Глава 22

Прошла неделя, и я стою на пороге его дома, где Коннор высадил меня несколько часов назад. Он, наконец, подъезжает к подъездной дорожке, спуская тормоза. На долю секунды я задумываюсь, потому ли это, что он увидел меня, или потому, что он просто мудак.

Но когда он ставит машину на парковку и даже не удосуживается закрыть дверь, медленно подходя ко мне, я понимаю, что он определенно видит меня.

И я понимаю, что, возможно, это была ошибка.

Может быть, все эти игнорируемые телефонные звонки, мои прятки в своей комнате, когда он приходил в дом, сообщения, которые я удаляла, не читая… может быть, мне не следовало возвращаться.

Я встаю на ноги, делаю шаг назад к его огромному крыльцу и тянусь к колонне у себя за спиной, чтобы устоять.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — он держит ключи в сжатых в кулак руках, и я вижу, что на них и на его запястьях, чуть ниже черной футболки, что-то блестит.

Что-то красное.

— Ч-что это? — я заставляю себя спросить, слова Сид возвращаются ко мне.

Будь осторожна с Мавериком. У него всегда кровь на руках. Уходи, пока еще можешь.

Он не отводит от меня взгляда.

— Может, это остатки того траха, который ты притащила домой на прошлой неделе, Элла, — он сплевывает на землю. — Кстати, как там Марк? Он хорошо тебя оттрахал?

— Ты бы не…

Он закрывает пространство между нами и хватает меня за руку, дергая меня вперед.

— Ты понятия не имеешь, что бы я сделал или не сделал, малышка. Так что не испытывай меня на прочность.

На мгновение я снова с мамой. На мгновение она кричит на меня, что я разрушила ее жизнь. Что мой постоянный голод стоит ей слишком много денег. Что я неблагодарная. Ленивая. А после Шейна — шлюха. Что я украла у нее единственный шанс на счастье. На мгновение, я ребенок и заслуживаю этого.

На одно мгновение.

Но потом я слышу, как Маверик говорит: — Я хочу трахнуть тебя в задницу, и момент проходит.

Я не из тех, кем меня называла мама. И я определенно не гребаный ребенок.

Я выдергиваю руку из его хватки с такой силой, что он действительно отпускает ее, и я вижу вспышку удивления на его лице.

— Что бы я не сделала с Марком, ты заслуживала худшего. Ты заслужил, чтобы я сделала это на твоих глазах, — я делаю шаг вперед, приближаясь к его лицу, но держа руки по бокам. Я боюсь, что причиню ему боль, если не сделаю этого, и я не уверена, насколько жестоко это может быть. — Ты заслужил, чтобы больше никогда не слышать обо мне. Ты заслуживал того, чтобы узнать, счастлива ли я в итоге с кем-то другим. С кем-то, кто может знать, как сказать что-то хорошее и иметь это в виду. Кто может знать, как открыться мне! Поговорить со мной…

— Потому что ты — королева общения, да, детка?

— рассказать мне, чем ты занимаешься, когда меня нет. Чем занимаются твои странные друзья. Где ты работаешь. Почему ты заперся в офисе и почему ты всегда злишься…

— Ты хочешь меня, Элла?

Что?

— Ты хочешь меня?

Остальная часть моей тирады вылетает у меня изо рта, и я почти смущена. Мне почти стыдно, что я так много сказала тому, кто дал мне так мало себя. Тому, кто поимел меня одним из худших способов.

Я делаю шаг назад и скрещиваю руки.

— Что? — это все, что я могу сказать.

— Ты хочешь меня? — спрашивает он в третий раз. — Ты хочешь меня или тебе просто нужен кто-то?

Я качаю головой.

— Я не знаю, что…

— Ты просто хочешь кого-то, кто будет иметь тебя? Вытащит тебя из того места, где ты была? Забрал тебя от твоей мамы? Кормил тебя? Трахал тебя? — он подходит ближе, и я отступаю. — Любил тебя?

Нет. Нет, это совсем не то. Он понятия не имеет, что он…

— Ничего страшного, детка, — шепчет он, и в его словах нет злобы. Никакого гнева. Он не прикасается ко мне, но подходит еще ближе, его голубые глаза смотрят на меня.

Я хочу отвернуться. Я хочу сказать ему, что он сумасшедший. Я хочу сказать ему, что дело в нем и в том, что он сделал со мной, а не в…

— Это нормально — хотеть быть любимой, Элла, — он протягивает руку и убирает прядь волос с моего лица. Я помню, что на его коже кровь, но я не могу пошевелиться. Я не могу говорить, даже когда он берет меня за подбородок. — С тобой все в порядке. Ничего плохого.

Я думаю о том, как он сказал о видах секса, которыми мы занимаемся. О том, чего я хотела от него. Мне вдруг становится жарко, тепло во всем теле.

— Нет, — удается мне сказать. Дело не в этом. Я не в отчаянии. Я знаю, что такое любовь. Я не голодаю. Я не…

Он наклоняется, прижимается своими губами к моим.

— Все хорошо, детка, — заверяет он меня, и мое сердце разрывается, и я думаю, что оно может треснуть. Я думаю, что он может разбить его, и я думаю…

Я думаю…

— Я тоже хочу этого. Но я был с девушками. Я гнался за кайфом. И до сих пор гоняюсь. Я все еще искал. До тебя.

По моей щеке течет слеза, и он смахивает ее большим пальцем.

— Пока не появилась ты и не разрушила весь мой мир под глупо красивой луной. Я был так зол, а ты была так готова и… — он сглатывает, отводит глаза, но не отпускает меня. — И я был в ужасе.

Еще больше слез застилают мне глаза, и я крепче прижимаю руки к груди, губы дрожат.

— Мне было так страшно, и я снова почувствовал себя ребенком, — он встречает мой взгляд, проводя большим пальцем взад-вперед по моей щеке. — Я чувствовал себя глупым ребенком, потому что любовь не настоящая, и она не случается так быстро, и люди, которых я люблю… Я всегда причиняю им боль.

Я думаю о девушке. Я думаю о той ночи, когда я сказала ему нет, а он не захотел слушать…

Его рука уходит с моего лица, и мой живот скручивается в узел. Он снова отводит взгляд, и я не могу этого вынести.

Не могу, потому что он прав. Мне действительно кто-то нужен. Мне нужен кто-то. Вот почему я поцеловала Коннора. Почему я попала в объятия Маверика в первую очередь.

Но он также не прав.

Я хотела, чтобы это был он.

С того момента, как он повалил меня на землю, мое безумное сердце хотело его.

— Я также причинил тебе боль. И у меня нет хорошего оправдания. Я не знаю, о чем ты думала, когда была в том сарае, но у тебя были все основания думать об этом. Все причины думать, что я тебе не подхожу. Я не подхожу.

Нет. Он подходит. Ты подходишь. Но я не могу говорить.

— Я не подхожу тебе, Элла, и, возможно, никогда не подойду.

Он все еще не смотрит на меня. Нет. Эта неделя была несчастной. Позволь мне вернуться. Отпустить.

— Я ужасный человек, — наконец-то он снова смотрит на меня. — Я ужасный человек, я делал ужасные вещи и буду продолжать их делать, Элла.

Нет.

Он снова тянется ко мне, его рука лежит на моей шее. В его глазах мольба, но он ни о чем не просит. Я затаила дыхание, надеясь, что он попросит.

— Но я хочу тебя. Мне жаль, что я причинил тебе боль, и мне жаль, что я столько всего от тебя скрывал, но я только пытался защитить тебя. И с Челси, и со всем остальным…

Я напрягаюсь при ее имени, но молчу, надеясь.

— Ты была права. Я пытался заставить тебя уйти, — он сглатывает, подходит ближе, прижимается лбом к моему. — Но эта неделя была дерьмовой, и не было никакого печенья, и…

Я не могу сдержаться. Я выдыхаю легкий смех, мой желудок сам собой развязывается.

— И больше никого не было. И не будет. Больше не будет. Нет, если ты… если ты хочешь попробовать это снова.

Я сглатываю, обхватываю его рукой за спину, и его глаза закрываются, облегчение видно на его идеальном лице.

— Ты расскажешь мне все?

Он кивает, глаза все еще закрыты.

— Да.

— И ты будешь мне доверять?

Он снова кивает.

— Я не причиню тебе вреда, Мави, — шепчу я, прижимаясь головой к его груди. — Я не причиню тебе вреда твоими секретами, — прижимаюсь к нему, когда он обхватывает меня обеими руками. — Ты никогда не обижал меня своими. Ты в безопасности, понимаешь? — я понимаю, что говорю и с собой тоже. — Мы в безопасности.

Он целует меня в макушку.

— Да, — бормочет он. — И пока ты снова не сбежишь с другим мужчиной, все остальные тоже в безопасности от меня.

Я смеюсь, несмотря на себя, и он тоже смеется, часть нашего гнева тает.

— Мне так жаль, Элла. Но я собираюсь повзрослеть, ясно? Я вырасту, и я заберу тебя с собой, малышка.

Я не хочу идти туда, куда ты не пойдёшь, даже если ты заберешь меня прямо в ад.

— Ты трахал свою сестру?

— Да.

— Ты жалеешь об этом?

— Очевидно.

— Ты бы сделал это снова?

Он молчит мгновение, как будто обдумывает вопрос. Затем он говорит: — Хочешь знать, насколько я ебанутый?

Я киваю, затаив дыхание.

— Вот правда: я бы сделал это снова, потому что мне это было нужно. Мне нужно было отвлечься, и она была этим.

Я смотрю вниз на его руки на моих босых ногах, он поглаживает большим пальцем свод стопы.

— Она была… — он прерывается, а я не могу поднять глаза. Я не хочу видеть, как он думает об этом. О ней.

Сид. Жена Люцифера. Он спал с ней. Его сестра. Есть и другие вещи, которые я должна услышать. Другие, более важные вещи, гораздо более зловещие, чем ошибочный инцест, но… Я думаю о взгляде Люцифера на Сид. Его рука по-хозяйски обхватила ее плечо, когда мы встретились в баре. Я думаю о том, как они с Мавериком спорили. Как это дало Сид стимул сказать — К черту, встать и танцевать. Я думаю о кругах под ее глазами.

Думаю о том, что только что сказал Маверик. Что она несчастна. Как и мать Маверика. Как и все женщины в 6. Его родную сестру, Бруклин, как он сказал, ее звали, выгнали из дома за то, что она спала с Атласом. Маверик сказал мне, что ему не нравится, что она была с тем человеком из бара, Джеремаей Рейном, который, очевидно, руководит каким-то преступным синдикатом.

Но он считает, что Джеремайя может быть менее опасен, чем 6. Это о чем-то говорит, учитывая, что Джеремайя выглядел полным психопатом за те несколько минут, что я выдержала в его компании. И не только это, но он был горячим психопатом.

Я позволила ему поцеловать себя.

А 6… Я не хочу об этом думать. Я не знаю, как мне представить себе оккультное общество, которое дергает за ниточки политиков и педофилов.

Но ничего из этого не занимает мой мозг в данный момент, в постели Маверика. За последний час, что он объяснял мне все это здесь, наверху, я не могу перестать думать о нем и… Сид.