На мгновение переведя взгляд на дьявола, ответственного за каждую смерть, она увидела его совершенно нейтральное лицо, его глаза были устремлены на танцовщиц на сцене. Не получив от него никаких указаний, как себя вести или что делать, она сделала единственное, что могла, не ожидая наказания. Она подвинулась и неуверенно села на колени парня, не сводя глаз со светлого лица, пока он ласкал ее грудь. Она не издала ни звука.

— Постони для меня, дорогая.

Она не стала. Это было то, что она могла контролировать. Она молчала, гадая, убьет ли дьявол вообще этого, раз уж они сидели вместе.

— Крепкая сучка, — усмехнулся мужчина, хлопнув в ладоши, чтобы привлечь внимание сидящих за столом. — Пари. Тот, кто заставит ее стонать, получит сто тысяч.

Несколько мужчин закричали, и у нее свело живот. Она инстинктивно поискала его взгляд, но обнаружила, что его глаза устремлены на мужчину, державшего ее.

— С ней проблемы, парень, — предупредил пожилой мужчина, который был там на прошлой неделе. — Лучше отпусти ее, пока ее ангел-хранитель не нашел тебя.

Парень под ней захихикал.

— В этом месте нет ангелов, старик.

Нет, но там были дьяволы, и самый большой из них смотрел на нее.

— Я заставлю ее стонать.

Ее сердце заколотилось от звука его голоса, когда он попросил блондинку слезть с него. Она вздохнула и встала, немедленно найдя другой круг.

Старик снова предупредил.

— Она того не стоит, Блэкторн.

— Стоит, — заявил он, слегка раздвигая ноги и протягивая к ней ладонь в перчатке.

С замиранием сердца она подошла к нему и вложила свою руку в его перчатку.

Он потянул ее вперед, пока она не упала ему на грудь, его мускулистая нога оказалась между ее ногами, и он усадил ее. Лайла смотрела на него, завороженная светом, отражающимся в его светлых золотисто-зеленых глазах, и полным отсутствием отражения в черных.

Он положил одну руку на спинку дивана, а другой провел по ее бедру.

Дрожь пробежала по ее позвоночнику от простого прикосновения, и она не понимала, как прикосновение одного мужчины может зажечь ее там, где другие не смогли даже зажечь искру. Возможно, это было связано с их историей, их связью, их извращенными отношениями. Может быть, потому, что она была дурой, чувствуя себя в безопасности рядом с ним, даже зная, что за ней стоят несколько человек. Несколько мужчин в маленьком темном пространстве всегда вызывали в ней только страх. Сейчас, сидя на его бедре, она не чувствовала ничего, кроме страха.

Он наклонил голову вперед, прильнув ртом к ее уху, как и на прошлой неделе, и спокойно спросил:

— Ты хочешь, чтобы я отрезал ему руку или сжег ее?

Лайла вздрогнула от его слов, и не совсем от отвращения. Что-то внутри нее, что-то темное и ненормальное, хотело увидеть, как он это сделает, как он отрубит руку, которая прикасалась к ней без ее разрешения. И это пугало ее, эта ее сторона.

Она сглотнула, наслаждаясь силой этого выбора.

— Прекрати.

Она почувствовала, как он улыбается ей в щеку, как его дыхание тепло отражается от ее уха, когда он взял ее запястья в свою блуждающую руку.

— Хорошая девочка.

От его слов, мягких, полных похвалы, в ее организме разлилось что-то теплое, бедра непроизвольно заходили ходуном, ее движения ограничивались, контролируемые его телом.

— И как ты хочешь, чтобы он умер? — спросил он, его голос был низким, почти соблазнительным. — Должен ли Человек-Тень сделать это на расстоянии? Или вблизи и лично? — На последнем слове он приподнял бедро.

Он говорил о настоящем убийстве, и она была мокрой, такой, такой мокрой, более естественно мокрой, чем когда-либо за всю свою жизнь. Она даже не знала, что может так сильно смазываться, и тот факт, что что-то настолько жуткое возбуждало ее, был тревожным. Она собиралась оставить на нем пятно.

— Шлюха наслаждается этим! — Громкий крик сзади заставил ее напрячься, осознание навалилось острыми лезвиями на сознание.

— Шшш. — Слова, прошептанные ей на ухо, немного успокоили ее потрепанные края. — Это просто мы. Это всегда были только мы. Сосредоточься на мне.

Она закрыла глаза и сделала, как он просил. Шум клуба, звуки мужчин сзади — все постепенно отступило, и она сосредоточилась на звуке его голоса, на волынщике, ведущем ее к обрыву.

Его нос прошелся по ее шее.

— Он назвал тебя шлюхой. Ты шлюха, flamma?

Она не знала, как ответить на этот вопрос, ненависть внутри нее подняла голову.

— Тебе нравятся мои прикосновения? — спросил он, крепко сжимая запястья, а другую руку поднес к ее рту, обводя губы.

— Да, — вздохнула она, когда его большой палец погрузился внутрь.

— Если бы я толкнул тебя вниз и заполнил тебя своим членом, тебе бы понравилось?

Ее киска сжалась от его слов, пустота внутри нее обострилась. Она кивнула.

— А тебе бы понравилось, если бы это сделал кто-то другой?

Ее тело напряглось.

— Тогда ты моя шлюха. — Его бедро вдавилось в ее пустоту, сильно сжав ее клитор. — Моя.

Хотя она ненавидела это слово, когда он произнес его так, что-то внутри нее расцвело. Она запомнит это. В следующий раз, когда кто-то назовет ее шлюхой, она напомнит себе об этом моменте.

— А теперь постони для меня, и я дам тебе подарок, который ты сможешь забрать обратно.

С ее губ сорвался звук, совершенно незапланированный, приглушенный, когда он зажал большим пальцем ее рот, пока она скакала на его ноге, ее движения были ограничены из-за того, что он крепко держал ее.

— Хорошая девочка. — Она почувствовала эти слова на своей шее, когда он открыл рот. Зубы впились в ее плоть, и от многочисленных ощущений по всему телу ее шея откинулась назад, ее губы сжались на его большом пальце, а ее тело задрожало. Его зубы на ее шее послали тепло по всему телу, оргазм удивил ее своей интенсивностью, звезды за ее веками были так прекрасны, что она гналась за ними еще секунду, удерживая их.

Это было драгоценно. Оргазм по собственному желанию был чертовски ценен.

Со слезами на глазах она моргнула, глядя в высокий потолок.

В сознание медленно проникали звуки смеха, музыки и болтовни, и она опустила глаза, чтобы встретить его взгляд. Впервые на ее памяти после оргазма она не чувствовала себя грязной, не хотела разорвать собственную кожу.

Она чувствовала себя... чистой. Драгоценной. Могущественной. Все это были иллюзии, но на мгновение она устояла и перед ними.

Его лицо оставалось нейтральным, как и всегда, единственным признаком того, что на него что-то повлияло, была большая выпуклость между ног и расширенный зрачок светлого глаза. Он отпустил ее запястья и вынул большой палец изо рта, ее зубы глубоко вмяли перчатки. Пульсирующее ощущение на шее заставило ее поднять руку и коснуться чувствительного места.

Он пометил ее. Впервые он заметно пометил ее.

По ее опыту, метки никогда не были хорошими. Метки означали боль, жестокость и небрежность. Метка, которую он поставил ей, была наслаждением, нежностью и обдуманностью. Это был дар, требование, чтобы она помнила, что она принадлежит ему, что никто не сможет добраться до нее, пока он рядом.

И для того, кто был собственником, но никогда не принадлежал себе, это значило все.