я все ждал, что его не будет там, когда увижу стаю в следующий раз. Но даже если он приходил на пару минут позже остальных, прихрамывая и злобно глядя на меня из-за деревьев с большого расстояния, он всегда приходил.

Распутин — самый уродливый из пяти животных, которые обитают в лесах, окружающих Вульф-Холл, но он мой любимчик.

По ночам они охотятся ниже по склону горы, поэтому, возможно, никто в школе их по-настоящему не замечал. Я всегда был один, когда сталкивался с ними. Насколько мне известно, больше их никто никогда не видел. Кроме Кэрри.

В течении двух месяцев, каждую ночь я прокрадываюсь в новую комнату Кэрри, чтобы увидеть ее. Мы разговариваем, трахаемся, лежим в объятиях друг друга и просто дышим в темноте. И каждую ночь я бегу обратно по проселочной дороге под песню воющих волков.

Они беспокойны, голодны, и знаю, что они чувствуют. Мои чувства отражают их, когда я каждую ночь поднимаюсь по лестнице в Бунт-Хаус и падаю в постель. Когда Пакс утром стучит в мою дверь, заставляю себя подняться для пробежки. Я чертовски устал, но нахожу в себе энергию, хотя откуда, черт возьми, она берется, остается для меня загадкой.

У меня больше секса, чем когда-либо в моей жизни. Мне нужно чувствовать себя умиротворенно, но это не так. Я брожу по коридорам Вульф-Холла, извиваясь в своей коже, взбираясь на чертовы стены. Никогда раньше не испытывал ничего подобного — когда я не с Кариной, то трачу каждое мгновение на ее поиски. Сканирую море лиц студентов, проходящих мимо меня, ожидая, когда одно из них наконец станет ее.

Когда мы проходим мимо друг друга на публике, то сначала игнорируем друг друга. Через некоторое время это становится невыносимым. Я делаю это первым: протягиваю руку и касаюсь тыльной стороной ладони ее руки. Иногда это палец. Наши руки соприкасаются друг с другом. Это опасная игра, так как я почти всегда с Рэном или Паксом, но я не могу заставить себя остановиться.

Я взвинчен, зная, что девушка так близко, и не имея возможности поцеловать ее. Я жажду от нее большего. Теперь мне хорошо знакомы изгибы ее тела. Знаю на вкус каждую ее частичку. Я — наркоман, нуждающийся в очередной дозе. Каждое затянувшееся мгновение — сущая пытка.

— Господи Иисусе, Ловетт. Выглядишь дерьмово, чувак. Тебе нужно снотворное или что-то в этом роде? У меня есть. — Со стороны Пакса это не является шоком. Конечно, у него есть все, что нужно.

— Конечно. Было бы здорово. — Если вы хотите поддерживать ложь, то должны принять тот факт, что та поглотит вас. Она требует постоянной подкормки. Нельзя забывать, какие дали объяснения своему отсутствию, своей усталости или тому факту, что были отвлечены в течение нескольких недель подряд. К счастью, ложь, которую я скормил Паксу и Рэну, правдоподобна. Я сказал им, что отец усиливает давление, вынуждая меня лучше выполнять свои задания, и это правда. Однако я не грыз гранит науки, чтобы сделать моего старика счастливым, а на цыпочках выходил из дома, как гребаный неудачник, чтобы увидеть девушку.

— Раньше у меня были ночные кошмары, — признается Пакс.

Он бросает мне ключи от дома и выходит из машины. Сегодня я вытащил короткую соломинку, чтобы поехать с ним в Маунтин-Лейкс за припасами. Планирование вечеринки в самом разгаре. Пакс добровольно вызвался стать Мастером Охоты. И как Мастер Охоты, он может придумать любое количество гребаных, причудливых игр для вечеринки, чтобы мы все страдали. Однако Рэн настоял, чтобы на этот раз Пакс взял на себя ответственность за празднование. При обычных обстоятельствах я бы сам боролся за титул, но сейчас рад, что Пакс и Рэн хотели этого. Это значит, что я могу отойти на задний план и держаться подальше от неприятностей. Во всяком случае, надеюсь, что так и будет.

— Они были довольно хреновыми, — продолжает Пакс. — Мередит пыталась отправить меня на терапию.

— Ха! Как все прошло? — Могу себе представить — Пакс, ожидает, когда его психолог выйдет из комнаты, а затем подносит зажигалку к занавескам и сжигает все здание.

Пакс смеется, как будто вспоминает то же самое.

— А ты как думаешь? В любом случае. Хочу сказать, что я начал принимать «Ативан» моей матери.

— «Ативан»? Господи, сколько тебе было лет?

Пакс пожимает плечами.

— Девять?

— Черт!

— Это дерьмо вырубало меня. Ты должен попробовать.

Можно было бы возразить, что именно поэтому Пакс ведет себя так, как ведет себя большую часть времени. Если он связался с рецептурными лекарствами, когда ему было всего девять, неудивительно, что сейчас у него такие неустойчивые перепады настроения.

Мы несем сумки с украшениями в дом и обнаруживаем Рэна, стоящего у подножия открытой лестницы и смотрящего на массивное окно в крыше.

— Эй. Взгляните на это. — Не глядя на нас, он протягивает деревянную шкатулку размером с Библию с выгравированной на ней мандалой.

Пакс берет ее и открывает крышку. Внутри десятки крошечных мешочков с различными цветными порошками внутри. Пакс и я свистим одновременно.

— Твою мать, Джейкоби. Во сколько тебе это обошлось?

— Сорок штук. Мой подарок на день рождения от генерала. Я уже некоторое время сижу на этих деньгах, пытаясь придумать, что бы такое отвратительное с ними сделать. Думаю, он был бы в ужасе от моей покупки, не так ли?

Пару месяцев назад я был бы потрясен, увидев столько кокаина в одном месте. Глядя на это сейчас, я задаюсь вопросом, насколько взбешенными будут мои соседи по комнате, когда поймут, что я не буду прикасаться ни к одному из высококачественных наркотиков в этой коробке. Хочу, чтобы у меня была ясная голова, когда увижусь с Кэрри сегодня вечером.

Протягиваю руку и закрываю крышку коробки, меняя тему разговора.

— Что ты делаешь?

Рэн надувает губы, вздергивая подбородок вверх.

— Вы, ребята, когда-нибудь задумывались, достаточно ли здесь высоко, чтобы убить себя?

Мы с Паксом тоже смотрим вверх. Отсюда можно увидеть все четыре этажа дома. Лестница ведет вверх и по кругу к открытой площадке на втором этаже, а затем на третьем и на четвертом, где находится комната Рэна. Я щурюсь от яркого утреннего солнечного света, льющегося через окно в крыше.

— Может быть. Если убедишься, что приземлишься на голову.

— С тобой все будет в порядке, — говорит Пакс. — Твой череп толщиной пять дюймов.

Есть множество резких реплик, которые я мог бы бросить ему в ответ, но не хочу связываться. Навязчивая мелодия повторяется в моей голове в течение последних двух часов, и я хочу подняться в свою комнату, чтобы записать ее, прежде чем забуду.

Опустив сумки на пол, я хлопаю Пакса по затылку, пробегая мимо него вверх по лестнице.

— Скоро вернусь. Нужно срочно кое о чем позаботиться.

— Не будь слишком грубым, — кричит Пакс мне вслед. — Не думаю, что можно дважды порвать уздечку пениса, но никогда не знаешь наверняка.

К черту этого парня. Серьезно. На третьем этаже врываюсь в свою комнату и захлопываю дверь. Однако удивленный вскрик вылетает из моего рта, когда я поворачиваюсь лицом к кровати. Там, вытянувшись на одеяле со скрещенными в лодыжках ногами и книгой в руках, лежит Мерси Джейкоби.

— Какого ХРЕНА!?

Она откладывает книгу, одаривая меня лучезарной улыбкой, которая выглядит и ощущается колючей.

— Привет, Ловетт. — Она разворачивается и переворачивается на живот. И я все вижу сквозь ткань ее обтягивающей черной рубашки. На ней крошечный клетчатый килт, как на какой-нибудь порноактрисе. Клочок плиссированной красно-сине-зеленой ткани даже близко не прикрывает ее ягодицы.

Прижимаю пальцы ко лбу, закрываю глаза и вздыхаю.

— Мерс. Какого хрена ты здесь делаешь?

— Рэн пригласил меня. Он хотел посоветоваться по поводу декора для этого маленького званого вечера, который вы планируете. Звучит очень неприлично.

— Тогда ты должна быть там с ним, а не здесь со мной.

— Не будь таким ребенком. Открой глаза. Ты уже большой мальчик. Какого черта ты шарахаешься от женской плоти, как двенадцатилетний девственник?

— Предполагаю, Рэн не видел тебя в таком наряде.

Она смеется.

— Возможно, я немного подправила свой наряд для тебя.

— Тебе не следовало этого делать. — И я, черт возьми, имею это в виду. Если Рэн сейчас войдет сюда и обнаружит свою сестру, растянувшуюся на моей кровати с выставленными напоказ сиськами и задницей, я пожалею об этом всего на несколько секунд. Потому что умру раньше, чем моя голова коснется пола. — Мне нужно кое-что сделать, Мерс. Серьезно. Я бы с удовольствием поболтал с тобой, но…

— Знаешь, Ловетт, я наблюдала за тобой. Ты ведешь себя... по-другому. Как будто ведешь какую-то двойную жизнь.

Открываю глаза и сверлю девушку холодным, жестким взглядом. Мерси — любитель поиграть в игры. Она такая же наблюдательная и проницательная, как и ее брат, но также гораздо более меркантильная. Этот ее маленький комментарий призван служить определенной цели, и ее подтекст ясен — я знаю кое-что, обнародование чего тебе точно не понравится, и хочу знать, какую выгоду смогу получить, если не использую это против тебя.