Затем, с ненавистью глядя на недвижимого Сарычева, прошипел:

- Я тебе устрою, падла, похмелье. Всю жизнь помнить будешь... - И вытащив бутылку со зловещей надписью "Спирт питьевой", резко повернулся к ощерившемуся Кувалде: - Рот закрой. А менту открой. И пошире...

- Да не пил я ничего, не пил, - еще не совсем проспавшийся, Сарычев, забыв, что он не в своем кабинете, бухнул кулаком по столу - Говорю, не пил!..

- Постой, Александр Степанович, - почти-генерал посмотрел на него укоризненно, - вот, черным по белому гибэдэдэшники пишут, вот пожалуйста: "...в состоянии сильного алкогольного опьянения", "содержание алкоголя в крови" так, столько-то промилле, "оказался на проезжей части вне зоны пешеходного перехода", так... "привело к дорожно-транспортному происшествию", ну, дальше неинтересно. Так что, они придумали это все?

Сарычев молчал.

- Ствол, удостоверение, эти вот художества, - почти-генерал раздраженно ткнул пальцем в справку из госавтоинспекции, - знаешь, Александр Степанович, ты ведь не был в отпуске за прошлый год, а?

- Не был. - Майор угрюмо вздохнул, уже зная продолжение.

- Ну так сходи отдохни, а тем временем все прояснится.

"Черта с два у них что-нибудь прояснится, - майор имел в виду обитателей 512-го кабинета, Особую инспекцию при управлении кадров ГУВД, - им и так все ясно, станут они, пожалуй, в дерьме ковыряться. Наши люди своих стволов не теряют..."

- Ладно, будет день, будет пища, - почти-генерал подписал ему пропуск, еще одна щепотка соли на свежую рану, - и, пожимая на прощание руку, тихо спросил: - Знаешь, чего больше всего в этом мире? Дерьма.

Это Сарычев и сам знал. Мрачно он пожелал начальству удачи и пошел на выход.

Опять валил снег. Майор вдруг с особой ясностью почувствовал, как все это ему обрыдло - бесконечная зима, опостылевшая служба, семейная неустроенность, хренотень последних дней... Захотелось напиться - в стельку, в дрезину, в дугу... Так, как в гибэдэдэшном акте написано... Чтобы сразу в аут, в темноту, без всяких мыслей... "Ну вот еще, никак истерика? Не мякни, гад, не мякни", живо справился он с упадническим настроением, глянул на дома, на троллейбусы, на спешащих по своим делам людей, протер лицо снегом, сплюнул и пошел домой. Ладно, ладно, не все так плохо... Руки целы, ноги тоже, ни денег, ни ключей эти гниды у меня не взяли. Ничего, ничего, прорвемся...

В ларьке он попросил порожнюю коробку, поднявшись домой, убрал в нее мешок с кошачьими останками, медленно спустился к заметенной машине, вытащил лопату из промерзшего багажника и долго, удивляясь собственному спокойствию, долбил похожую: камень землю. Потом он присыпал жалкий холмик снегом, постоял немного, двигая кадыком, и в какой-то потерянности, сгорбившись, двинулся домой. Долго наводил порядок, зачем-то по второму разу выдраил полы и в конце концов воплотил в жизнь давнишнюю свою мечту - повесил в пустой комнате большой боксерский мешок.

Мешок был изготовлен из толстой кожи, весил, наверно, с центнер и боксерским его можно было назвать лишь весьма условно - лупить по нему можно было и руками, и ногами. Александр Степанович надел "блинчики", чтобы не изодрать свое сокровище раньше времени,* и мешку досталось по полной программе. Все, что скопилось у майора на душе, вылилось в каскаде сокрушительых ударов. Особенно хорошо удавались Сарычеву диагональные разноуровневые атаки типа "левая рука - правая нога". Минут сорок раздавались звонкие, пробирающие до нутра звуки ударов, а негодующие соседи снизу, сверху, справа, слева раздраженно стучали по трубам. Наконец, взопрев, Сарычев выдохся, снял мокрые от пота "блинчики" и пошел под душ.

* Если стучать по боксерскому мешку голыми руками и хорошо, то скоро он порвется. Проверено.

Сполоснувпшсь, он достал из-под ванны небольшую коробку, открыл и, размотав мягкую фланелевую тряпицу, взял в руки пистолет Макарова. В тусклом свете лампы блеснула гравировка "Лейтенанту Сарычеву А. С. за героизм и личное мужество" - коротко и со вкусом. Помнится, еще взяточник Щелоков подарил упокой, Господь, его генеральскую душу. Тогда, правда, было обидно - лучше бы звезду пораньше. Да ведь все, что ни делается, к лучшему. "Хоть и дерьмо, а все-таки ствол". - Александр Степанович протер патроны, снарядил обойму и, проверив затвор, пошел спать. А пистолетик-то, хоть и дерьмовый, все же положил под подушку...

Несмотря на усталость, заснул он не сразу, с телом происходило что-то странное. То откуда-то из глубины накатывали волны нестерпимого жара, и майор, скидывая с себя одеяло, весь покрывался испариной, то, уже через минуту, пот становился ледяным, и, щелкая зубами от холода, Сарычев проклинал свое путешествие в багажнике, полагая, что начинается простуда. Наконец под утро он задремал, и его сознание очутилось где-то посередине между сном и явью.

Майор ощутил себя пробирающимся по узкой, извилистой галерее. Двигаться все время приходилось в "распоре", внизу был обрыв, и Сарычев слышал, как при каждом шаге из-под его ног, обернутых толстой кожей быка-хака и надежно затянутых ремнями, раз за разом срываются и булькают где-то далеко внизу мелкие камни. Майор с удивлением отметил, что, несмотря на кромешную темень, он свободно различает окружающее, только не обычным зрением, а каким-то другим, не имеющим к глазам ни малейшего отношения. Наконец его обостренный слух отметил, что упавшие камни больше не булькают, а сухо ударяются о дно разлома, это означало, что Великий Нижний Поток ушел в сторону и Пещера Духов уже недалеко.

Скоро майор уловил легкое движение воздуха, инстинкт подсказал, что под ногами появилась опора, и он пополз по сужающемуся каменному коридору, торопясь, чтобы Владыка Смерти не учуял его. Неожиданно галерея расширилась, и Сарычев очутился в неправдоподобно огромном зале, стены которого были сплошь усеяны крупными, всевозможных цветов, кристаллами гипса. В центре пещеры бушевало Озеро Гнева, над его неспокойной поверхностью клубился молочно-белый пар. По запаху Сарычев безошибочно понял, что Духи сегодня в плохом настроении. Затаив дыхание и стараясь не смотреть на мутный водоворот, он приблизился ко входу в расщелину и, прокравшись по ней, оказался в сферическом гроте, свод которого украшали концентрические окружности желтоватых кристаллов.