— Вот,  — сказала Мэйва Рифу.  — Лучше пусть это будет у тебя.

Старый двенадцатизарядный конфедератский кольт Вебба.

  — Мне это не кажется правильным,  — Риф передал кольт Фрэнку.  — Он твой, если хочешь, Фрэнсис.

   — Но у меня уже есть 38-й специальный, всё такое.

  — Но он всего лишь пятизарядный, а так, как ты стреляешь  — половина в молоко, черт, тебе нужно минимум двенадцать патронов, Фрэнсис, только для пристрелки.

 — Ладно, если тебе тяжело его держать, Рифер, конечно, я могу понять, в этом нет ничего постыдного.

  — Но я точно знаю, что ты всегда из-за этого нервничаешь,  — сказал Риф, забирая кольт обратно.

 Пикировка продолжалась еще некоторое время. Мэйва наблюдала, дымя своей старой трубкой, переводила взгляд с одного на другого, словно в материнском отчаянии. Она знала, что они хотели, чтобы она искоса посмотрела на них сквозь дым, покачала головой, как она это всегда делала, «что, по-вашему, мне делать с этими двумя?». Когда они услышали, как поезд въезжает в долину, Фрэнк взял шляпу и оставил пистолет на кухонном столе. Они с Рифом обменялись быстрыми безмолвными взглядами, тем не менее, достаточно длинными для того, чтобы убедиться в том, что им обоим известно, кольт на самом деле принадлежал Мэйве и должен был остаться у нее. И действительно, спустя несколько месяцев Лейк услышала выстрелы на городской свалке, посмотрела и увидела, что это ее мать вселяет страх в сердца крыс, покинувших шахты после Отмены  — во всяком случае, заставляет их задуматься о том, стоит ли того жизнь на поверхности земли.

 Вернувшись в Ночеситу после похорон Вебба в Теллуриде, просто для тренировки взорвав на обратном пути несколько служебных построек компании  — оборудование рассыпалось и превращалось в опилки, электрические узлы наполняли небеса зеленой бедой  — Риф нашел Стрэй в исключительно умиротворенном состоянии. Все мормоны и святоши покинули город, ожидалось появление младенца, Риф был достаточно чувствителен, чтобы понять: всё, что он может сделать  — молчать и сохранять сформировавшийся до его приезда статус-кво.

 Когда ребенок родился, мальчик, Джесс, Риф в стельку напился в «Двойном Джеке», и кто-то сказал:

 — Больше никакого разгула, Риф, пора начинать беречь себя,

и он понял, что обдумывает эту фразу в часы ночной бессонницы, задаваясь вопросом, является ли она неукоснительной правдой.

 Беречь себя? В некоторой мере это имеет смысл. Это имеет больше смысла где-нибудь в Денвере, чем здесь. Здесь ты можешь ходить осторожно, как чертов козлик-простофиля, но тебя все равно застрелят, осторожностью не купишь ни одной минуты сверх отведенного тебе времени. Поскольку, состоя в Профсоюзе, ты в любом случае был хорош для них только мертвым, существовал более универсальный долг мирового масштаба, выполнению которого нужно себя посвятить.

 Вебб был чем-то большим, чем когда-либо казался, должен был быть чем-то большим, иначе им не пришлось бы его убить. Риф не смог бы успешно надеть личину респектабельного пролетария с женой и детьми, как это сделал Вебб. Он должен поговорить начистоту со Стрэй или притвориться, что вернулся к своим старым покерным делам, так что, когда он будет исчезать на несколько дней подряд, она будет думать, что это просто его скитания по картежным заведениям, ничего серьезного.

Один из тех случаев, которые нельзя просто спрятать под сукно. Бог за столом Судьбы чесал Свой нос, тер Свое ухо, подавая знаки щедрой рукой, они должны были что-то значить, и неправильная догадка была бы лучше, чем совсем никакой. Но Риф нашел свой путь. Делая по одному более-менее неуклюжему шагу за один раз, как он делал всегда, Риф постепенно начал понимать, в чем его путь, почему отняли жизнь у его отца, почему владельцы шахты не могли позволить ему остаться в живых  — только не здесь, не в этой стране, истерзанной преступлениями во имя золота, наводненной беспокойными душами от Кер-д'Алена до Криппла и Теллурида, которые шли под дождем и слепящим северным ветром, шли, смотря в упор с отчаянием, мимо глянцевых от вспышек молний крутых склонов гор, все эти использованные, подвергнувшиеся опасности и изгнанные, мертвые Вебба, потери Вебба, собственные неудачники Вебба, которых он никогда не мог бросить....

 А тем временем призрак Вебба, хлопотливый призрак Вебба, продолжал суетиться, чтобы всё продолжало бурлить.

 — Наконец-то дома!  — воскликнул Нэвилл,  — наконец-то дома после невинной, но гнетуще здравомыслящей Америки!

   — Вернулись к усладам Зла!  — добавил Найджел с явным облегчением.

 К этому времени Лью научился сохранять во время таких разговоров бесстрастное лицо. На своей работе, бывшей работе, он сделал несколько заходов на то, что вы назвали бы Злом, это были полуденные приятные истории, как если бы вы окунулись в бурный поток, и был вполне уверен, что никто из этих мальчиков никогда не был близок к появлению таких мурашек по коже, хотя они проводили всё время, или, если хотите, теряли время, в поисках этих ощущений. Он подозревал, что изредка им действительно удавалось найти искомое, но они не очень-то знали, что с ним делать, кроме как вертеть туда-сюда, пытаясь понять, что скрывает его белоснежная белизна зубов, или, в случае Зла, мшистая зелень, в своих более-менее потайных сундуках. Штаб-квартира И.П.Н.Т. (Истинные Прихожане Неизреченного Тетраксиса) находилась на извилистой улице Чанкстон-Кресчент в Лондоне, в этом сомнительном районе на севере от Гайд-Парка, известном как Тибурния, в особняке, считавшемся собственностью сэра Джона Соуна, и во время последнего срока аренды, начало которого ориентировочно определялось от даты отбытия мадам Блаватской из материального мира, превратился в пансионат для разного рода пилигримов в сандалиях, визионеров в клетчатых оборках и ценителей ореховых котлет. В этом наиболее странном из эпизодов истории курьезных поисков в остром соперничестве с Теософским обществом и его пост-Блаватскими обломками, а также с Обществом физических исследований, Орденом золотой зари и других учреждений для искателей веры, которых, кажется, становилось всё больше по мере того, как столетие стремилось к своему завершению, а после этого через какой-то невообразимый ноль оно должно было попасть на другую сторону, И.П.Н.Т. избрала тайный неопифагорейский путь постижения на основании священного Тетраксиса,

   1

   23

   456

   78910,

на котором их древние предшественники приносили свою глубочайшую клятву. Идея, насколько Нэвилл и Найджел могли приблизительно ее объяснить, заключалась в том, чтобы смотреть на последовательность чисел, как на занимающую не два, а три измерения, заключенную в правильный тетраэдр, а потом четыре измерения, и так далее, пока вы не почувствуете себя невменяемым, что воспринималось как знак приближающегося просветления.

 Сейчас мальчики, которые планировали организовать вступление Лью в Орден, были так добры, что решили дать ему несколько советов относительно гардероба.

 — На что это повлияет,  — поинтересовался Лью,  — если все наденут одно и то же, то, что вы называете нарядом «испытуемого»?

 —  Всё же,  — возразил Нэвилл,  — ковбойские сапоги гибельно неуместны, нет, Льюис  — здесь, на Чанкстон-Крещент, иди босиком или убирайся вон.

   — Что, даже без носков?

  — Нельзя, даже если бы этот клетчатый рисунок был аутентичен,  — Найджел многозначительно посмотрел на то, что в данный момент было на ногах Лью.

 Этим вечером его привели к святилищу И. П. Н. Т. в облицовке из кайенского камня, который в сумерках как-то экстрагировал весь цвет из ближайших окрестностей, оно таилось за железной оградой почти миниатюрного парка, в котором со зловещим нетерпением перемещались клубы теней, бог весть, имевшие ли аналоги в животном царстве.

 — Славная маленькая гасиенда,  — кивнул Лью.

Внутри кто-то играл дуэтом на свирели и лире, Лью показалось, что он узнал мелодию, но потом она свернула в каком-то направлении, за которым он не смог проследить. Англичане, не чересчур экзотичные, сидели на ковровом покрытии в позах, напомнивших Лью гуттаперчевых акробатов, пытающихся поместиться в продовольственном пайке «десять в одном». Люди прогуливались в необычных нарядах или зачастую практически вовсе без оных. Мимо проплывали лица, хорошо известные из иллюстрированной прессы. Свет менялся странным образом, эти изменения нельзя было списать только лишь на дым в воздухе, поскольку яркие сущности появлялись из ниоткуда для всеобщего обозрения и неожиданно исчезали. Люди перевоплощались в котов, собак и мышей, которые подкрадывались или замирали у огня. В темных углах здания проступали каменные столбы, создавая впечатление ступеней, ведущих вниз к подземной тайне.

Лью поприветствовал Николас Нукшафт, Великий Коген Лондонского капитула И. П. Н. Т., человек в мистической мантии, расшитой астрологическими и алхимическими символами, стриженый под горшок и с короткими пальцами:

 — Нэвилл и Найджел, сделаем поправку на химическую гиперболизацию, сказали нам, что видели, как вы появились из взрыва. Возникает вопрос, где вы были до того.

   Лью в растерянности зажмурился:

   — Брел к реке, размышляя о своих делах. Где же еще?

   — Не мог ли это быть другой мир, не тот, в котором вы находитесь сейчас?

   — Вы в этом почти уверены.

   Коген объяснил:

 — Параллельные миры  — это другие части Творения, они вокруг нас, в них есть точки перехода или ворота перемещения из одного мира в другой, они могут быть везде, это правда... Незапланированный Взрыв, нарушивший привычное течение дня, с легкостью может открыть переход в один из этих миров...

  —  Конечно, как смерть.

  —  Это одна из возможностей, но не единственная.