Кадровик Козлов в беседу не лез, мечтательно глядел на розовые ляжки раздатчицы и облизывался. Между тем у капитана Степанова тоже начал выделяться желудочный сок, и он стал прикидывать, чего бы еще взять к изрядно надоевшим пельменям. Пельменям... Пельменям... Пельменям... Глаза его вдруг застлало что-то темное, голова закружилась, и он весь затрясся от внезапно накатившей бешеной злобы. Пельмени... Пельмени... Он глянул на жующие, красные от водки рожи пролетариев, на толстые, паскудные ляжки шалавы и страшно закричал:
- Ненавижу-у-у!
И тут же замолк - хорошо отработанным движением выдернул из кобуры "стечкина", дослал патрон, щелкнул предохранителем и короткой очередью уложил под стол двух гегемонов. Потом прострелил башку истошно завизжавшей раздатчице и, видя, как она уткнулась наштукатуренной рожей в котел с пельменями, восторженно заржал. Тем временем коллеги его протерли мозги, один попытался было дотянуться до "стечкина", второй, обоссавшись, завопил:
- Брось ствол, Игнатьич, остановись!
- Хрен вам! - С ухмылочкой капитан разорвал дистанцию, расстрелял их в упор и брезгливо сплюнул. Глянул на недобитого кадровика, пнул его в пах стукач поганый! - и с наслаждением раздробил ему пулей череп.
Бурное ликование переполняло его, и он не сразу обратил внимание на двоих застывших у входа серьезных, коротко стриженых парней, а напрасно. В пельменной этой столовались не только милицейские... В руках одного из ребятишек оказался ствол, и последнее, что Николай Игнатьевич увидел в этой жизни, была вязкая, непроницаемая темнота, стремительно на него надвинувшаяся...
Сергей Владимирович Калинкин тихо торчал в своем сером, как штаны пожарника, "мерседесе" и сосредоточенно выпасал клиента. Ничего себе попался мужичок, крепенький, с плацдармом для мандавошек под носом, и если бы не "особенность" дела, все было бы просто и обыденно. "Галстук навесить" - не хрен делать, а лучше калибр 7.62 с глушаком. Встать спокойненько в подъезде и пару раз, не торопясь, шмальнуть с двух рук - одну маслину между глаз, вторую в висок для контроля. И все - извольте бриться... Однако голову в подъезде не отрежешь. Придется, видно, клиента или расшивать в антисанитарных условиях, или потрошить прямо на хате, теплого. Вот ведь какую фигню придумал мудак Гранитный - башку ему подавай. Ну не идиотизм ли, в натуре? А впрочем, ладно, плевать. Кто платит деньги, тот и заказывает музычку. На свой вкус.
"Охо-хо". - Изголодавшийся Стеклорез потянулся, зевнул во всю пасть, так, что зубы клацнули, и плотоядно ощерился. Он представил лакомую попу блондинистой красавицы, что зависает у него уже третьи сутки. Эх, хорошо бы сейчас стаканчик "Зубровки", горячих, со сметаной, пельмешек, штук эдак восемдесят пять, а потом мигнуть ляльке, чтобы сварганила миньет по-походному прямо на кухне, не отходя от стола...
Мечтательность, говорят, пережиток варварства, а Сергей Владимирович был вполне цивилизованным киллером, с высшим образованием, так что свои мысли в нужное русло он перевел быстро. Итак, работать клиента нужно на его собственной хате. Живет он один, атмосфера спокойная, никто сосредоточиться не помешает суеты Калинкин не выносил. Днем он уже срисовал дверь, определил, что сигнализация отсутствует, притер "подбор" к совдеповским замкам и был готов к ликвидации хоть сейчас. Однако лезть в квартиру на ночь глядя смысла не имело, и Калинкин решил закончить дело завтра. "От вошканья беспонтового все в этой жизни не в цвет", - рассудил он и, пребывая в уверенности, что гусь(1) уже ощипан, поехал жрать пельмени и сливать сперму.
1 Жертва, потерпевший.
Майор, внимательно следивший за Калинкиным из неосвещенной комнаты, тоже снялся с поста и принялся за горячую, дважды прожаренную курицу. Без должного аппетита, вяло. Сложив остатки в кастрюлю, он слил туда масло со сковороды, сыпанул толченых орехов и, убежденный, что на завтрак будет сациви, пошел спать. Утро вечера мудренее...
А утром майор проснулся поздно - скорее, днем. Долго стоял под холодным душем, потом дубасил мешок, следя за синхронностью работы коленей и локтей, потом съел "сациви" и выглянул в окно. Серый "сто восьмидесятый" был на боевом посту. Одевшись, Сарычев спустился к "семаку", долго грел двигатель и, не обращая ни малейшего внимания на затаившегося Калинкина, отправился на поиск тех, чей отмеренный век уже подходил к концу. Таких Сарычев узнавал сразу, их жизненная суть виделась ему коптящей, гаснущей свечой.
Проводив клиента взглядом, Стеклорез немного подождал и, поправив пояс с "арматурой" - набором воровских инструментов, легким, гуляющим шагом обогнул дом. Неторопливо зашел в парадную, натянул "чуни" - специальные накопытники, чтобы не светить подошвы, одел на руки резиновые "наконечники" и, с помощью отмычки оперативно сработав дверь, оказался в майорской квартире. Несколько ошалев от спартанской обстановки, он хату даже шмонать не стал и, усевшись у окна в ожидании клиента, начал прямо-таки загибаться со скуки.
Тем временем на Большом проспекте Александр Степанович увидел проститутку. Совсем еще сопливая симпатичная девчонка предлагала за "недорого" расслабиться, быстро и качественно. В этом не было ничего особенного - шлюх нынче пруд пруди, по городу не проехать. Однако жрицу любви с Большого выделяло отношение к жизни - она с нею прощалась. Радужное разноцветье вокруг голосующей стремительно угасало, и Сарычев ясно видел, что отпущенное ей время подходит к концу.
Сегодня спрос на прекрасное был что-то слабоват. Вот уже трое водил тормознули свои тачки, но не томимые страстью, а в надежде заработать. Не клюнув на женские прелести, они разочарованно отчалили, а их носительница героически продолжила свое служение Венере на неласковом зимнем ветру. Наконец остановился джип "тойота-ранер", в котором сидели двое молодых людей, они захватили замерзающую жрицу любви и покатили в направлении Васильевского острова. Движение было плотное - по Большому-то не очень разгонишься, так что, держась в пяти корпусах, Сарычев без приключений довел джип до улицы Кораблестроителей. Затем "тойота" направилась к "Прибалтийской", съехала на пустынную в такую погоду набережную и где-то около часа стояла неподвижно.