4
Раскрашивать других людей, даруя им радугу из органично подобранных цветов и линий, создавая идеальную картину или высказывание, которые они всегда хотели иметь на своём теле — это и есть искусство. В наши дни довольно большое количество людей имеют татуировки. Салоны появляются то тут, то там. Религиозная субкультура города ослабла под калейдоскопом цвета и индивидуальности. Сегодня для рисования я вместо кисти использовал машинку. Мой холст — это плоть. Девушка, лежащая на мягком столике, сняла рубашку. Она такая худая, что рёбра выпирают сквозь кожу. Время от времени, мне казалось, что мог видеть сквозь кожу и кости лежащих передо мной людей. Видеть бег жизни. Я моргнул, и ужасное видение исчезло. Это случилось сегодня трижды. Девушка, сидящая передо мной, слишком худая.
«Ты позволил это».
«Ты забрал жизнь однажды».
«Посмотри на её кости, Деклан».
Моя рука замерла, глаза закрылись. Но звук дыхания девушки вернул меня к более ясным мыслям.
— Почти закончил, — пробормотал я, вытирая лишние чернила и кровь, выступившую на её спине.
Бабочка. Интересно, она выбрала её из-за того, что захотела возродиться? Худющая девушка, с тощими руками и жиденькими волосенками. Она молода, может быть, только недавно вырвалась из гнезда и отстранена от молока матери. Бабочка — символ воскрешения, изменения, начала чего-то нового.
Я закончил вбивать несколько оттенков фиолетового, наполняя татуировку яркой жизнью, внося в мир этой девушки надежду. После того, как закончил работу, начал объяснять, как ухаживать за татуировкой. Она внимательно меня выслушала, восхищаясь отражением своей первой татуировки в маленьком зеркале, которое я держал. Она улыбнулась, поменяв положение, чтобы лучше всё рассмотреть.
— Идеально, — сказала она с возбужденным блеском в глазах, говорящим о том, что вернётся.
Я снова повторил инструкции, пока намазывал мазью татуировку, и наклеил на нее пластырь. Она болтала о том, как друзья будут завидовать ей, а потом разочаровала, когда упомянула, что выбрала из каталога бабочку, потому что она выглядела круто. Мне следовало догадаться, что это просто клеймо проститутки. Я отправил её к стойке и отдал Кирану квитанцию, чтобы он выставил счет.
— Один час? — Он взглянул на квитанцию, а затем на меня. — Она была не меньше двух часов. — Он вздёрнул левую бровь.
Девушка улыбнулась, когда я сказал:
— Это её первая татуировка.
Это было единственное объяснение для него. Это было моё дело. Скидка на первую татуировку всегда возвращала клиентов обратно, подкупала их лояльность.
— Ещё раз спасибо. Это очень мило с твоей стороны.
— Приводи друзей, — сказал я с искренней улыбкой, и она ушла.
Внутри салона было легко притворяться, будто я нормальный. Я мог быть кем угодно. Для этой девушки — девушки с крутой бабочкой, девушки, которая не знала, что выбрала символ, который был так же могуществен, как и красив, для неё я был просто парнем, который лишил её невинности в области татуировок. Я смог скрывать голоса за своей улыбкой и любовью к искусству. Смог скрыть своё одиночество, пока помогал братьям строить бизнес. Но в основном я смог скрывать свой страх… страх перед первыми шагами. Первые взгляды, первые прикосновения, первые поцелуи, первые… Пэйдж была той, с кем я всё это пережил, и иногда, когда я выпадал из реальности, становилось трудно не сравнивать. Я занимал себя чем-нибудь, глубоко вдыхал и выдыхал. Я жил, но иногда… Иногда всё чего я хотел — это помнить.
— Деклан? — обычно непринуждённый голос Кирана звучал с небольшой долей беспокойства.
— Да? — Я сглотнул и просмотрел журнал записей на столе.
— У тебя на сегодня все. Хочешь остаться и принять клиентов, что придут без записи? — Посмотрел он на меня.
Глаза Кирана, так же, как и мои, были голубого цвета. У нас обоих был цвет как у нашей матери, в то время как Лиам унаследовал тёмный цвет радужек нашего отца. Единственный блондин в нашей семье — я. Мама говорила, что это просто счастливая случайность, но я знал, что был другим, даже с точки зрения внешности. Сначала она воспевала хвалу великим тётушкам с их светлыми волосами и голубыми глазами, которые жили в Килларни; как мне повезло, что я родился такой светлый. Бог благословил ее ребенком, который был ярким как солнце. Только когда мне исполнилось двенадцать лет, она поняла, что моя жизнь превратилась в вечную ночь.
— Ты слышишь меня? — усмехнулся он.
— Нет. — Я покачал головой и ущипнул себя за нос.
— Я сказал: оставайся, возьми на себя клиентов без записи, а когда мы закроемся, пойдем вместе в «Рев». — Вставая, он похлопал меня по плечу.
— Я буду в комнате отдыха, если понадоблюсь, — сказал я.
— Послушай, — он понизил голос, почти совпадающим с гудением тату-машин, — Лиам сказал, что новые лекарства лучше, это правда?
Я расслабил плечи. Он слишком сильно переживал. Он был тем, кто нашел меня повешенным на простыне на двери шкафа. Лиам освободил меня из петли, но именно Киран был тем, кого интересовало моё молчание, моё настроение. Он первым спросил меня, что говорили голоса. Чем старше он становился, тем больше думал о том, чтобы стать священником. Я задумывался, не из-за меня ли? Может, он хотел изгнать голоса из моей головы. Помочь другим проклятым, тем, кто нуждается в помощи сохранить связь с реальностью.
— Всё прекрасно в этом мире, Преподобный, — ухмыльнулся я.
Он ударил меня по плечу
— Гребанная умная задница.
— Ого, тебя научили таким словам в семинарии? — Моя улыбка исчезла, когда он сжал челюсть. Он никогда не учился в семинарии, только успел получить степень в колледже, так как мама не была готова жить самостоятельно, и Киран посвятил свою жизнь ей.
— Извини. — Меня окатил стыд, и я опустил глаза в пол. Оба мои брата пожертвовали слишком многим для нее и для меня. — Я мудак.
— По крайней мере, ты честный. — Улыбка была очевидна в его тоне, и я посмотрел на него.
— Я буду в комнате отдыха.
Проходя через салон, я окинул его взглядом. Лиам работал над сложной татуировкой на спине и кивнул мне, когда я проходил мимо. Ронни ковырялась в своих ногтях, похожих на когти. Кемпер, как всегда во время простоя, ошивался рядом, флиртуя, пытаясь безнадежно привлечь её внимание. Если бы он действительно разглядел её, за ее сиськами и красивым лицом, то понял, что она любит девушек так же сильно, как и он. Салон был органичным. Он жил благодаря творческой крови наших сотрудников. Он глотал и дышал, он боролся, чтобы выжить, и Лиам… Лиам был сердцем этого места. Когда я проходил мимо каждого отсека, с высокими зеркалами, чистыми белыми полами, красными кожаными столами и черными полками, я улыбался. Мой психотерапевт годами говорил мне прекратить скрывать свое дерьмо. Нужно видеть вещи такими, какими они являются на самом деле. Поскольку мне поменяли рецепт, я действительно смог увидеть гораздо больше.
От коктейля лекарств, я чувствовал себя ходячим трупом. Но во время моего последнего визита доктор снизил дозу рисперидона и, наконец, убрал клозапин. Новый препарат эсциталопрам действительно начал помогать мне справиться с депрессией, и чем дольше я принимал его, тем легче стало иметь дело с воспоминаниями о Пэйдж. О том, что мы пережили. Или я надеялся на это.
Я позволил картине, изображавшей «ту» ночь, лежать на полу в течение нескольких дней, избегая мыслей, что изобразил что-то такое радостное, наполненное счастьем, и даже не помнил, как рисовал её. Только два дня назад я наконец-то поместил её в раму, и сегодня утром, когда проснулся и посмотрел на неё, почувствовал меньше боли, чем накануне.
Комната отдыха была маленькой, еле вместившей черный диван, боковой столик и холодильник. Я открыл холодильник, взял бутылку воды и плюхнулся на диван. Открутил крышку, и холодная вода скользнула вниз по сухому горлу. Облизнув губы, я поставил бутылку на столик, а затем опустил голову на мягкую подушку. Я много думал о Пэйдж в последнее время, и, может быть, в этом не было ничего плохого.
«Она бросила тебя».
«Ты причинил ей боль».
«Ты позволил ей сотворить это».
Достал телефон из кармана, открыл файлы с музыкой, и включил режим случайного проигрывания. Когда через динамик полились первые звуки, мое сердце замерло. Это была песня, которую я слушал в тот день, когда в девятом классе меня выгнали с урока за бормотание. Я даже не догадывался, что делаю это, пытаясь подавить ворчащие насмешки звучащие в голове. Учитель сдал меня, вызвав перед всеми, а потом сказал, чтобы я провел остаток урока в коридоре. Я сидел на холодном линолеуме, прислонившись спиной к шкафчикам. Слушая музыку, работал над своим последним творением, рисуя на плотной коричневой бумаге, которой был обернут мой учебник, когда Пэйдж впервые взглянула на меня, проявляя не только болезненное любопытство.
До этого мы вели простые разговоры. Она напоминала мне о тестах, мы ловили взгляды друг друга в кафетерии, во дворе, в классе, но в этот день она сказала мне — «да».
Играла «The Roots», звуча в ушах сладкими битами. Я штриховал в углу обложки скулы и округлые черты лица девушки. Пытался передать её внешность. Пэйдж Саймон. Она была изящна: прекрасная линия волнистых светлых волос, которые я был уверен, пахнут мёдом и солнечным светом, прозрачные голубые глаза, ясные и душевные, и только для меня. Только в те моменты, когда она позволяла мне увидеть себя настоящую.
«Она не замечает тебя».
Я должен быть более осторожным. Я не мог снова попасть в неприятности и доставить Лиаму ещё больше дерьма. На бежевом полу передо мной, появилась пара черных кед, и я поднял глаза. Кончик карандаша замер. Её вишневые губы были блестящими, когда она что-то сказала, улыбнувшись.
— Извини? — Вынул я наушники.