Глава 9

Это был день матери. Стейси и ее мать ссорились все выходные. Обычная ругань в их семье, но обычно не до такой степени. Были пощечины, выдернутые волосы и назло вынесенное длительное наказание. Это была не обычная пьяная ругань. Ссора произошла из-за проблемы с Джеймсом — парнем, с которым мать жила последние восемнадцать месяцев. Их отношения пережили довольно бурный шторм из-за обвинений в стриптиз-баре. Точнее, танца на коленях, который закончился потраченными Джеймсоном большими чаевыми. Теми самыми, которые были предназначенные для покупок продуктов и оплаты счета за электричество.

Пятница и суббота были проведены с громкими криками между неблагополучной парой, бьющейся посудой и ударами кулаков о стены… успокоенные только визитом местных правоохранительных органов. Субботний вечер, однако, был наполнен сексом с макияжем. Преувеличенно громкий, пьяный и бесконечный. Если бы не наушники, Стейси убежала бы в ту же ночь, смущенная и испытывающая отвращение и горечь.

После того, как отец Стейси умер, когда та была маленькой, ее мать пристрастилась к бутылке, проблема усугублялась с годами и достигла пика за последние два года. Джеймс внес большой вклад в этот второй уровень ада. Постоянная борьба была утомительной, особенно для Стейси, так как она была единственной, кто мог вспомнить каждое ядовитое слово, сказанное накануне вечером. Ее мать часто просыпалась, как ни в чем не бывало.

В воскресенье Стейси притворилась, что делала то же самое. Это была трудная попытка любить безоговорочно. Глядя сквозь пьянство, пренебрежение, эмоциональное и физическое насилие, сквозь легкость, с которой ее мать, казалось, пренебрегала ею ради Джеймса. И Марка. И Брайана — бесконечная цепочка созависимостей.

Стейси с особой осторожностью жарила бекон. Не слишком хрустящий, не слишком мягкий. Она приготовила омлет с сыром, перцем и грибами, затем намазала тосты маслом, разложила все это на подносе и отнесла в комнату матери со стаканом апельсинового сока, наполненным доверху и грозящимся пролиться при каждом шаге.

Этот жест отнял у нее все, что она чувствовала, пока преодолевала препятствие в коридоре — грязное белье, пустые бутылки из-под пива, переполненное ведро для мусора, стопку книг, которые ее мама никогда не читала, но всегда собиралась. С каждым шагом, приближающим ее к двери спальни, возникало все большее нежелание заходить. Ее мать не заслуживала этой оливковой ветви (прим.: является символом мира, перемирия).

Дверь была приоткрыта. Стейси толкнула ее локтем еще дальше. Комната была разгромлена, завалена большей частью тем же, что было в холле, а также посудой, заколотой окурками. Стены были увешаны гобеленами с изображением орлов, черепов и мотоциклов. Комната напоминала холостяцкую берлогу для отверженного шовиниста, а не спальню матери сорока лет. Весь дом был заполнен подобным декором, как только Джеймс переехал к ним. Байкерские пожитки, американские флаги, Анхойзер-Буш и даже шестифутовый картонный стенд с больше грудой женщиной в розовом бикини, прибитый к стене гостиной.

Ничто больше не напоминало женщину. Ничто не отражало гордую мать, которую Стейси видела на своих детских фотографиях, — свидетельство того, что когда-то Дебора Сквайрс была совершенно другой. Кем-то, полным жизни, доброты и дарящей любви матери.

Стейси натянуто улыбнулась и вошла в комнату. Внутри воняло пропитанным алкоголем дыханием и вонью сигаретных окурков. Она сосредоточилась на полу, следя за своими шагами. Уклоняясь, маневрируя, пока она не оказалась у подножия кровати, затем посмотрела на свою мать и Джеймса.

Они лежали голые, на Джеймсе все еще был сморщенный презерватив с прошлой ночи. Это была ужасная идея — завтрак в постель. Девушка повернулась и вышла из комнаты, образ этих двоих застыл у нее перед глазами, как черные пятна от солнца.

Она наклонилась и скормила «оливковую ветвь» собаке.