— Привет, — сказал он грубовато, как будто не здоровался со мной всего несколько минут назад.

Я была удивлена отсутствием застенчивости с моей стороны, когда повторила:

— Привет, — и приподняла подбородок, — ты собираешься поздороваться по всем правилам?

Адам вздохнул, что я восприняла как отказ, а затем пробормотал:

— Наверное, нет.

Мои губы сжались, хотя я понимающе кивнула, и мы продолжали стоять, смотря друг на друга. Постепенно вокруг нас собралась толпа, было сделано несколько снимков, но никто из нас ничего этого не замечал. Как мы могли?

Мы видели только друг друга. Это все, что мы видели, когда были вместе.

Адам прервал момент, эту огненную связь, которая соединяла нас вместе, протянув руку, чтобы взять мою сумку и перевесить ее к себе на плечо, а затем схватил меня за локоть и начал вести в направлении, в котором ушли его родители. Мне не нравилась моя куртка за то, что она служила преградой для его прикосновений, хотя я была за это благодарна. Контакт кожа к коже будет ощущаться как метка, и с момента знакомства Адам уже слишком много раз клеймил меня.

Это место было сумасшедшим. С заднего плана доносился шум из водного комплекса. Свистки судей и аплодисменты зрителей воспламенили мою кровь так сильно, будто я сама собиралась нырнуть в бассейн.

Только когда Адам повел меня через толпу, сердце перестало неистово биться, поскольку острые ощущения от пребывания здесь, с этим мужчиной, превзошли все количество адреналина, который я обычно испытывала, находясь в воде.

Золотая медаль на шее была тем, чем можно было гордиться, мое имя, занесенное в книгу рекордов, было тем, чем я дорожила, но что могло превзойти это ощущение? Чувство, что я наконец-то стала достаточно хороша, чтобы идти рядом с этим человеком.

Боже, это было похоже на сон.

Я чертовски долго была объектом для благотворительности. Ребенком, которого выбрали как подростка-сироту для пиар-кампании в преддверии переизбрания Анны Рамсден, но здесь я находилась как Чемпион.

С большой буквы Ч.

Я одновременно ощутила неуверенность и самодовольство, но потом почувствовала себя претенциозной дурой, потому что кем бы ни была, я не должна была забывать о своих корнях.

Не должна была забывать о том, что привело меня сюда.

К этому моменту.

Не Анна и Роберт Рамсден, а Адам.

И смерть.

Я не должна была забывать об этом.

— Как тебе смена часовых поясов? — тихо спросила я, глядя на Адама, пока мы маневрировали сквозь толпу.

Я не знала, как он это делал, но море людей, казалось, расступалось перед ним, будто он был королем Кнутом. (Прим.: король Кнут Великий — один из самых выдающихся королей англосаксонской эпохи, в XI в. являлся правителем значительных территорий по всей Северной Европе, включающих в себя Данию, Англию, Уэльс, Шотландию и Норвегию). Я так хотела ненавидеть его за эту способность, тогда как большую часть времени меня поглощал океан человечества, но, черт возьми, что я могла сказать? Если бы я увидела, что Адам Рамсден приближается ко мне, я бы тоже убралась с его пути.

Не потому, что он был засранцем (хотя он определенно мог им быть), а потому, что просто выглядел так, словно с ним не стоило связываться.

Адам не был громилой, но на его лице были написаны нетерпение и неприязнь, и просто... ну, хорошо, он выглядел как засранец. Но милый.

— Все нормально. Привыкаю.

— Полагаю, это имеет смысл, учитывая, сколько времени ты сейчас проводишь в Лондоне.

Его губы изогнулись, и Адам бросил на меня взгляд.

— Ты разговаривала с папой.

— Иногда. — Пожимаю плечами. — Он связывается со мной.

— Конечно. Папа гордится тобой. — Еще одна улыбка, но на этот раз слабее. — Забавно, как все складывается.

— Забавно? Как по мне, так все просто чудесно, — возразила я, немного обиженная этим комментарием. Роберт был единственным родителем, который имел на меня влияние с детства, и его интерес ко мне был неподдельным. Он переживал обо мне. Моя карьера его мотивировала.

— О чем ты говоришь? Обо мне? — спросил он, заставляя меня сузить на него глаза.

— Да, Адам, потому что весь мир вращается вокруг тебя. Будто мне больше не о чем говорить с твоим отцом, который помог мне поступить в Стэнфорд, спонсирует меня, помогает с деловой стороной моей карьеры и который был заинтересован, чтобы я достаточно хорошо подготовилась, чтобы попасть на Олимпийские игры. — Я притворно вдохнула. — Да, нам действительно удается разговаривать без тебя как основной темы для беседы, но он гордится тобой, тем, чего ты достиг без его поддержки, и он говорит о тебе.

— И ты не спрашиваешь?

— Нет, я не мазохистка, — твердо ответила я, глядя прямо перед собой на какую-то статую, которая, судя по всему, должна была олицетворять солидарность и спортивное мастерство.

Я увидела лишь корону из рыбы.

Но ведь у меня никогда не было хорошего воображения.

— Я спрашиваю о тебе, — мягко сказал Адам, заставляя мое сердце биться быстрее.

Я выдохнула.

— Почему? — вопрос был обоснованным.

— Мне интересно.

— Теперь у тебя есть мой номер. Ты мог бы спросить меня лично.

С тех пор как я видела Адама в последний раз, прошло несколько месяцев. И недели, с тех пор как мы говорили. В течение нескольких лет я скрывала от него свой номер телефона, не в силах справляться с расстоянием, которое сама установила между нами, затем уступила.

Но Адам никогда им не пользовался.

— С тобой не так легко разговаривать.

На этих словах я остановилась. Боль пронзила меня копьем прямо в живот.

— Вау. — Я сглотнула. — Ты знаешь, как ударить женщину так, чтобы она при этом не упала.

Адам нахмурился, осознав, что я остановилась. Полностью повернувшись ко мне, он еще сильнее нахмурился и пробормотал:

— Тея, ты знаешь обо мне такое дерьмо, которого никто другой не знает. С этим тяжело жить.

— Это не моя вина.

— Нет, но это не делает разговор с тобой легче.

— Почему? Это все в прошлом, не так ли? — потребовала я ответа, не понимая, почему настаиваю, когда именно я установила между нами расстояние. Но — и это было огромное «но» — это расстояние было для нашей безопасности. Его чушь? Не была.

Он пожал плечами.

— Прошлое влияет на наше настоящее. Не говори, что хочешь поговорить со мной, когда сама избегаешь меня больше, чем я тебя.

Я прищурила глаза.

— Это ты испортил нам настоящее.

— А ты не думаешь, что я это понимаю? Не думаешь, что сожалею обо всех своих ошибках? Что когда слышу твое гребаное имя, вспоминаю, как я все испортил?

Это больно.

Очень.

Я была для него больше, чем просто олицетворением его ошибок, и Адам это знал, но то, что он использовал это как отговорку, было похоже на удар ножом в живот.

Задохнувшись, я промчалась мимо него, не став дождаться, когда он выкрикнет мое имя и не дав ему догнать меня. Я была быстрой не только в бассейне, и хотя Адам имел атлетическую фигуру и находился на пике своего здоровья, он был не так быстр, как я. Добравшись до Роберта и Анны раньше него, я одарила их ослепительно белой улыбкой, которая была настолько фальшивой, что мое лицо чудом не раскололось от лжи.

Но, довольные моими сегодняшними достижениями, они были заняты обсуждением статистики и следующими несколькими днями моего олимпийского заезда.

И то, что подошедший Адам встал рядом со своей мамой, а я — рядом с Робертом, может быть, и было мудрым решением, но все равно причинило острую боль.

Все это причинило острую боль.

Когда мы добрались до машины, Анна позволила мне сесть впереди, потому что знала, что сзади меня укачивало. Я обрадовалась, что за рулем сидел Роберт, потому что мне не нужно было сидеть рядом с Адамом.

Я не была уверена, что он не причинит мне больше боли. Думать и подозревать было больно, но услышать из первых уст было в два раза больнее. Но я привыкла к этому, привыкла к тому, что он причиняет мне боль, и, хотя это заставляло меня походить на жертву, я не была такой. Я была кем угодно, но только не дурой. Так что я просто сидела в тишине, понимая, что, когда мы прибудем в пункт назначения, координаты которого, казалось, знал только Роберт, это испытание закончится. 

Не новичок в Токио, Роберт маневрировал по улицам с такой легкостью, которую я не смогла бы воссоздать.

Я была рада, что в тех нескольких случаях, когда тренер не заставлял меня бежать на стадион, чтобы размяться, нас возили на автобусах. В этом городе ничего не имело смысла, ни странная атмосфера в воздухе, ни причудливые костюмы, которые я иногда видела на молодых мужчинах и женщинах. Хотя, когда они были одеты как куклы из викторианской эпохи, должна признаться, я завидовала их свободе.

Этим людям было все равно, кто что думает об их нарядах. Они гордились своим внешним видом, и я завидовала им, даже если не понимала этого. Но мне ведь и не нужно было? Я хотела этой свободы для себя самой, но по большей части не знала, кем являюсь я, за исключением своего призвания к плаванию. Объект для благотворительности. Та, чьи успехи были вызваны чужой болью.

В течение последних пяти лет я была сосредоточена исключительно на тренировках, участии в Олимпийских играх и создании себе имени, которое просуществовало бы дольше, чем я. Но что будет потом?

До следующей Олимпиады четыре года, мне было всего двадцать шесть, и времени достаточно, чтобы войти в историю, но что это означало для меня?

Больше тренировок? Больше спортивной рутины, потому что я посвятила свою жизнь одной-единственной вещи?

Когда мы добрались до ресторана, меня охватило замешательство. К тому моменту я была не в настроении для маленькой закусочной, притаившейся на тихой улице рядом с оживленной магистралью.

Вокруг нас возвышались современные здания, но ресторан казался довольно старомодным.

Когда я вылезла из машины, то огляделась вокруг, очарованная городом.

По большому счету мне не удавалось часто выбираться. В общем-то, никуда за пределами стадиона. В первый же вечер, когда приехали, мы сделали вылазку в город и выпили по паре напитков, но все под бдительным присмотром тренера Фрайарса, что означало «Мимозы», в которых было больше апельсинового сока, чем шампанского. Не то, чтобы я жаловалась. В любом случае я не так уж много пила.