7

Ступор. Я чувствовала себя абсолютно измученной. Мешки под глазами были подчеркнуты синяками. От кошмаров я металась и ворочалась большую часть ночи; и, хотя я была благодарна Чендлеру за то, что он не особо осаждал меня сегодня утром в магазине, я была уверена, что он когда-нибудь обяжет меня заплатить за это. Я тяжело выдохнула. Я провела большую часть предыдущей ночи, просматривая вещи из коробки, которую прислал мне Кларк, и вспоминая. Забытые мечты, забытые песни, забытая жизнь. Потратила столько времени, зациклившись на том, как я и Деклан расстались, что позволила этим сокровищам померкнуть. Я заплатила за это, и позволила себе взглянуть на маленькие воспоминания. Кончики пальцев, все еще ощущали мягкий клочок хлопка, который я сохранила от одной из его старых футболок. Я не смогла хранить футболку Деклана, поэтому отрезала кусочек и положила в коробку воспоминаний. После того, как я заснула, меня преследовал один и тот же сон, снова и снова. Независимо от того, сколько раз я просыпалась и засыпала, мне снились наши последние дни и Деклан.

Внезапно мне стало холодно, и я потерла руки. Слёзы навернулись на глаза, но я быстро вытерла их. Деклан был постоянным приливом и отливом. Кларк попытался избавиться от него, старясь забелить мой пестрый разум. Церковь сдерживала с помощью сказок о грехе и использовала мои же преступления и собственные страхи против меня. Я стала чрезмерно истощенной, вечно голодной, не испытывая при этом желания есть. Я разваливалась.

По крайней мере, сегодня удача была на моей стороне, в магазине не было посетителей, за исключением работающего в студии художника. Музыка, под которую он работал, доносилась сквозь стены магазина, и это было единственное, что держало меня цельной. Мне понравился этот альбом, я тоже слушала его, когда рисовала. Я обернулась и посмотрела на дверь студии. Чендлер сказал, что я могу беспокоить художника, если сочту это необходимым. Мне было любопытно. Это ведь не страшно, если я посмотрю, над чем работает этот парень. Мне нравилось искусство, и я скучала по нему. Я бы быстро заглянула туда и предложила ему воды. Возможно, ему нужны ещё краски. Внутренности перевернулись, и я закусила губу. Мне так нужно отвлечься от реальности. Всё, решено. Я позволю себе заглянуть туда.

Когда я двинулась к двери мои руки стали липкими. Вытерла их о джинсы, чувствуя себя более нервной, чем обычно. Сейчас я была защищена от извращенных представлений моего мужа о Боге, снова погрузившись в мир искусства, и так как его красота проглотила меня целиком, я испугалась. Потому что все, что у меня было раньше, — это искусство и Деклан. Что, если я забыла, как творить? Что, если Кларк и церковь, высосали последние части того, кем я была? У меня уже никогда не будет Деклана, но всё ещё была надежда, что я почувствую запах краски и испытаю ощущение кисти в руке. После того, что натворила, я не была уверена, что заслужила эту надежду, но, когда пальцы коснулись прохладной металлической ручки двери, ведущей в студию, надежда расцвела во мне.

Я открыла дверь, и музыка, похожая на сон, ускорила сердцебиение. Я сделала несколько робких шагов и поняла, что в студии никого нет. Свет был включен, на подставке лежала палитра, наполненная красками, но покрытая пленкой, будто художник закончил работу. Возможно, я пропустила его уход, пока подсчитывала реестр с Чендлером. Тут я заметила телефон, подключенный к стерео-системе, и задалась вопросом, почему художник не отключил музыку. Где-то громко хлопнула дверь, и я подскочила.

Вырвалось нервное хихиканье, и я покачала головой.

— Здравствуйте?

Ничего.

Ноги ощущались тяжелыми, когда я сделала ещё несколько шагов. Взгляд опустился на холст, и грудь начала сжиматься с каждым неустойчивым ударом сердца. Великолепные мазки цвета предстали передо мной. Фиолетовый и оранжевый цвета, смешавшись, создающие эффект потрясающего заката позади пары голубых глаз. Я подошла ближе к картине. Волосы на тыльной стороне шеи встали дыбом, мурашки побежали по коже. В кончиках пальцев закололо, когда поняла, что комбинация цветов и мазки кисти на холсте мне знакомы.

С губ сорвался стон. Это были мои глаза! Возможно ли это? Я собиралась сделать шаг назад и лучше рассмотреть картину, когда почувствовала, как что-то коснулось моих волос. Крик застрял у меня в горле, когда я развернулась, чтобы посмотреть, что или кто коснулся меня. Мои глаза расширились, и заглушенный крик перешел в громкий вздох.

— Деклан? — мой голос звучал как чужой. Смотреть на него — во плоти … Это просто сон. Я застряла во сне. Я поднесла дрожащую руку к губам.

Он смотрел на меня в ужасе. В светло-голубых глазах плескалась неуверенность, будто он не верил своим глазам, что я действительно стою перед ним. Его плечи были очень широкими, гораздо шире, чем я помнила, густая подстриженная борода, русый цвет волос. Этот Деклан был мне незнаком, но смущенный, грустный блеск его глаз вызвал у меня желание прикоснуться к нему, чтобы успокоить.

Я сделала шаг вперед, но он отступил. Движение выдернуло нас из дымки и вернуло в реальность.

— Нет, — глубокий голос прозвучал как удар. Я забыла его тембр несколько лет назад, и, услышав вновь, у меня подогнулись колени. — Как... — Он на миг прикрыл глаза и сжал челюсть прежде, чем плотная глубина его ненависти ударила меня в самое сердце.

Это был не тот Деклан, которого я знала. Прежний Деклан был юношей на пороге мужественности. Его глаза были добрыми, тело худощавым, но сильным. У этого Деклана только черты лица по-прежнему сохранили мягкость молодости. Он стал настоящим мужчиной: застывшим и суровым. Его тело состояло из сплошных мышц. Руки были полностью покрыты рукавами татуировок, и они нервно двигались под забрызганной краской белой футболкой. Он был измученным, уставшим и абсолютно красивым. Мои внутренности плотнее завязывались в узел, пока тишина между нами росла. Деклан просканировали мое тело, и мне стало интересно, о чём же он думает. На его губах не было радости, никакого счастья не было и в этих прозрачных глазах.

— Как ты узнала, что я здесь? — Деклан закрыл глаза, прижал обе ладони к своим вискам и покачал головой.

— Я-я-я… здесь работаю — моё заикание заставило его открыть глаза и зафиксировать взгляд на мне. Его руки теперь висели по бокам, сжавшись в кулаки.

Губы Деклана шевелились, но ничего не было слышно, ни слов, ни звука. Мое сердце забилось, когда я смотрела, как этот человек превращается в мальчика, которого я любила и всё ещё люблю. Он прислушивался к шуму в своей голове, и каждый нервный узел в моем теле хотел дотянуться до него, как раньше. Так, как я всегда делала. Стремление утешить его, победило чувство самосохранения. Я коснулась подергивающейся мышцы его бицепса, он был на удивление мягок. Его глаза метнулись к моим пальцам. Моя чистая кожа на фоне его чернил. Это не пара ... больше нет.

Он отмахнулся от моего прикосновения.

— Не прикасайся, чёрт возьми, ко мне.

Угроза в его голосе прошлась по моему позвоночнику, и я отшатнулась назад.

— Извини, — страх был явным в моём голосе, и его взгляд смягчился.

Как я должна поступить? Что я могу сказать? В последний раз я видела Деклана через неделю после того, как прервала беременность. Он был против, это противоречило всему, во что он верил. Он бы женился на мне, завалил себя какой-нибудь дерьмовой работой, отказался от всего, что он когда-либо хотел, лишь для того, чтобы содержать нас, как сначала поступил его отец ради его матери. Я была молода, испугана, а его отец со временем превратился в пьяницу.

Кроме того, мои родители начали посещать эту проклятую церковь, и говорили мне, что Деклан мне не пара, и я должна бросить его. Они начали сеять семена сомнения во мне, и когда поняли, что я не буду подчиняться, начали угрожать, говоря, что я потеряю всё, если останусь с ним. И когда я узнала, что беременна, вместо радости почувствовала агонию. Родители отправили бы меня далеко отсюда, если бы я решила сохранить ребенка, и я никогда бы больше не увидела Деклана. В тот момент прервать беременность было единственным верным вариантом.

Деклан никогда не говорил об этом, но он ненавидел меня за то, что заставила его согласиться; ненавидел за то, что отвел меня в клинику; ненавидел за то, что я убила нашего ребенка. За семь дней наша история закончилась. Деклан никогда больше не смотрел на меня как прежде, как последней ночью, что мы провели вместе ... Всё, что мы любили друг в друге, было разрушено.

Когда я посмотрела на него и увидела гнев, проявляющийся в его быстром дыхании, то поняла, что он всё ещё не простил меня. Он всё ещё ненавидел меня и имел на это полное право. Я была убийцей, которая убила всё.

— Мне очень жаль, — повторила я, и напряжение в его плечах ослабло, когда слёзы потекли из моих глаз.

Он пробормотал что-то себе под нос и повернулся к стерео. В это мгновение мне захотелось сбежать. Оставить студию и магазин далеко позади, запрыгнув в машину. Спастись бегством, проложить столько миль между мной и прошлым, сколько получится. Вместо этого я застыла. Захваченная его запахом и тем, как он смешивался внутри меня с каждым рваным вздохом, который я делала. Я скучала по этому. Скучала по нему и тому, как чувствовала себя рядом с ним. Было так много слов, которые я хотела произнести, про которые он должен знать, но в студии повисла тишина. Деклан молча положил в карман свой телефон, повернулся и сделал шаг вперед, но остановился. Девять лет были вечностью по сравнению с пятнадцатью метрами между нами, но когда его глаза затуманились, я поняла, что он скользнул в темную сторону, куда поклялся никогда больше не попадать.