Изменить стиль страницы

5

img_10.png

Будильник, слишком взволнованная болтовня, автомобильные гудки, крики клиентов, шум кассовых аппаратов, дверные звонки, жалобы посетителей — всё это стало мелодией моей жизни. Звуками моего будущего. Но в темноте, ночью, наступала тишина. Тишина всё ещё душила меня. Топила.

Раньше Кларк разговаривал во сне. Он стонал или бормотал что-то. Разбрызгиватели на заднем дворе срабатывали в определенное время. Здесь, в доме Ланы, утром, пока я готовилась к работе, всё, что я могла слышать, — это мои собственные мысли и заботы, которые сжирали меня заживо. Куда я уйду отсюда?

Прошёл ровно месяц, как я сбежала от Кларка. Мои родители отказывались это принять. Они не испытывали радости от того, что я живу у Ланы, а я так и не набралась смелости, чтобы навестить их. Мой новый адрес просто чудом не всплывал в разговоре, и я подумала, что им, наверное, неважно, как я жила. А вот то, что я живу не с Кларком, было более насущной проблемой. Мама усмиряла меня, говоря: «Не торопись». Отец увещевал: «Он примет тебя обратно, позволь ему дать тебе ещё один шанс». Этот телефонный звонок был столь же «результативный», как и прошлый, когда я решилась позвонить родителям. Я навещу их, как только буду готова, или когда развод наконец-то будет оформлен. Кларк нанял адвоката, и вчера он позвонил мне сообщить о том, что оформление документов займёт немного больше времени, чем ожидалось. Лана не оценила это, и дала мне номер телефона своего школьного друга, у которого жена адвокат по разводам. Судя по всему, этот друг был единственным профессором, с которым она не спала.

Я крутила в руках визитную карточку адвоката сидя на кровати, рассматривала замысловатый шрифт, стильный черный дизайн. Желудок скрутился. Я так сильно задолжала Лане. Она съездила за моими вещами к Кларку и выделила комнату. Она не хотела брать с меня арендную плату, но я настояла, несмотря на то, что едва могла себе это позволить. Я устроилась на работу в маленький художественный магазин в центре города, в котором мне мало платили, но должна была с чего-то начать. У меня был диплом средней школы и любовь к сюрреализму. В реальном мире это, в лучшем случае, приравнивается к голодающему художнику. Абсолютно никакого шанса, что я смогу позволить себе адвоката. Я выдохнула, встала и положила визитку на прикроватную тумбочку.

Моя комната была маленькой. Узкая кровать и большой тяжёлый черный комод занимали большую часть свободного пространства. Зеркало, висящее в комнате, словно насмехалось надо мной. Мои глаза выглядели настолько уставшими, что синие радужки были едва заметны. Моё сердце защемило. Деклан всегда говорил, что мои глаза оживают, когда я смотрю на него.

Пытаясь стряхнуть с себя измождённый вид, сосредоточившись на лучшем времени, я закрыла глаза и вспомнила день, когда увидела его впервые. Это был первый год в старшей школе, он сидел во дворе напротив места, где я обедала с Ланой и школьными друзьями. Я подумала, что он слишком взрослый, чтобы быть в девятом классе. Он казался спокойным, красивым, с худощавым телом, а подбородок был слишком волевым для подростка. Я наблюдала за ним неделями, пока наконец-то не набралась мужества, чтобы заговорить с ним. Как и каждый другой день, мы украдкой бросали взгляды друг на друга, но в тот день его светлые глаза задержались на моих чуть дольше, чем обычно.

От яркого воспоминания я открыла глаза и осмотрела свое отражение в зеркале. От воспоминаний мои щёки порозовели, и тепло души, казалось, проступило сквозь кожу. Тот день, когда я сделала неуверенные шаги к месту, где он сидел. День, когда его голос вытеснил вату из моей головы. День, когда я увидела свои глаза в его рисунке, который лежал у него на коленях.

Я приложила ладонь к сердцу и потёрла вдоль грудины. Боль никогда не исчезала, но мысль о нём, о нас, практически лишала возможности дышать. Совершенно белые стены комнаты и белое покрывало были слишком холодными. Мне казалось, что я в каком-то стерильном чистилище. И даже то, что я была благодарна за крышу над головой, мягкие подушки хранили в себе ночные кошмары, я хотела бы всё переделать по-своему. И пока мысленно выбирала цвета, я решила, что перестану позволять мужчинам контролировать свою жизнь. К сожалению, в отличие от жизни, моя душа больше не принадлежала мне. Я отдала её дьяволу в тот день, когда убила своего ребёнка, нашего ребёнка, и сердце Деклана.

img_4.jpeg

— Так, что ты говоришь? — Чендлер наблюдал за мной с ухмылкой на губах, и я сузила глаза.

— Говорю, что замужем, — ответила я тихо, опустив взгляд. Глаза Чендлера сканировали моё тело, как будто там есть, на что смотреть и желать. Я являлась оболочкой той, кем была когда-то, и, конечно же, не заслуживала того взгляда, которым он одаривал меня с тех пор, как я начала работать в «Галерее».

— Но вы расстались? Ты свободна? — В его хриплом голосе слышался смех, и я обратила свой взгляд к нему.

Я покачала головой с небольшой улыбкой.

— Ты решителен, этого у тебя не отнять. — Я наклонилась, схватив коробку с товаром, поставила её на рабочий стол. — Передай мне канцелярский нож, пожалуйста, — попросила я, указывая на кучу ящиков в проходе.

Он взял красный нож с верхней коробки и понес мне.

— Это не окончательное «нет»?

— Чендлер, мне всё это льстит, но я едва ли помню каково это — быть человеком. Я не готова встречаться. Не говоря уже о том, что это будет считаться изменой.

Забрала у него нож и открыла лезвие. Он прорезал упаковочную ленту, как масло, и, когда я открыла коробку, не смогла удержаться от улыбки. Краски. Масло и акрил, всевозможные цвета.

— Это первая большая улыбка, которую я видел у тебя. — Его улыбка отразила мою. Но, насколько бы не было заманчиво позволять себе наслаждаться этим проблеском счастья, я позволила улыбке погаснуть.

— Ну, это случается время от времени. — Я посмотрела на него суровым взглядом. — Серьёзно. Я не готова.

— Окей, — выдохнул он.

Мои брови взлетели вверх. Это было слишком легко. Он флиртовал со мной в течение двух недель, начиная с первого дня.

— Окей?

Он кивнул и вернулся к своей куче коробок.

— Я должен отнести их в студию, оставь эти краски на завтра. Поможешь мне перенести эти коробки?

— Конечно. — Я сняла коробку со стойки и поставила её на пол.

— Один из наших завсегдатаев придет завтра. На прошлой неделе он забронировал студию. Я покажу тебе, как все подготовить. — Улыбка Чендлера выглядела раскаивающейся. Может, он действительно отступит.

Коробки были тяжёлыми, и нам потребовалось три захода, чтобы отнести их в студию. «Галерея» совмещала в себе магазин, в котором продавалось всё необходимое для творчества, и студию. В задней части здания имелось огромное помещение, которое владелец сдавал художникам. Оно было идеально для больших полотен, и многие местные городские художники арендовали студию на время. Иногда в магазине мы выставляли на продажу художественные работы, если этого хотел клиент. Эта студия идеальна. Тут есть всё, о чём я когда-либо мечтала, и не могу дождаться, когда однажды её протестирую.

Я помогла Чендлеру отнести огромный холст, шестьдесят на тридцать шесть дюймов (Примеч. Примерно 152 на 92 см.), к центру задней стены. Волнение вызвало мурашки на коже. Я рассматривала чистый холст и пыталась представить, какие эмоции завтра выплеснет на него художник. Буквально умирала от желания увидеть раскинувшееся на холсте искусство, в которое вдохнули красоту; увидеть оживший цвет, смешанный талантливой рукой; увидеть жизнь, перенесённую на тусклый белый прямоугольник.

— Эта улыбка снова вернулась. Если удержишь её на своём лице, то у меня не будет выбора, и я буду каждый раз просить помочь мне в студии, — Чендлер усмехнулся, и я засмеялась.

Звук моего смеха отозвался эхом в пустом помещении. Это звучало чуждо, как будто эти звуки не принадлежали мне, как будто я не смеялась месяцами. Так и было, я давно не смеялась свободно, с искренним весельем в голосе.

— Спасибо, — сказала я.

— За что? — Вздёрнул левую бровь Чендлер.

— Полагаю… за то, что развеселил меня, — запнулась я.

Я была без понятия, как объяснить парню, с которым работаю, что моя жизнь была безмолвной, скучной, недостойной даже серых оттенков, и от факта, что он заставил меня смеяться (даже если это было скоротечно), я была ему благодарна.

— Ну, если смех — это выход, тогда…

Я хихикнула.

— Это была благодарность. Не приглашение.

Он провёл рукой сквозь свои тёмно-кофейные волосы и широко улыбнулся. В более легкие времена я бы подумала, что он привлекательный. Что ж, нельзя винить парня за попытку.

Его ухаживания преимущественно были шуточными, поэтому я не особо беспокоилась. Это была удобная привычная рутина — всё, что я знала последние девять лет, пока была с Кларком. Чендлер ввёл меня в курс дела по поводу списка заказчика на завтра. Он показал мне, где найти палитру, краски, принадлежности для рисования и даже баллончик с краской. Когда мы закончили работу, магазин был закрыт уже более часа. Было около девяти вечера, и я ужасно устала, умирая с голоду. Чендлер проводил меня до моей машины, и только после того, как я забралась внутрь, он успокоился, убедившись, что я в безопасности. Он был настоящим мужчиной, возможно, мне следует свести его с Ланой. Ей пора прекращать эти «профессорские» штучки. Я покачала головой и выдохнула с унылым смешком. В сумке нашла ключи, запустила двигатель и включила климат-контроль. В маленьком пространстве машины жар дня ощущался как густой кисель.

Телефон, лежащий на пассажирском сиденье, завибрировал, и, активировав экран, я увидела несколько входящих сообщений от Ланы.

Лана: «Тебе пришла посылка, кладу её на твою кровать. Думаю, это от Кларка».