— Любишь?

Казалось, он осознал, что сказал, и что это был первый раз, когда это слово было произнесено между нами шёпотом. Ему потребовалось всего мгновение, чтобы уверенно кивнуть.

— Да, люблю. Я люблю тебя, Диллон. Я медленно влюбляюсь в тебя с тех пор, как ты вошла в кухню "Бьянки", когда хотела отказаться от работы. Я никогда не видел никого более красивого, растерянного и расстроенного, чем ты. Я чуть не уронил стопку тарелок, которые держал в руках в тот вечер. С тех пор это была нисходящая спираль к целостности. Я люблю тебя. Я хочу продолжать любить тебя.

Я обвила руками его шею и прижалась сердцем к его груди, нуждаясь в утешении его твёрдого тела.

— Я тоже тебя люблю, — воскликнула я, и новые слёзы увлажнили мои ресницы. — Я не знала, что смогу так себя чувствовать. Не после того, что случилось. И не после того, как призналась в этом. Я даже не знала, была ли я… достойной любви. Или была у меня способность любить в ответ. Я думала, что буду пуста всегда. Навсегда сломлена. И всё же ты заставил меня почувствовать, что я снова могу быть целой. Полноценной. Что угодно, только не пустой. Я люблю тебя, Ванн Делайн. Надеюсь, я всегда буду любить.

Он держал меня так очень долго. Наши сердца бились друг о друга, наши руки крепко обнимали друг друга.

Он держал меня, пока я не перестала плакать. Он держал меня, пока я снова не смогла улыбнуться. Он держал меня, пока я не набралась достаточно храбрости, чтобы снова встретиться лицом к лицу с миром.

На следующее утро я вышла из душа и завернулась в полотенце. Моргнув на своё отражение в запотевшем зеркале, я протянула руку и вытерла прохладное стекло, сделав окно для своего лица.

Мои глаза всё ещё были опухшими от вчерашних слёз, и моё свежее лицо знавало лучшие дни. С моих длинных мокрых волос капало на плечи, капли воды скатывались в серое полотенце, которое я крепко закрепила. Но внутри меня был свет, которого не было уже давно, может быть, никогда. Сегодня я выглядела сильнее. Я выглядела жизнерадостной. Я казалась… уверенной.

Это была я, поняла я. Никакой фальшивой индивидуальности, чтобы другие люди чувствовали себя комфортно. Никаких тёмных, извращённых секретов, которые можно спрятать в тайниках моей души. Никакого притворства. Эта девушка в зеркале открыла всё это тому, кого она любила прошлой ночью, и она выжила, чтобы рассказать об этом.

Это было определение выживания для меня. Это была цель в жизни. Открывшись Ванну и поделившись всеми грязными подробностями той ночи шесть лет назад, я изменилась. Но на этот раз в хорошем смысле.

Были женщины, которые могли смело рассказывать свои истории. Громко. Несмотря на свой страх и стыд, они, прежде всего, стремились к справедливости. Я аплодировала этим женщинам.

Я действительно это делала.

Для меня они были героями. Не просто жертвами. Не просто выжившими. Но настоящими воинами, что ведут войну против одного из худших видов несправедливости.

Но таких женщин, как я, было так много. Женщин, недостаточно смелых, чтобы поделиться своими историями с миром. Женщин, не способных даже произнести эти слова близким им людям. Женщин даже не в состоянии произнести их вслух и позволить им жить под открытым небом.

Боль была слишком личной. Воспоминания слишком близкими. Ужас и травма постоянного кошмара, с которым нам приходилось жить. Не только страх удерживал нас от того, чтобы высказаться. Это также было и горе. И боль, и стыд, и миллион других вещей. Каждая жертва сексуального насилия делала всё возможное, чтобы просто пережить последующие дни. Просто пережить этот грёбанный день и поток обвинений и ужасных мыслей, которые постоянно крутятся в наших головах.

Может быть, однажды я выскажусь. Может быть, однажды я смогу встать и поделиться своей историей за стенами кабинета моего психотерапевта и этой квартиры. Но сегодня, сказав Ванну, этого было достаточно. Рассказать одному человеку, который понимал меня, верил мне и поддерживал меня, было... жизнью.

Может быть, внешнему миру это казалось трусостью, но я понимала, что храбрость для всех выглядит по-разному. Но на исцеление требовалось время. Годы. Иногда вся жизнь.

И прямо сейчас, сегодня, этим утром, части меня, которые были разбиты в течение долгого времени, чувствовали себя... исправленными.

Для меня этого было достаточно. По крайней мере, сейчас.

Я всё равно не знала, что можно было сделать в этот момент, так много времени прошло с той ночи, когда всё произошло. У меня была определённая дата, определённое место и слишком много нечётких воспоминаний. Никакого анализа ДНК провести не удалось. Никакого сходства нарисовать не удалось. Никакие имена не могли быть названы.

Ванн настаивал, чтобы мы попытались. Никому из нас не нравилась мысль о том, что этот монстр рыщет на свободе в поисках других женщин, чтобы сделать их своими жертвами. Но он также отказался позволить мне взять на себя вину за это. Он отказался позволить мне разделить вину насильника. Это был насильник. Не я.

Никогда это не была я.

Я обнаружила, что начинаю ему верить. Что я верила ему больше, чем не верила. Что было странным чувством после того, как я так долго не могла доверять почти всему мужскому виду в целом.

Но я действительно доверяла Ванну. И я бы не смогла, если бы не влюбилась в него так сильно и так крепко.

Он ждал в моей комнате, когда я вышла из ванной. Он устроился в кресле у стены, листая варианты "Нетфликс", ни на чём не останавливаясь. Его глаза сразу же нашли моё всё ещё влажное тело.

В конце концов, они добрались до моих глаз, но не раньше, чем не торопясь переместились с пальцев ног на нос.

— Чувствуешь себя лучше? — спросил он тем милым, осторожным голосом, которым разговаривал со мной весь день.

Я кивнула. Горячий душ был потрясающим после вчерашнего, очищающим и успокаивающим, и как будто смыл оставшуюся мерзость.

Ванн провёл со мной ночь после того, как мы заснули в объятиях друг друга на диване, разговаривая, разговаривая и разговаривая. Мы ещё немного поговорили о моём прошлом. И он поделился своим со мной. Мы поговорили о том, каково это, когда умирают родители, мой папа и его мама, и о том, как это оставило следы горя, настолько глубоко запечатлённые в наших сердцах, что было легко захотеть заполнить эти пробелы чем-то другим. Мы поговорили о моих годах в кулинарной школе и о том, как еда положила начало моему процессу исцеления. Мы поговорили о его годах с "Сайкл Лайф" и о том, как ему было одиноко. В какой-то момент наши глаза закрылись, хотя мы продолжали разговаривать. И исцеляться. И влюбляться всё глубже и глубже.

Именно в те часы я поняла, что полностью доверяю этому человеку. Он завладел моим сердцем. У него была моя душа. И он мог бы обладать моим телом, когда бы ни захотел, потому что он никогда не был бы тем мужчиной, шестилетней давности. Он никогда бы не проявил ко мне неуважения и не причинил мне боль таким образом.

Насильник шесть лет назад был чудовищем.

Ванн Делайн был человеком, которого я любила.

Я проснулась от того, что он нёс меня в мою комнату, укачивая на руках. Он попытался уложить меня в постель и уйти, но я поймала его за пальцы прежде, чем он успел куда-либо пойти, и потянула его за собой.

Мы проснулись, запутавшись в объятиях друг друга. Он заказал завтрак в "Убер Итс"⁹, и мы наслаждались вегетарианскими омлетами из яичных белков и протеиновыми коктейлями из его любимого ближайшего продуктового магазина. Это было немного слишком полезно для меня, но я любила проводить с ним время и наслаждалась едой, несмотря на тусклые компоненты. И я могла бы признать, что Ванн будет полезен для моей диеты.

Я была уверена, что ему скоро нужно идти на работу, как и мне. Но я не могла заставить себя предложить ему уйти.

Когда наши взгляды, наконец, нашли друг друга, его глаза горели жаром, желанием цвета жидкого серебра. Покалывание последовало по тому же пути, что и его взгляд, начиная с пальцев ног и проникая сквозь меня. Моё сердце бешено колотилось о грудную клетку, а внутри всё трепетало от предвкушения.

Прошлой ночью мы пережили нечто разрушительное и эмоциональное. Я плакала часами. И он плакал вместе со мной. Затем он обнимал меня всю ночь, надёжно обнимая своими сильными, надёжными руками. И помог мне начать собирать мои разбитые осколки.

Связь между нами была сильнее, чем когда-либо.

Я любила его.

Он любил меня.

И всё же мы были полностью близки только один раз, и я едва могла это вспомнить.

Я обнаружила, что отчаянно пытаюсь отделить этот опыт от того, что было шесть лет назад. Я хотела оставить как можно больше пространства между Ванном и безликим насильником, насколько это возможно.

Не только это… Я хотела Ванна.

Хотела его тело и опыт. Я хотела, чтобы его руки были повсюду на мне, и его рот, и чтобы его тело касалось моего так, чтобы он навсегда оставил на мне своё клеймо.

Ванн отвернулся, вытирая руки о свои спортивные штаны. Сегодня утром он первым делом принял душ и позаимствовал мою зубную щетку, но у него была только вчерашняя одежда. Они были помятыми и очаровательными, и боже, я хотела сорвать их с него.

— Эй, — пробормотала я, отчаянно желая, чтобы он снова посмотрел на меня.

Он поднял глаза. Я уронила полотенце. Его глаза расширились, а губы приоткрылись. Вероятно, это было последнее, чего он ожидал от меня.

— Диллон, я...

Я видела, как он с трудом подбирал слова, и мне от этого стало только спокойнее. Я подошла к нему, удивлённая тем, насколько уверенно я чувствовала себя при свете дня.

Он облизнул пересохшие губы и попытался заговорить снова.

— Мы не обязаны… Я знаю, ты всё ещё расстроена… Я не хочу торопить тебя...

Я забралась к нему на колени, оседлав его бедра без малейшего протеста с его стороны. Его неспособность нормально функционировать заставила меня улыбнуться.