… При первой встрече, когда Кнышев — старший надел очки, я почувствовал эмоауру сильного удивления, совсем как у Феди. Но далее, вместо отвратительной вони страха, пришел прекрасный аромат чрезвычайно сильного и доброго любопытства. Поэтому разговор с Фединым отцом я начал с того, что окончательно убедил его в своем Альтаирском происхождении. Все это оказалось неожиданно легким делом, как будто Федин отец, Александр Федорович Кнышев, давно уже ожидал появления каких-нибудь нелюдей.

Я сразу сосредоточился на различии диапазонов восприятия наших органов чувств, для начала продемонстрировал диапазон звучания своего голоса, огромный, совершенно недоступный для землянина. Затем попросил выключить ультразвуковую пугалку для грызунов, мне мешал и отвлекал ее противный звон. Но окончательно убедил его рассказ о конфузе с цветными богами, он по-доброму засмеялся и сказал — человек такого придумать точно не смог бы! Он мне и объяснил — теоретически, конечно — что такое цвет. После чего мы оба весело посмеялись!

О такой неслыханной удаче, как взаимный смех почти в самом начале контакта представителей биологически чужих разумных рас, я и мечтать не смел, к тому же прекрасный запах нашего доброго смеха, долго еще витавший в комнате, резко улучшил мое настроение. Я осознал, что в культуре мы в чем-то, если не учитывать гигантский разрыв в уровне её развития, оказались даже ближе, чем в генетике — и начал вновь обретать потерянную было уверенность. Так как мы случайно оказались тезками (хотя свое земное имя –Александр — я выбрал себе сам), Фединого отца я буду здесь именовать Кнышевым.

Меня буквально жгла моя оплошность, поэтому первым же серьезным разговором стало обсуждение того, что я поневоле сотворил с Федей. Я пересказал Кнышеву все, что произошло с момента нашей встречи на троллейбусной остановке.

Кнышев сказал:

— И чем это грозит Феде, кроме того, что он вроде как стал твоей комнатной собачкой?

В эмофоне Кнышева и его голосе почувствовался легкий укор, мне стало очень стыдно за «комнатную собачку», и я даже подумал, что хорошо, что люди не чуют эмофона. Я решил сразу намекнуть, что дезомбирование возможно, и сказал:

— Если Вы точно и логично объясните ему неестественность его поведения так, чтобы он её четко осознал сам, и сразу уложите спать, его немного поразвлекают фантасмагорические сновидения, а к утру все развеется. Не знаю, точно ли так все происходит у землян, но, по данным исторических хроник, у необученных альтаирцев все происходило именно так.

— Кстати, а где он?

— Помните, я сказал ему, что нам надо поговорить наедине? Для него сейчас мои пожелания — это все равно, что приказ.

— И он знал об этой вашей способности к телепатическому внушению с гипнозом?

— Конечно, я же сразу сказал ему!

Кнышев: Ну, Федька совсем неглупый парень, хотя сейчас Ваша мимолетная просьба перевесила его, взятые вместе, любопытство и осторожность. Сильно! Ладно, с этим я попробую разобраться сам, когда мы закончим и к чему-то придем, а утром проверим результат, хорошо?

— Идет.

Хотя я сказал это бодрым голосом, но был совершенно неуверен в столь быстром успехе, снятие эффекта зомби требует некоторых специальных навыков и умений. Однако, как показало недалекое будущее, все мои сомнения оказались напрасны.

Затем Кнышев-старший перехватил инициативу, заговорив про эмофон, и тут сразу же проявились его недюжинные способности. Я почуял эмоауру дружелюбия и легкой сострадательности, и он спросил:

— И как сделать так, чтобы Вам не было противно со мной общаться, если мои эмоции для Вас пахнут?

Трудно передать только словами всю силу моего ответного удивления, эти слова меня просто поразили. За нехитрой на первый взгляд фразой скрывался огромный объем мгновенно проделанной и очень качественной во всех отношениях работы мысли, которая сделала бы честь даже альтаирцу. «На входе» у Кнышева был только мой короткий рассказ о происшествии с Федей, который вполне мог бы породить недружелюбие ко мне и, из-за давления эмоций, сделать мышление Кнышева закрытым, невосприимчивым к новой информации. Однако вместо этого он, решительно успокоив, даже подавив все эмоции, сумел, за ничтожно малое время, усвоить и полностью интегрировать в свою схему устройства мира новую КАТЕГОРИЮ, не имевшую никаких аналогов в известном ему мире — запах эмофона и все, что с ним связано. Затем он тут же, мгновенно(!) изменил свою картину восприятия мира, сразу и ЦЕЛИКОМ включил, полностью интегрировал в нее ТОЛЬКО ЧТО усвоенную категорию. Практически мгновенное включение нового знания произошло настолько полно, что ОБЩИЕ принципы этого знания оказались сразу же, по сути тоже мгновенно, доступны для применения в предельно КОНКРЕТНОЙ ситуации. Он сразу подумал обо мне и о себе, о нашем общении, и проявил высокую, неспровоцированную ничем — ни мной, ни несуществующими еще традициями — ЭТИЧНОСТЬ, поставив на первое место МЕНЯ — полного чужака — и МОИ удобства. И эта развитость мышления и его этичность, породившая ТАКОЙ мотив действий — у представителя ВАРВАРСКОЙ цивилизации, которая переживает ускоренное сползание в общесистемный кризис и вот-вот впадет в дикость. Это было настолько невероятно, что я еще раз быстро «прокрутил» в памяти весь наш не столь длинный диалог — и лишний раз убедился, что я ни словом, ни намеком не обмолвился ранее о собственном эмофоне Кнышева — старшего. После небольшой паузы, когда моё удивление развеялось, я ответил:

— дурно пахнут только сильные негативные эмоции, а невыносимо дурно только страх, злость, гнев. А положительные эмоции пахнут даже приятно.

Александр Федорович в ответ хитро улыбнулся и сказал — Я думаю, что здесь проблем не будет. Если что, поправьте меня, я с удовольствием уберу свою эмовонь.

Мне не пришлось ни разу воспользоваться этим соглашением. Кнышев контролировал свои эмоции, почти как урожденный альтаирец, хотя химоэмофон он не чуял. Позже я понял, в чем дело, но об этом речь пойдет ниже.

Следующей темой разговора было самое важное — цель моего пребывания на Земле. Я поделился с Кнышевым нашими данными о кризисном прогнозе и что из-за ошибки в определении генетического родства неприменима большая часть наших «домашних заготовок», сделанных для изменения неблагоприятного сценария развития земной цивилизации.

Кнышев: — И что теперь? Будем вместе сидеть и ждать, когда все рухнет?

— Ну уж нет, что угодно, но только не это! Теперь, когда мы знаем о вас, ваш кризис- это также и наш враг, а мы таких врагов привыкли побеждать!

— Слышу речи того, кого у нас именуют настоящим мужиком. И каким оружием сражаются настоящие мужики из космоса?

— Я не буду сражаться сам. Хотя враг общий, но это ваш кризис, и победить его можете только вы. А я помогу создать мощное оружие для этого сражения. Используя, кстати, исключительно ваши знания. Но мне нужны несколько человек, которые смогли бы заставить это оружие действовать.

Кнышев: — так, а сами значит — в кусты? Не ошибся ли я в крутых парнях — джедаях с Альтаира?

— Я буду в первое время рядом, наблюдать и советовать. Мы давным-давно поняли, что то оружие, которое стреляет пулями и любой другой смертью или как-то ограничивает свободу — это грязное оружие варваров. То «оружие», которое вы бы назвали прямым официальным контактом, тоже не идеально, оно шокирует, оставляя заметные шрамы в сознании расы, и действует не столь эффективно и точно. Настоящее оружие истинного разума — это знания, на основании которых выполняется просчет причинно- следственных связей, с учетом их вероятности, и точечное целевое информационное вмешательство при минимальном силовом воздействии на саму систему, а если система сама способна к генерации и усвоению информации- чисто информационное вмешательство, без силового давления. По разумным существам, независимо от уровня их развития, наше оружие стреляет только правдивой информацией и новыми знаниями.

— Ну и на что же вы нацеливаете ваши высокоразумные «стволы»?

— Наши непримиримые враги, которых мы разим беспощадно и навсегда оставляем в прошлом — это разрушение цивилизаций, глупость разума и страдания живых существ.

— Что ж, подобные мишени и мне представляются весьма достойными разноса в самые мелкие клочья! Но что, если случится так, что те, кому вы помогли, превзойдут вас и вам же устроят войнушку с применением грязного оружия варваров?

— Если превзойдут, мы только обрадуемся, потому что знаем толк в развитии. По-настоящему развитые расы никаких варварских войн не ведут и о них не помышляют. Если цивилизация смогла достичь уровня, позволяющего покинуть свой мир и выйти на Галактические просторы, то из этого, несомненно и однозначно, следует то, что ее варварские войны навсегда остались на страницах книг и учебников истории — как поучительный пример собственного недоумия. Межзвездных войн Галактика не знает.

Разумных рас много, воевали — на своей планете — все без исключения. А вот войн между разумными расами не было никогда, хотя только в Галактическом союзе разума уже больше двенадцати в степени 3 (100012 = 1728) обитаемых миров, и обнаружено еще около 12 в степени 2 (10012=144) варварских цивилизаций, примерно половине оказывают помощь, чтобы произошел досрочный выход из варварской стадии, за развитием остальных наблюдают, ожидая подходящего момента для вмешательства.

И никто точно не знает, сколько в Галактике еще есть необнаруженных варварских миров, потому что число обнаруживаемых пока только растет.

Кнышев: И никогда не случалось так, что у кого-то сильного чего-то очень не хватает из того, что у другого, более слабого, есть в избытке?